Прибалтийский плацдарм (1939–1940 гг.). Возвращение Советского Союза на берега Балтийского моря

* За 1940 г. по внешней торговле Латвии даны сведения за январь – май.

Выступая 6 октября в рейхстаге, Гитлер изложил программу установления «нового порядка» в области национальных отношений в Европе, составной частью которой было переселение этнических немцев в Германию и на аннексированные ею территории. Уже 7 октября был создан Рейхскомиссариат по укреплению немецкой нации во главе с рейхсфюрером СС Г. Гиммлером, а практическое осуществление переселения было возложено на Центральное иммиграционное ведомство, находившееся в Познани. Одновременно 7 октября Германия предложила Эстонии и Латвии договориться о переселении остзейских немцев. Начавшиеся 9 октября германо-эстонские переговоры привели к подписанию 15 октября в Таллине протокола о переселении немецкого национального меньшинства Эстонии в Германию. Собственность уехавших из Эстонии немцев была объединена в руках «Германского доверенного управления». Схожим образом решался вопрос и на начавшихся 10 октября переговорах о переселении немцев из Латвии. В данном случае германо-латвийский договор о переселении латвийских граждан немецкой национальности в Германию был подписан в Риге 30 октября. Согласно этому документу, все немцы, которые хотели покинуть страну, до 15 декабря должны были подтвердить добровольное желание «навсегда отказаться от латвийского подданства». Соответственно, Германия принимала их и предоставляла им свое подданство. Вся оставлявшаяся переселенцами недвижимость переходила в управление специально созданного 7 декабря Акционерного общества по управлению имуществом переселенцев, с которым Латвия и должна была вести дела по вопросу о взаимных расчетах. В итоге Латвия обязалась выплатить Германии 91 594 тыс. латов, из которых 30 млн было выплачено в первой половине 1940 г. Всего до конца 1939 г. из Эстонии в Германию переселилось 13 352 немца, а из Латвии – 52 583 немца[615 - Полпреды сообщают… С. 115–118; История Латвийской ССР. Т. 3. С. 404; Крупников П.Я. Полвека истории Латвии глазами немцев (конец XIX – 1945). Рига, 1989. С. 245–247; Семиряга М.И. Тюремная империя нацизма и ее крах. М., 1991. С. 244–246; Фелдманис И. Указ. соч. С. 114–116; Пести М. Указ. соч. С. 32–33; История Эстонской ССР. Т. 3. С. 558; Руусманн А. Эстонская республика в 1920–1939 годы. Таллин, 1991. С. 5; Варес П., Осипова О. Указ. соч. С. 142–143; Diktierte Option. Die Umsiedlung der Deutsch-Balten aus Estland und Lettland 1939–1941. Neum?nster, 1972. S. 1–245, 255–263, 335–351, 438–446, 471–545, 591–623; Schmidt A. Geschichte des Baltikums. Von den alten G?ttern bis zur Gegenwart. M?nchen, Z?rich, 1992. S. 298; Урбанович Я., Юргенс И., Пайдерс Ю. Указ. соч. С. 219–276.].

Тем временем передача Советским Союзом Виленского края Литве резко ухудшила отношения Каунаса с польским правительством в эмиграции. Политика Литвы на присоединенных территориях определялась националистической литовской идеологией и ставила своей целью литовизацию края. Во всех государственных учреждениях с посетителями разговаривали только на литовском языке. Полиция следила за тем, чтобы на улицах Вильно не разговаривали по-польски, те, кто не владел литовским языком, увольнялись с работы. Из края выселялись не только беженцы периода германо-польской войны, но и те, кто не был коренным жителем или не мог получить литовского гражданства, правила предоставления которого были сложны и неопределенны. В итоге из 250 тыс. человек, живших в городе, гражданство получило лишь 30 тыс. жителей. 13 октября 1939 г. польский посол в Каунасе передал в МИД Литвы ноту, в которой литовская сторона обвинялась в нарушении нейтралитета и противоправном присвоении польской территории. В ответной литовской ноте, врученной на следующий день, отрицалось нарушение Литвой каких-либо обязательств по отношению к Польше, и излагались права Литвы на Вильно. В итоге польско-литовские дипломатические отношения были прерваны. 23 октября польское правительство в эмиграции направило ноту протеста относительно присоединения Вильно к Литве генеральному секретарю Лиги Наций. Однако 31 октября польская сторона постаралась несколько сгладить эту проблему, и обе стороны стали воздерживаться от публичных взаимных обвинений. Польское правительство в эмиграции стремилось к тому, чтобы Виленский вопрос оставался открытым, что позволило бы в будущем вернуть эту территорию в состав Польши.

7 декабря советская военная разведка сообщала, что в г. Вильно «оживили свою деятельность религиозные и фашистские организации, состоящие из быв[ших] офицеров, полицейских и чиновников разных польских учреждений. Фашистская организация именует себя «Белый орел». В программу этой фашистской организации входит: свержение литовской и советской власти на территории быв[шего] польского государства и восстановление «несгинелой» Польши. Эта организация уже успела выпустить ряд прокламаций против Литвы и Советского Союза. Листовки призывают всех поляков вступить в организацию «Белый орел». Фашистская организация «Белый орел» явилась организатором демонстраций против Литвы и СССР и организатором еврейских погромов в Вильно с 31 октября по 1-е ноября. На Конской улице со второго этажа дома сбросили целую еврейскую семью. Литовская полиция к еврейским погромам относится примиренчески. В 8 часов утра 1-го ноября у могилы (плита) Пилсудского собралось много поляков, принесших цветы, и уходили с патриотическими песнями. Демонстранты срывали литовские флаги с криками: «Долой литовское правительство», «Долой незваных гостей в Литву и СССР». В толпах избивали евреев. Демонстранты обвиняли торговцев-евреев в поднятии цен на продукты и товары. Демонстрация была рассеяна вмешательством войсковых частей (10 танков, 2 бронемашины и сильного конного наряда). В стычке с демонстрантами имелись раненые. 7-го ноября польские националисты произвели налет на казармы по ул. Костюшки и сожгли 10 танков литовской армии. В этой схватке убит один поляк». Всего в ходе погрома было ранено 35 человек. В Виленской области крестьяне были недовольны возвращением помещиков и отъемом земли, полученной от временных управлений. Кроме того, советскую сторону беспокоил тот факт, что литовские пограничники пропускали в СССР всех желающих без какой-либо проверки[616 - РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 168. Л. 188–189; Д. 144. Л. 85–86; Д. 349. Л. 107–108; Д. 352. Л. 28–29 (для удобства восприятия текст разведсводки № 2 штаба 3-й армии был частично отредактирован путем перестановки предложений); Очерки истории Коммунистической партии Литвы. Т. 2. С. 600.].

В середине декабря 1939 г. польское эмигрантское правительство запретило создавать в Виленском крае подпольные организации, борющиеся за восстановление польской государственности. Тогда же полякам удалось добиться разрешения Литвы на приезд неофициального представителя польского правительства А. Жолтовского. Однако эта поездка, состоявшаяся в конце марта – начале апреля 1940 г., привела к новому ухудшению польско-литовских отношений. 17 апреля польское правительство в эмиграции приняло решение «об эвакуации из Виленского края и Литвы польских политических деятелей». 27 апреля глава польского правительства В. Сикорский выступил с заявлением, в котором отметил «трагическое» положение поляков в Виленском крае, обвинил Литву в действиях, направленных против польского населения, и обещал, что польское руководство будет и впредь бороться за объединение всех «ягелонских» земель в составе воссозданной Польши. В последовавшем в начале мая 1940 г. выступлении по радио Сикорский охарактеризовал действия Литвы как оккупацию Виленского края, приравняв ее к действиям Германии и СССР. Поначалу литовское правительство 5 мая решило «еще энергичнее заняться защитой литовских дел в Париже и Лондоне… для нейтрализации польской деятельности против нас и подготовкой сторонников Литвы на предстоящей Мирной конференции». Однако уже на следующий день литовским дипломатам было приказано не предпринимать активных действий против этого польского заявления, так как «мы не хотим, чтобы Англия и Франция высказались по этому вопросу в пользу Сикорского»[617 - Жепкайте Р.С. Указ. соч. С. 32; Стронг А.Л. Новый путь Литвы. Пер. с англ. М., 1990. С. 34–35; Лауринавичюс Ч. Вильнюс во власти Литвы 1939–1940 гг.: внутренние и внешние аспекты // Международный кризис 1939–1941 гг.: от советско-германских договоров 1939 года до нападения Германии на СССР. С. 228–245.].

Кроме того, с передачей Виленского края Литве был связан и ряд вопросов в советско-литовских отношениях. Так, уже 17 октября 1939 г. литовский посланник в Москве Л. Наткевичус в беседе с заместителем наркома иностранных дел СССР В.П. Потемкиным упомянул о сообщениях о вывозе из Виленского края советскими войсками оборудования некоторых фабрик и товарных запасов, а также заявил о желательности сохранения части подвижного состава железных дорог. Советский дипломат ответил, что «не следует придавать значения подобным слухам»[618 - СССР и Литва… Т. 1. С. 292–293.]. 19 октября литовский министр иностранных дел Ю. Урбшис в беседе с советским полпредом Н.Г. Поздняковым сообщил о вывозе из Вильно советскими войсками имущества и ценностей. Поинтересовавшись, насколько точны эти сведения, советский полпред обещал передать эту информацию в Москву[619 - ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 203–204; СССР и Литва… Т. 1. С. 319.]. 22 октября в беседе с В.М. Молотовым Наткевичус настаивал на ускорении передачи Вильно, попытался несколько изменить границу, установленную по договору от 10 октября, и интересовался возможностью переселения литовцев, живущих в Западной Белоруссии, в Литву. Его советский собеседник ответил, что «мы не возражаем против того, чтобы литовские войска хоть сегодня вступили в Вильно», однако «против каких-либо изменений границы, но не возражаем против того, чтобы литовцы, желающие (повторяю: желающие) из Западной Белоруссии выехать в Литву, воспользовались этим правом и выехали в Литву. Для осуществления этого Литовское правительство может послать в Москву комиссию»[620 - Полпреды сообщают… С. 140.].

25 октября литовский посланник в беседе с Потемкиным вновь указал на то, что «в самом центре Вильно вырубаются деревья бульваров и парков. Происходит расхищение имущества, принадлежащего бежавшим из Вильно владельцам фирм и предприятий» и настаивал на скорейшей передаче города Литве[621 - Там же. С. 145–146.]. 26 октября Литва передала Советскому Союзу ноту, в которой выражалась озабоченность вывозом из Вильно и Виленской области железнодорожного подвижного состава и просила оставить его на месте. 1 ноября советская сторона ответила, что «по поводу оставления на месте в городе Вильно и Виленской области государственного имущества, в том числе и железнодорожного подвижного состава, своевременно были даны надлежащие указания местным властям, в соответствии с заверениями Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, сделанными в беседе с Литовским посланником 22 октября 1939 г.»[622 - СССР и Литва… Т. 1. С. 309–310.].

22 декабря Л. Наткевичус вновь обратил внимание В.П. Потемкина на проблему возвращения подвижного состава железных дорог Виленской области, которую литовская сторона старалась поднять на проходящей в это время в Москве советско-литовской железнодорожной конференции. Литовский дипломат высказал идею аренды подвижного состава у СССР. Его советский собеседник обещал передать эти пожелания НКПС[623 - Там же. С. 421–422.]. Однако этот вопрос так и остался нерешенным. Тогда 16 марта 1940 г. литовская сторона передала СССР вербальную ноту, в которой вновь просила о возвращении в Виленскую область подвижного состава железных дорог. Принимая этот документ, Молотов ответил, что «он не находит возможным удовлетворить эту просьбу литовского правительства, и высказывает пожелание покончить с этим вопросом». Тем не менее, литовский посланник просил дать письменный ответ на переданную им ноту[624 - ДВП. Т. 23. Кн. 1: 1 января 1940–31 октября 1940. М., 1995. С. 150–151.]. Выполняя эту просьбу, 29 марта советская сторона передала литовской миссии в Москве ответную ноту, в которой отмечалось, что она не усматривает в договоре от 10 октября 1939 г. оснований для удовлетворения просьбы Литвы о передаче ей части подвижного состава бывших польских железных дорог[625 - СССР и Литва… Т. 1. С. 424.]. Тогда 10 апреля 1940 г. Литва просила «дать в аренду некоторое количество паровозов и вагонов». В ответ заместитель наркома иностранных дел СССР В.Г. Деканозов обещал выяснить этот вопрос в НКПС[626 - Там же. С. 490.]. Тем временем 24 февраля литовская сторона предложила СССР создать специальную смешанную комиссию для рассмотрения ряда имущественных претензий, относящихся к г. Вильно и Виленской области. Однако в ответ советская сторона 19 мая заявил, что договор от 10 октября 1939 г. не налагает на нее обязательства возвратить имущество и ценности, даже если бы они и были вывезены из Виленской области[627 - Там же. С. 520.].

Кроме того, еще 3 декабря 1939 г. Л. Наткевичус поставил перед советской стороной вопрос о возвращении в Вильно вывезенных в Минск книг из библиотеки Т. Врублевского[628 - Там же. С. 379–380.]. 17 декабря Молотову была передана литовская нота от 13 декабря о возврате вывезенных из Вильно архивных документов, в том числе и «Литовской метрики», и книг из библиотеки Врублевского[629 - Полпреды сообщают… С. 205; СССР и Литва… Т. 1. С. 395–397, 405.]. 16 марта 1940 г. в беседе с В.М. Молотовым Л. Наткевичус еще раз поднял вопрос о части не переданных Литве архивных материалов и библиотеке Врублевских[630 - СССР и Литва… Т. 1. С. 446.]. 27 марта заведующий отделом Прибалтийских стран НКИД А.К. Лысяк направил В.М. Молотову и его заместителю В.Г. Деканозову докладную записку № 152/пб, в которой указал, что литовский посланник 13 декабря 1939 г. просил о возвращении Литве вывезенных из Вильно в Минск архивов и библиотеки Врублевских. СНК БССР считает, что все эти материалы имеют отношение к истории Белоруссии и должны оставаться в архиве АН БССР. Однако АН СССР предлагает вернуть библиотеку, так как все эти книги есть в библиотеках СССР, кроме «Устава богослужения православной церкви», но все журналы 1919–1939 гг. на белорусском языке следовало оставить в БССР. Относительно архивных документов предлагалось передать Литве те материалы, которые не имеют значения для истории белорусского народа[631 - ГАРФ. Ф. р-5446. Оп. 24а. Д. 418. Л. 1–2.].

17 апреля в беседе с заместителем наркома иностранных дел Деканозовым Наткевичус вновь коснулся вопроса «о возвращении Литве библиотеки Врублевских и исторических архивов г. Вильно и Виленской области». Его собеседник ответил, что вопрос находится в стадии изучения для определения того, какие материалы могли бы быть переданы Литве[632 - СССР и Литва… Т. 1. С. 491.]. 26 апреля Деканозов направил в СНК СССР проект решения по этому вопросу, в котором полагал целесообразным вернуть то, что не имеет историко-революционного значения, но «Литовскую метрику» не отдавать[633 - ГАРФ. Ф. р-5446. Оп. 24а. Д. 418. Л. 3–4.]. 10 мая Наткевичус вновь напомнил Деканозову о том, что до сих пор не получил разрешения вопрос о возвращении Литве архивных материалов и библиотеки Врублевских[634 - СССР и Литва… Т. 1. С. 511–512.]. В итоге, 28 мая своим распоряжением № Со-5473 СНК СССР разрешил передать Литве все материалы, не имеющее историко-революционного значения. Для их отбора следовало создать комиссию в составе И.И. Никитинского (Главное архивное управление НКВД), И.К. Зябкина (политический архив НКИД) и академика Б.Д. Грекова, которой следовало провести работу по согласованию с председателем СНК БССР[635 - ГАРФ. Ф. р-5446. Оп. 24а. Д. 418. Л. 6.].

Тем временем 7 ноября 1939 г. латвийское правительство учредило Комитет по снабжению советских гарнизонов, председателем которого был назначен Г. Штольц, а 28 ноября издало закон о запрещении снабжения советских гарнизонов в обход Комитета и утвердило Правила его работы. За поставку латвийскими фирмами советским гарнизонам товаров помимо Комитета устанавливался штраф в 10 тыс. латов. Официально Комитет должен был содействовать снабжению, но фактически он устанавливал монопольные цены, примерно на треть более высокие, чем на латвийском рынке[636 - РГАЭ. Ф. 413. Оп. 13. Д. 2407. Л. 54–55; Д. 2493. Л. 53–55; Д. 2495. Л. 110; Дризул А.А. Указ. соч. С. 265–266; Сиполс В.Я. Указ. соч. С. 323–324.]. Понято, что советские дипломаты в Латвии сообщили в Москву о том, что «настроение “заработать” зашло настолько далеко, что лат[вийское] пра[вительство] потеряло чувство меры и стало на путь ограничения и связывания коммерческой деятельности торгпредства. Обычно принятые формы связи с фирмами и частными лицами, которые для нас были выгодны, ныне нарушаются вмешательством государства. У торгпредства нет обязательства вести торговлю через комитет, чего нет и в других странах, нет этого и в торговом договоре, а поэтому правильнее было бы заявить латышам, что мы считаем себя свободными в выборе организаций для заключения сделок. С комитетом, на равных началах с другими фирмами мы будем иметь дело при том условии, если это госконтора, – комитет будет продавать дешевле и лучше». Кроме того, в беседе с министром иностранных дел Латвии советский полпред в Риге «выразил неудовольств[ие] по поводу чинимых препятствий комитетом». На следующий день министр земледелия пригласил советского полпреда и «дал обещание, что никаких препятствий комитет чинить не будет и стремление продать подороже также будет им караться»[637 - Полпреды сообщают… С. 183–184.]. С 1 декабря председателем Комитета был назначен старший агроном Министерства земледелия И. Кризбергс, а 2 декабря был опубликован список из 11 организаций, которые получили право заключать торговые сделки по снабжению советских гарнизонов в Латвии[638 - РГАЭ. Ф. 413. Оп. 13. Д. 2407. Л. 53, 56; Д. 2493. Л. 51, 56.].

1 декабря советский полпред в Латвии получил указание Москвы заявить протест против запрещения латвийским фирмам заключать с торгпредством торговые сделки на товары для советский войск помимо вновь созданного Государственного комитета по снабжению советских гарнизонов. Эти меры являются дискриминацией СССР и противоречат торговому договору от 4 декабря 1933 г. Советская сторона заявляла, что сохраняет за собой право закупать у латвийских фирм товары как для экспорта в СССР, так и для снабжения советских войск. Через Комитет товары будут закупаться в том случае, если его цены будут соответствовать ценам на латвийском рынке[639 - ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 354–355.]. 3 декабря 1939 г. соответствующий протест был передан латвийской стороне, которая обещала устранить всякие недоразумения. Правда, 7 декабря в ответной ноте латвийская сторона указала, что закупка продуктов в Латвии для советских гарнизонов торгпредством не подпадает под действие договора о внешней торговле и не предусмотрена торговым договором. Поэтому советскому торгпредству не следует смешивать закупки товаров на экспорт и для гарнизонов в Латвии. Также сообщалось, что задачей Комитета является облегчение снабжения советских войск, предотвращение спекуляции и учет снабжения латвийского населения. Тем не менее, 18 декабря министр земледелия издал распоряжение о выделении 25 фирм, которым разрешалось заключать сделки с советским торгпредством[640 - РГАЭ. Ф. 413. Оп. 13. Д. 2493. Л. 62; Полпреды сообщают… С. 224–225.].

Определенные политико-экономические вопросы возникли и в советско-литовских отношениях. Так, 11 декабря СССР направил Литве меморандум, в котором указывалось, что в соответствии с заключенным договором советское правительство полагает, что «пропуск грузов, направляемых из СССР в адреса советских воинских частей, расположенных на территории Литовского государства, будет проводиться свободно, без взимания таможенных пошлин и всяких других сборов, а также без каких-либо таможенных формальностей». В ответной ноте от 17 февраля 1940 г. литовская сторона согласилась с предложением о не взимании таможенных сборов, но настаивала на определенном соблюдении таможенных формальностей, предусмотренных литовским законодательством. В частности, ввозимые в страну животные и продукты питания подлежали ветеринарному и санитарному контролю[641 - СССР и Литва… Т. 1. С. 394–395.].

Тем временем 25 октября 1939 г. литовская сторона поставила вопрос о возможности пропуска на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины уроженцев этих мест из состава 14 тыс. интернированных в Литве бывших польских военнослужащих. Согласовав этот вопрос с НКВД, заместитель наркома иностранных дел В.П. Потемкин направил 5 ноября в правительство докладную записку с предложением о реализации этого мероприятия. Соответственно, 9 ноября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное в тот же день постановление СНК СССР № 1851-484сс, согласно которому следовало принять «военнопленных бывшей польской армии, интернированных в Литве, жителей Западной Украины и Белоруссии, изъявивших желание вернуться на родину». Принимавшийся рядовой и младший командный состав следовало распустить по домам, а офицеры, военные чиновники и полицейские направлялись в Юхновский и Южский лагеря, где проходили фильтрацию. Причем следовало «считать этот пункт в отношении офицеров и полицейских чиновников строго секретным». Пропуск этих лиц через границу следовало осуществлять через контрольно-пропускные пункты в Гудогае и Марцинканцах по 250 человек в день. Для отбора и приемки интернированных в Литву направлялась правительственная комиссия в составе комбрига Г.А. Петрова (председатель), капитанов М.М. Удачина, В.А. Соловьева, Г.Я. Злочевского, капитана госбезопасности С.А. Родителева, лейтенанта госбезопасности И.Г. Варьяша, старших лейтенантов госбезопасности Б.И. Кутъина и А.А. Пчелкина[642 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 26. Л. 83; ГАРФ. Ф. р-5446. Оп. 1 в. Д. 510. Л. 118–119; Полпреды сообщают… С. 146; Катынь. Пленники необъявленной войны. Документы и материалы. М., 1997. С. 183–184, 187–188; СССР и Литва… Т. 1. С. 351–353. 7 ноября 1939 г. нарком внутренних дел СССР направил в Политбюро ЦК ВКП(б) соответствующую докладную записку № 4982/б/сс (Лубянка. Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР «Смерш». 1939 – март 1946. М., 2006. С. 128–129).].

Тем временем, выполняя утвержденное 2 октября Политбюро ЦК ВКП(б) и изданное в то же день постановление СНК СССР № 1626-390сс о роспуске по домам рядового и младшего комсостава военнопленных из Западной Украины и Западной Белоруссии[643 - Катынь. С. 112–119; ГАРФ. Ф. р-5446. Оп. 1 в. Д. 510. Л. 84–85.], наркомы обороны и внутренних дел издали соответствующие приказы[644 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 161. Л. 163; Ф. 9. Оп. 29. Д. 502. Л. 201–202; На земле Беларуси: канун и начало войны. С. 248; Катынь. С. 120–123; Лебедева Н.С. Катынь: Преступление против человечества. М., 1994. С. 68–69.]. При этом 13–14 октября заместитель наркома внутренних дел В.В. Чернышев приказал из состава отправляемых по месту жительства военнопленных из Западной Белоруссии и Западной Украины направить 5 100 человек для работы на предприятиях Наркомата черной металлургии[645 - Катынь. С. 145, 409.]. Однако уже 15 октября начальник Управления по делам о военнопленных НКВД СССР майор П.К. Сопруненко направил начальникам Козельского, Юхновского и Осташковского лагерей телеграфное распоряжение № 2066106-07-08: «Жителей Виленского воеводства на работы не направлять. Отправьте их домой [на] общих основаниях. Если до установленной нормы не хватает военнопленных, соответственно уменьшите число отправляемых. Количество отправленных телеграфте»[646 - РГВА. Ф. 1/п. Оп. 1е. Д. 1. Л. 79.].

Пока вопрос о приеме интернированных в Литве польских военнослужащих решался в правительстве, П.К. Сопруненко 4 ноября направил подчиненным ему лагерям и приемным пунктам распоряжение № 2066953/сс: «Немедленно телеграфте, сколько содержится [в] лагере [пункте] военнопленных рядовых, младшего комсостава и беженцев жителей Вильно и территории, отошедшей [к] Литве»[647 - Там же. Л. 117. Данное распоряжение было направлено в Юхновский, Путивльский, Южский, Криворожский, Осташковский, Запорожский, Старобельский, Елено-Каракубский, Ровненский, Грязовецкий лагеря и приемные пункты в Олевске, Стобцах, Шепетовке и Житковичах.]. В итоге к 19 ноября выяснилось, что всего в Козельском, Путивльском, Юхновском, Криворожском, Запорожском, Елено-Каракубском и Ровненском лагерях имеется 1 394 военнопленных и беженца с переданной Литве территории. В других лагерях жителей этой территории не имелось[648 - РГВА. Ф. 1/п. Оп. 01е. Д. 2. Л. 180, 205, 213, 222.]. Видимо, получив соответствующее указание наркома внутренних дел, П.К. Сопруненко 14 ноября направил начальникам Козельского, Путивльского, Осташковского и Юхновского лагерей распоряжение № 2067292/сс: «Солдат и младший комсостав жителей города Вильно и территории, отошедшей [к] Литве, отправьте на станцию Марц[и]нканцы [Марцинконис] через пункт Р[а]д[о]шковичи БССР. Конвой усиленный. [Об] отправке донесите»[649 - Там же. Оп. 1е. Д. 1. Л. 136.]. К сожалению, не удалось найти донесения об отправке этой категории лиц из лагерей для военнопленных. В итоге остается неизвестным, когда и сколько именно военнопленных было передано литовской стороне.

Однако у этой проблемы имелся и другой аспект. Так, в 23.58 19 ноября штаб БОВО направил в Генштаб комкору И.В. Смородинову телеграмму начальника штаба 11-й армии: «[В] Гродно имеется около 200 военнопленных, прибывших из Германии 16.11 через Брест-Литовск, местожительство которых отошло к Литве. Органа, который бы занимался отправкой их на территорию Литвы, нет. НКВД по этому вопросу также ничего не известно. Прошу Ваших указаний». Штаб БОВО просил Москву сообщить о решении, которое будет принято[650 - Там же. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 21. Л. 401; Ф. 37977. Оп. 1. Д. 178. Л. 301. Телеграмма начальника штаба 11-й армии была отправлена в штаб БОВО в 11 часов 19 ноября 1939 г.]. Пока же военное командование попыталось решить этот вопрос самостоятельно. В результате в 19.35 21 ноября начальник штаба БОВО комдив Климовских сообщил начальнику Генштаба, что «по донесению командира Особого 16 СК представитель литовских войск 20.11.39 передал протест командующего литовскими войсками в Вильно по поводу пропуска погранотрядом Ошмяны 11 человек военнопленных бывшей польской армии в Литву и готовящейся переброске в Литву еще 300 человек. Литовцы, ссылаясь на договор между СССР и Литвой, категорически возражают против одностороннего решения советскими погранчастями вопроса о переброске в Литву военнопленных. Начальник Пограничных войск БССР предупрежден о недопущении подобных случаев»[651 - РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 21. Л. 402–403, 406; Ф. 37977. Оп. 1. Д. 178. Л. 335.].

Тем временем 13 ноября советский полпред в Литве сообщал в Москву, что литовские власти не препятствуют беженцам из Западной Белоруссии возвращаться домой, и спрашивал, достигнута ли договоренность об интернированных и какую функцию в данном вопросе должно выполнять полпредство[652 - ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 292–293.]. 18 ноября советская комиссия по делам эвакуации из Литвы интернированных жителей Западной Украины и Западной Белоруссии прибыла в Каунас[653 - Правда. 1939. 19 ноября.]. 22 ноября заместитель наркома иностранных дел Потемкин направил в ЦК ВКП(б), СНК СССР и НКВД докладную записку № 5570/сс, в которой сообщал, что «литовская миссия в Москве сообщает Наркоминделу, что в Литве, преимущественно в районе Вильно, сосредоточилось значительное количество беженцев из Западной Украины и Западной Белоруссии. Литовское правительство ставит перед нами вопрос о пропуске этих беженцев на места их прежнего жительства.

НКВД не возражает против возвращения в Белоруссию и на Украину беженцев, оказавшихся в Литве. Работу по приему беженцев НКВД соглашается поручить Комиссии, уже командированной в Литву для приема интернированных военных бывшей польской армии.

НКИД просит: 1) разрешить ему сообщить литовскому правительству о нашем согласии на пропуск в СССР беженцев; 2) работу по приему последних поручить Комиссии, командированной в Литву для приема интернированных из бывшей польской армии»[654 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 616. Л. 97–98.]. 24 ноября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило эти предложения НКИД, который 28 ноября сообщил о положительном решении этого вопроса литовской стороне[655 - СССР и Литва… Т. 1. С. 359, 384.]. По данным польских и литовских исследователей, в декабре 1939 г. литовская сторона передала Советскому Союзу 780 беженцев и 1 687 интернированных польских военнослужащих, из которых 75 человек (21 офицер, 54 полицейских и жандарма) по данным на 4 января 1940 г. содержались в Юхновском лагере, а остальные рядовые и унтер-офицеры были распущены по домам[656 - Катынь. С. 24, 291–292, 304; Лебедева Н.С. Указ. соч. С. 75–76. В Германию из Литвы было передано 1 613 интернированных польских военнослужащих и 2 584 беженца (подробнее см.: Surgailis G. Antrojo pasaulinio karo pabegeliai ir internuotieji Lenkijos kariai Lietuvoje (1939 09–1940). Vilnius, 2005).].

К сожалению, доступные документы не дают ответа на вопрос о том, как именно проходил обмен военнопленными и возвращение беженцев. Исходя из политики Литвы в Виленской области, можно предположить, что литовская сторона вряд ли согласилась бы принимать поляков – уроженцев края. Во всяком случае, 17 декабря литовский посланник в Москве сообщил Молотову о признательности своего правительства «за работу советской комиссии по возвращению беженцев и интернированных из Литвы». Одновременно литовская сторона просила «предоставить вышеуказанной комиссии право принимать также лиц, тесно связанных с территорией, отошедшей к СССР, не ограничиваясь категорией лиц, появившихся в Литве после 1 сентября 1939 г.», а также поставила вопрос «об освобождении и возвращении в Литву 28 человек, задержанных во время занятия советскими властями Виленской области». Молотов «обещал рассмотреть поднятые вопросы»[657 - Полпреды сообщают… С. 205.]. Как видим, литовская сторона попыталась выселить в СССР часть нелитовского населения переданных ей территорий. Однако доступные документы не позволяют проследить завершение обмена мнениями по этому вопросу.

Схожие проблемы имелись и в советско-латвийских отношениях. Так, 13 ноября советский полпред в Латвии сообщил в Москву, что согласно новому латвийскому закону иностранцам запрещено проживать в крупных городах и 15-километровой приграничной зоне. Латвийские власти стараются удержать сезонных батраков из Западной Белоруссии и Западной Украины под видом того, что им неизвестно, где проходит граница. Полпред предлагал проявить активность в возвращении этих батраков на родину[658 - ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 293–294.]. В результате проведенной работы зимой 1939/40 г. в Западную Украину и Западную Белоруссию вернулось 11 тыс. батраков[659 - Полпреды сообщают… С. 247. Для этой цели был создан временный контрольно-пропускной пункт Друя, через который с 5 ноября 1939 г. по 22 февраля 1940 г. было пропущено из Латвии 12 174 человека сезонных батраков и интернированных (РГВА. Ф. 39026. Оп. 1. Д. 466. Л. 51).].

Кроме того, 22 декабря 1939 г. заместитель наркома иностранных дел В.П. Потемкин направил в ЦК ВКП(б), СНК СССР и НКВД докладную записку № 5620/с: «Латвийская Миссия в Москве сообщила Наркоминделу, что в Латвии интернировано около 300 человек бывших польских военных, а также находится несколько десятков гражданских беженцев из западных областей Белоруссии и Украины. Латвийское правительство ставит перед нами вопрос о пропуске указанных лиц на места их прежнего жительства.

НКВД, запрошенный по этому поводу, не возражает против возвращения в Белоруссию и Украину интернированных лиц и гражданских беженцев, находящихся в Латвии. Работу по проверке указанных лиц для пропуска на территорию СССР НКВД предлагает возложить на начальника пограничного отряда майора Андрианенко.

НКИД просит:

1. Разрешить НКИД сообщить Латвийскому правительству о согласии Правительства СССР пропустить на территорию Украины и Белоруссии интернированных и беженцев.

2. Пропуск интернированных и беженцев организовать в пограничном пункте Друя на реке Западная Двина. Работу по проверке указанных лиц для пропуска на территорию СССР возложить на начальника пограничного отряда майора Андрианенко»[660 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 620. Л. 72–73.]. Однако какого-либо решения по этой записке принято так и не было.

8 января 1940 г. латвийский посланник в Москве Ф. Коциньш просил В.М. Молотова «обсудить вопрос о возможности приема на территорию СССР около 300 человек интернированных и несколько десятков беженцев, место жительство которых в районах Западной Белоруссии»[661 - Полпреды сообщают… С. 219.]. 20 января Молотов сообщил Коциньшу, что «вопрос этот будет рассмотрен и, если будет возможность, он будет решен положительно»[662 - Там же. С. 228.]. 26 января Молотов направил в Политбюро ЦК ВКП(б) докладную записку № 18: «По сообщению латвийского посланника в Москве, в Латвии интернировано около 200 человек бывших польских военных, а также находится несколько десятков гражданских беженцев из западных областей Белоруссии и Украины. Латвийское правительство уже несколько раз ставило перед нами вопрос о пропуске указанных лиц в СССР на места их прежнего жительства.

Считая возможным удовлетворить эту просьбу латвийского правительства, прошу принять следующее решение:

1. Разрешить НКИД сообщить латвийскому правительству о согласии правительства СССР пропустить на территорию Украины и Белоруссии находящихся в Латвии интернированных и беженцев, ранее проживавших в указанных областях (до 200 человек).

2. Пропуск интернированных и беженцев организовать в пограничном пункте Друя на реке Западная Двина.

Работу по проверке указанных лиц для пропуска на территорию СССР возложить на НКВД»[663 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 620. Л. 71. Общее количество интернированных с первоначальных «около 300 человек» было исправлено Молотовым на «около 200 человек».]. 29 января Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило это предложение[664 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 27. Л. 4.]. 7 февраля о положительном решении этого вопроса была уведомлена латвийская сторона. Однако доступные документы не дают возможности установить, когда и как было реализовано это решение. Во всяком случае, известно, что в декабре 1939 г. 422 интернированных в Латвии польских военнослужащих изъявили желание выехать в СССР. Однако в феврале 1940 г. это количество сократилось до 220 интернированных и 20 беженцев. В конце концов, советской стороне было передано 111 интернированных и 3 беженцев, остальные отказались ехать в СССР[665 - Краевска Б., Ласманис У. «Польское дело»: отголоски Катыни // Даугава. 1990. № 9. С. 98; Jekabsons E. Uchodzcy wojskowi i cywilni z Polski na Lotwie 1939–1940 // Studia z dziejоw Rosji i Europy Srodkowo-Wschodniej. Т. XXX. Warszawa, 1995. S. 129–148; Materialy o internowanych polskich zolnierzach na Lotwie 1939–1940 w Panstwowym Archiwum Historycznym Lotwy // Bialostocczyzna. 1999. № 2. S. 77–82; Szczurowski M. Przyczynek do internowania zolnierzy polskich na Lotwie (1939–1940) // Lambinowicki Rocznik Muzealny. 1998. T. 21. S. 31–47; Glowacki A. Przejecie przez NKWD polskich internowanych na Lotwie // Dzieje Najnowsze. 1992. Roczn. XXIV. № 4 (URL: http://www.wyklady.ekpu.lublin.pl/wyklady/jekabsons/jekabsonsew4.htm).].

Тем временем заметным фактором в отношениях между СССР и странами Прибалтики стала начавшаяся 30 ноября 1939 г. советско-финляндская война, которая привлекла внимание великих держав к северо-восточной Европе. В западной прессе была развернута мощная антисоветская кампания, которая активно использовала идею опасности «мировой коммунистической революции». 2 декабря США ввели «моральное эмбарго» на поставки в СССР авиационной техники и технологии. 3 декабря Финляндия обратилась в Лигу Наций с жалобой на советское нападение. Однако Москва отказалась от участия в соответствующем заседании Совета Лиги Наций. Тем временем созванная Ассамблея Лиги Наций создала Комитет по финляндскому вопросу, который 12 декабря призвал СССР и Финляндию «прекратить военные действия и начать при посредничестве Ассамблеи немедленные переговоры для восстановления мира». В отличие от финского правительства, советское правительство в тот же день отклонило это предложение. В итоге 14 декабря под давлением США и Франции СССР был исключен из Лиги Наций. Естественно, Москва осудила это решение Лиги Наций, которое к тому же было принято с нарушением процедуры голосования в Совете Лиги, и заявила, что СССР «избавлен теперь от обязанностей нести моральную ответственность за бесславные дела Лиги Наций», «не связан с пактом Лиги Наций и будет иметь отныне свободные руки»[666 - Внешняя политика СССР. Т. 4. С. 472–473, 475–477; Кан А.С. Внешняя политика скандинавских стран в годы второй мировой войны. М., 1967. С. 56–59; Барышников Н.И., Барышников В.Н., Федоров В.Г. Финляндия во второй мировой войне. Л., 1989. С. 104–110; Зимняя война 1939–1940. В 2 кн. Кн. 1. Политическая история. М., 1998. С. 236–239; Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии 1939–1941 гг. С. 176–178.]. 16 декабря Лига Наций приняла резолюцию, призывавшую членов этой организации оказать помощь Финляндии, что позволило западным союзникам развернуть подготовку военных действий против СССР. Правда, в Лондоне и Париже сомневались, что они успеют оказать реальную помощь, поскольку считалось, что СССР быстро оккупирует Финляндию. Однако упорное сопротивление финских войск и трудности ТВД привели к тому, что война затянулась, и Англия и Франция получили возможность снабжать финнов вооружением и развернуть подготовку к вторжению в Скандинавию[667 - Кан А.С. Указ. соч. С. 62–66; Носков А.М. Скандинавский плацдарм во второй мировой войне. М., 1977. С. 45–47; Зимняя война. Кн. 1. С. 192–200, 242–244, 260–268; Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. С. 168–177; Родина. 1995. № 12. С. 107–108; Батлер Дж. Большая стратегия. Сентябрь 1939 – июнь 1941. Пер. с англ. М., 1959. С. 109–113.].

Прибалтийские страны воздержались при голосовании в Лиге Наций вопроса об исключении из ее состава Советского Союза. Правда, как отмечали советские дипломаты в Литве, в правящих кругах прибалтийских стран оживились надежды относительно прямого столкновения СССР с западными союзниками, что позволило бы «освободиться» от договора с Москвой[668 - СССР и Литва… Т. 1. С. 412, 434–435.]. Естественно, что Англия и Франция стали зондировать прибалтийские страны на предмет подготовки совместного удара по СССР. Однако Эстония, Латвия и Литва не спешили давать на эти зондажи какие-либо однозначные ответы, поскольку в случае утечки подобной информации могло последовать ухудшение отношений с Советским Союзом, чего страны Прибалтики стремились избежать. Так, 22 декабря 1939 г. в беседе с английским поверенным в делах в Каунасе Ю. Урбшис отметил, что «Советский Союз выполняет обещания, данные Литве, и жаловаться пока нет оснований. Даже можно говорить о том, что сейчас, когда идет война между Финляндией и Советским Союзом, отношения Литвы с Советским Союзом улучшились в том смысле, что СССР проявляет лояльность по отношению к нам»[669 - Там же. С. 419.].

Естественно, страны Прибалтики активизировали свои военные связи в рамках Балтийской Антанты. В архиве литовского МИД сохранился написанный посланником в Берлине К. Шкирпой проект «Договора о защите нейтралитета», предусматривавший заключение военного союза Эстонии, Латвии и Литвы, в рамках которого предполагалось создать в Риге общее командование армиями трех стран, оказывать взаимную помощь вооруженными силами, выработать общий план военных действий, обмениваться информацией о состоянии вооруженных сил и т. п. Видимо, эта идея обсуждалась странами Прибалтики зимой 1939/40 г., но были ли это официальные переговоры или всего лишь общие зондажи, остается неизвестным. В любом случае прибалтийские государства опасались подписывать подобные документы. В итоге, было решено развивать военное сотрудничество с Литвой без специального договора. Анализируя эти факты, В.Я. Сиполс поставил вполне справедливый вопрос: если все эти меры были направлены против Германии, то почему они проводились втайне от СССР[670 - Гущин В.В. Указ. соч. С. 221–222; Сиполс В.Я. Тайная дипломатия. С. 328–330.]. Совершенно очевидно, что все эти действия стран Прибалтики имели антисоветскую направленность. Как отмечалось в аналитическом обзоре, направленном в Берлин 24 февраля 1940 г. германским посольством в Риге, «в рамках стремления частично сохранить суверенитет находится и стремление Латвии укрепить отношения и со своими балтийскими соседями, оживить уже частично забытую Балтийскую Антанту. Этому, очевидно, служили и встречи министров иностранных дел в январе 1940 г., а также обмен визитами руководителей генеральных штабов трех балтийских стран. Очевидно для согласования и укрепления своих позиций против своего восточного соседа»[671 - Вульфсон М. 100 дней, которые разрушили мир. Из истории тайной дипломатии 1939–1940. Рига, 2001. С. 78–83.].

Кроме того, в Прибалтике довольно активно действовали разведки великих европейских держав. Да и сами прибалтийские государства, естественно, продолжали ведение разведки против Советского Союза. Правда, в новых условиях эстонские спецслужбы стали проводить более дифференцированную политику в отношении спецслужб Германии. Например, были в значительной степени свернуты контакты с СД. Так, 10 января 1940 г. Главное управление имперской безопасности (РСХА) отмечало, что «отношения Германии и Эстонии существенно улучшились именно за последние годы. …Причем эстонские представители неоднократно передавали в наше распоряжение материалы о военном положении в СССР, полученные ими в ходе деятельности эстонской разведки. Положение дел в этой стране полностью изменилось в результате заключения пакта между Германией и Советским Союзом, договора между СССР и Эстонией и ввода советских войск в эту страну. В настоящее время возникло серьезное подозрение, что эстонская военная разведка работает лишь в интересах Советского Союза»[672 - Органы Государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 1. С. 352–360.]. Однако связи с Абвером в основном были сохранены. Как признавал после войны один из его руководителей генерал-лейтенант Г. Пикенброк, «в период вступления в Прибалтику в 1939 году советских гарнизонов, с помощью эстонской военной разведки и полиции были подготовлены и расставлены в районе расположения частей Красной Армии агенты, которые подробно информировали нас о вооружении и боеготовности советских частей. […] В Литве и Латвии мы проводили такую же работу, но местные разведывательные органы сотрудничали с нами менее плодотворно». Эстонские спецслужбы и сами вели разведку советских частей и передавали полученные сведения Германии[673 - Барков Л.И. Указ. соч. С. 59–60, 61–62; Дюков А.Р. Протекторат «Литва». Тайное сотрудничество с нацистами и нереализованный сценарий утраты литовской независимости, 1939–1940 гг. М., 2013. С. 168–171.].

Так, в ноябре 1939 г. эстонская военная разведка направила капитана Леппа в Финляндию для получения и анализа разведывательной информации о Красной армии. Результаты этой работы передавались затем через Таллин в Абвер[674 - Mader J. Hitlers Spionagegenerale sagen aus. 5. Aufl. Berlin, 1973. S. 321.]. 8/9 декабря разведка эстонской армии принимала офицера Абвера В. Клее[675 - Ibid. S. 322.]. При содействии эстонской разведки в 1939 и 1940 гг. Абвер забросил в СССР несколько шпионско-диверсионных групп[676 - Барков Л.И. Указ. соч. С. 42–43; Сергеев Ф. Тайные операции нацистской разведки, 1933–1945. М., 1991. С. 171.]. В ноябре 1939 г. состоялась встреча командующего латвийской армией генерала К. Беркиса и начальника штаба генерала Г. Розенштейна с руководителем финского и эстонского отдела Абвера фрегатен-капитаном А. Целлариусом. Как отмечает финский историк К.-Ф. Геуст, «в период советско-финляндской войны сухопутные войска Финляндии получили от вооруженных сил Эстонии и Латвии ценные разведывательные сведения, в частности данные радиоперехвата, которые в значительной степени облегчили задачу разгрома нескольких советских дивизий»[677 - Геуст К.-Ф. Международная помощь военно-воздушным силам Финляндии в период «зимней» войны 1939–1940 гг. // Международный кризис 1939–1941 гг.: от советско-германских договоров 1939 года до нападения Германии на СССР. С. 218; Ильмярв М. Безмолвная капитуляция. С. 550–552.]. Дело в том, что радиоотделу Информационной службы латвийской армии удалось раскрыть шифр, который применялся при радиосвязи в Красной армии с разными ключами. Поскольку советские войска на финляндском фронте применяли в радиосвязи этот же шифр, то латвийская радиоразведка получила возможность отслеживать действия советского командования, особенно севернее Ладожского озера. По инициативе командующего латвийской армией эти сведения передавались финнам, что помогло им нанести поражение ряду советских соединений из состава 9-й и 8-й армий[678 - Странга А. Гибель государства // Даугава. 1990. № 5. С. 86–87; Симиндей В.В. «Антисоветский флирт» авторитарной Латвии (1934–1940): между Лондоном, Парижем, Римом и Берлином // Нарочницкая Н.А. Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну? М., 2009. С. 261.].

Во время советско-финляндской войны эстонские газеты на первых полосах публиковали перепечатанные из финской прессы сообщения о поражениях Красной армии в Финляндии[679 - Myllyniemi S. Op. cit. S. 91–93.]. Согласно официальным данным, в «Зимней войне» участвовало только 58 эстонских добровольцев, которые, очевидно, находились в Финляндии еще до ее начала. Однако 5 октября английский консул в Таллине сообщил в Лондон о том, что сотни эстонцев на рыболовных судах нелегально отправились в Финляндию для борьбы с Красной армией. В январе 1940 г. в передаче Би-Би-Си было сообщено о наличии в Финляндии 2 тыс. добровольцев из Эстонии, но эстонские власти опровергли это сообщение. Искренность подобного опровержения вызывает серьезные сомнения, поскольку известно, что 3 февраля эстонский посланник в Хельсинки в разговоре с финляндским дипломатом заявил о том, что, по его сведениям, в Финляндии находится около 1 тыс. эстонских добровольцев, из которых 300 прибыло в декабре 1939 г. на эстонском пароходе «Кассари», который 10 декабря на обратном пути из Финляндии был потоплен советской подводной лодкой[680 - Ibid. S. 94–95; Игнатьев Э.П. Подводные лодки Краснознаменного Балтийского флота в советско-финляндской войне // Тайны подводной войны. Малоизвестные страницы Второй мировой войны на море 1939–1945 гг. Вып. 4. Львов, 1996. С. 27–37.].

Естественно, советская разведка также старалась отслеживать это вопрос. Так, 3 января 1940 г. Разведывательное управление РККА сообщало, что «по сведениям заслуживающего внимания источника, переброска добровольцев из Эстонии в Финляндию производится через порт Кунда. По данным, требующим проверки, в Эстонии формируются банды из кайтселитовцев для диверсии против находящихся там частей РККА (сведения проверяются)»[681 - РГВА. Ф. 33988. Оп. 4. Д. 35. Л. 2.]. 14 января было получено новое сообщение от источника в Эстонии о вербовке добровольцев для войны в Финляндии и подготовке совместного с финнами нападения на советские гарнизоны. Кроме того, сообщалось и о настроениях среди местных рабочих, которые были недовольны слишком либеральной, по их мнению, политикой СССР в отношении эстонской буржуазии. «Когда сюда пришли долгожданные Красные войска, они думали: Вот теперь у нас имеется опора, открывается возможность получить у них работу, а вместе с этим и легальная возможность объединения и т. п. Но когда этого всего не оказалось (о существовании их даже виду не подают, с военными не разрешают даже разговор завести, а вместо этого якшаются с нашими буржуями, основывая какие-то культурные общества, куда “низшему сословию” “вход строго воспрещается”), то даже самые убежденные коммунисты плюнули и отвернулись, превратившись через день в противников прежних товарищей и единомышленников. Вы бы только послушали, какими словами вас закидывают: “головотяпы”, “обманщики”, “мягкорукие слюнтяи” и т. п. Виною всего этого, по моему пониманию, является слишком деликатная политика. Над этим у нас только смеются, говоря, что, где нет смелости, там должна быть деликатность и постоянное утверждение, что мы де строго придерживаемся заключенного договора. А кто этому верит? Никто»[682 - Там же. Оп. 3. Д. 374. Л. 95–97; Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1306. Л. 51–53.]. 29 января разведка сообщала, что «вербовка и отправка добровольцев из Эстонии в Финляндию подтверждается рядом новых данных. В Эстонии и Литве отмечается антисоветская деятельность отдельных кругов, не встречающая должного отпора со стороны правительств указанных государств»[683 - Там же. Ф. 33988. Оп. 4. Д. 35. Л. 56; Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1306. Л. 58; Ковалев С.Н. Советские войска на территории стран Балтии (1939–1940 г.). С. 111–112.].

Понятно, что советское руководство постаралось выяснить этот вопрос и официальным путем. 10 февраля В.М. Молотов задал соответствующий вопрос эстонскому посланнику в Москве, который ответил, что в Финляндии нет эстонских добровольцев. 4 марта А. Рей сообщил Молотову, что, «как он выяснил у Лайдонера, эстонских добровольцев в Финляндии нет». На это Молотов ответил, что «он в этом отношении не имеет никаких претензий»[684 - Полпреды сообщают… С. 241.]. Правда, 5 марта Разведывательное управление РККА вновь сообщало об отправке добровольцев из Эстонии в Финляндию[685 - РГВА. Ф. 33988. Оп. 4. Д. 35. Л. 170–171.]. В условиях отсутствия точных сведений по этому вопросу, представляется вполне вероятным, что заявление эстонского посла в Литве Я. Латтика в беседе с послом Латвии 29 марта о том, что в Финляндию прибыло 2–3 тыс. добровольцев, соответствует действительности[686 - Сиполс В.Я. Указ. соч. С. 326; Социалистические революции 1940 г. в Литве, Латвии и Эстонии. С. 225.].

Еще одной проблемой стран Прибалтики были военнослужащие польской армии, оказавшиеся на их территории в сентябре 1939 г. Осенью 1939 г. в Литве было интернировано не менее 13 599, а в Латвии – 1 563 польских военнослужащих[687 - Летом 1940 г. органами НКВД СССР из Литвы было вывезено 4 376, а из Латвии 810 интернированных польских военнослужащих (Grzelak C.K. Kresy w czerwieni. Agresja Zwiazku Sowjeckiego na Polske w 1939 roku. S. 486; Roman W.K., Szczurowski M. Uwagi dotyczace prag nad lista polakow internowanych na Litwie w latach 1939–1940 // (URL: http://www.archiwumcaw.wp.mil.pl/biuletyn/b20/b20_11.pdf). По сведениям Н.С. Лебедевой, из Латвии было вывезено 811 интернированных (Лебедева Н.С. Указ. соч. С. 254.).]. Понятно, что обе страны пытались потихоньку избавиться от большей части интернированных, не слишком препятствуя их выезду за границу. Конечно, вскоре слухи о готовящейся или уже ведущейся переброске этих интернированных в Финляндию просочились в печать. 30 декабря 1939 г. заместитель наркома иностранных дел СССР В.П. Потемкин вызвал литовского поверенного в делах Л. Багдонаса и просил его проверить сообщения о том, что предполагается организовать переброску в Финляндию интернированных в Литве поляков. При этом было заявлено, что советская сторона не допускает и мысли, чтобы «литовское правительство, связанное с нами договором о дружбе и взаимопомощи, могло разрешить переброску на помощь Маннергейму – Таннеру поляков, находящихся на территории Литвы»[688 - СССР и Литва… Т. 1. С. 425.]. Естественно, что литовская сторона отрицала вероятность подобных фактов. Тем не менее, 9 января 1940 г. советская военная разведка сообщала о вербовке в Литве интернированных польских военных в финскую армию[689 - РГВА. Ф. 33988. Оп. 3. Д. 374. Л. 98–101; Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1306. Л. 54–57.]. Видимо, эта информация была неточна, но известно, что немало интернированных поляков выехало из Литвы и поступило на службу в Польский легион во Франции[690 - СССР и Литва… Т. 1. С. 46.].

Тем временем 13 декабря 1939 г. Германия заявила Латвии протест против выезда интернированных поляков, что рассматривалось Берлином как нарушение ее нейтралитета. 30 декабря Советский Союз просил Латвию проверить сведения о якобы имевшей место переброске на шведских самолетах из Риги в Стокгольм интернированных поляков, направляющихся в Финляндию. В беседе с В.М. Молотовым 8 января 1940 г. Ф. Коциньш заявил, что «это является недоразумением, так как латвийское правительство строго соблюдает советско-латвийский пакт о взаимопомощи и никакой отправки поляков в Швецию для финской армии из Латвии не производилось». Проведенная латвийскими властями проверка показала, что «случаев отправки военных поляков в Финляндию не было, так как всего-навсего из Латвии уехали 48 польских граждан, в том числе женщины и дети». Приняв к сведению этот ответ, Молотов заявил, что имевшиеся слухи надо было проверить[691 - Полпреды сообщают… С. 218–219.]. Правда, как позднее выяснило советское полпредство в Риге, с 12 ноября 1939 г. по 10 марта 1940 г. из Латвии в Швецию выехал 441 поляк[692 - Там же. С. 246.]. Со своей стороны Германия 15 января заявила Латвии, что если, как планируется, 18 высших польских офицеров 17 января на шведском самолете вылетят в Стокгольм, это будет недружественным шагом Риги в отношении Берлина. В итоге эту переброску пришлось отложить, но до 15 января из Латвии уже выехало около 300 польских военнослужащих[693 - Myllyniemi S. Op. cit. S. 97. Вероятно, этот вопрос неоднократно обсуждался в германо-латвийских отношениях. Во всяком случае в мае 1940 г. было заключено секретное соглашение, согласно которому на период до 1 июля 1940 г. Берлин обязался не препятствовать выезду из Латвии поляков, а Рига – возвращать германские самолеты с экипажами, совершившими вынужденную посадку на латвийской территории (Дризул А.А. Указ. соч. С. 290).]. Кроме того, Латвия через Швецию поставляла в Финляндию рожь, белое полотно для маскхалатов и другие товары[694 - Сиполс В.Я. Указ. соч. С. 325–326; Странга А. Указ. соч. С. 86.].

10 февраля в радиовыступлении латвийского президента К. Ульманиса прозвучала мысль, что латвийское государство должно быть готово в ближайшем будущем к большим жертвам. При этом каждый должен быть готов к выступлению в любой момент. «Если трудное роковое испытание настанет, то в среднем одному мужчине из каждого хутора придется надеть форменную одежду; теперь посчитайте и прикиньте, что в Риге нет складов, полных белья и сапог. И знайте, что следует позаботиться о наличии двух рубашек и другого белья, да пары хороших сапог. Начинайте об этом заботиться и держите это наготове». Ситуация нешуточная, и пришло время стране задуматься о чрезвычайных мерах. «Не будь это серьезным делом, я бы не стал об этом говорить в данный момент». Это выступление вызвало оживленную волну слухов в англо-французской прессе, предполагавшей, что СССР выдвинет или уже выдвинул новые требования к государствам Прибалтики, которые готовы сражаться и запросили вооружение и другую помощь от западных союзников. Определенную роль в столь большом внимании к этому выступлению Ульманиса в западной прессе сыграло и то, что в это время в Риге находилась делегация английских бизнесменов[695 - Сиполс В.Я. Указ. соч. С. 326–327; Восстановление Советской власти в Латвии и вхождение Латвийской ССР в состав СССР. Документы и материалы (далее – Восстановление Советской власти в Латвии…). Рига, 1986. С. 103–104; Зунда А. Указ. соч. С. 449–451; Ильмярв М. Указ. соч. С. 562–563.]. Понятно, что советский военный атташе в Риге полковник А. Завьялов 20 февраля доложил в Москву, что речь президента была «воспринята населением как призыв к подготовке Латвии к мобилизации и войне, причем войне против СССР»[696 - РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1306. Л. 62–70; Ковалев С.Н. Указ. соч. С. 125.]. В этой обстановке 24 февраля ТАСС опровергло слухи, будто «Советский Союз предъявил требования к Эстонии, Латвии и Литве о предоставлении СССР новых морских баз, об увеличении количества “военных баз” и т. п.»[697 - ДВП. Т. 23. Кн. 1. С. 107.].

Естественно, что советская сторона тщательно отслеживала позицию стран Прибалтики в отношении советско-финляндской войны. Так, еще 17 декабря 1939 г. в беседе с литовским посланником в Москве В.М. Молотов обратил его внимание «на нехорошее поведение литовской печати при освещении финляндского вопроса, допускающей явные нотки недоброжелательности к СССР»[698 - Полпреды сообщают… С. 205; СССР и Литва… Т. 1. С. 406.]. 22 декабря Л. Наткевичус сообщил В.П. Потемкину, что «неприязненные выпады против СССР имели место лишь со стороны газет, руководимых группами национальных меньшинств – поляков и евреев». Советский дипломат обратил внимание своего собеседника на то, что имеющие в Вильно польские группы, питающие одинаковую ненависть к СССР и Литве, вероятно, могут создать проблемы для литовских властей. Поэтому «простейшим способом нейтрализовать провокационную работу указанных врагов могло бы быть их изъятие с последующей передачей советским властям. Такое мероприятие было бы актом законной самообороны Литовского правительства и осуществлением той взаимопомощи, которую СССР и Литовская Республика должны оказывать друг другу не только в чисто военной области». Поддержав в целом эту идею, Наткевичус просил решить вопрос обмена находящихся в литовских тюрьмах коммунистов на отбывающих заключение в СССР литовских граждан. Со своей стороны Потемкин согласился обсудить этот вариант[699 - СССР и Литва… Т. 1. С. 421–424.].