Либертанго

Израилевич потер лоб.

– А как мы узнаем, что можно выходить?

Это был интересный вопрос. Вообще, интересных вопросов было много. Воображение рисовало лежащий над головами студенческий городок в руинах, среди которых стелется ядовито-желтое облако горчичного газа… Газ рано или поздно развеется. Но рано – или поздно?

Истерикующая американка теперь сидела, закрыв ладонями лицо, и раскачивалась взад и вперед. Две соседние с Максом девушки вполголоса переговаривались на иврите – Макс вылавливал лишь некоторые слова.

Израилевич заерзал и принялся рыться в карманах:

– Хочу проверить, всё ли у тебя забрал…

Выложив на колени бумажник и записную книжку, Израилевич извлек из внутреннего кармана вилку.

– Вилка, – сказал он, удивленно ее разглядывая. – Это, наверное, твоего Ифтаха вилка.

– Дай сюда, – сказал Макс, забирая вилку. Мельком взглянув, он сунул ее в карман. – Это моя вилка. Она не может быть Ифтаха уже потому, что Ифтах – израильтянин, а на вилке написано «нерж».

– Нерж? – посопев, произнес Израилевич. – А что значит «нерж»?

– «Нерж» означает, – терпеливо объяснил Макс, – что вилка сделана из нержавеющей стали.

Израилевич потер лоб. Затем поскреб затылок. Издал неопределенный звук.

– Всё-таки я не понял: почему у израильтянина не может быть вилки из нержавеющей стали?

– Ну ты и долбоёб! – не выдержал Макс.

В этот момент сидящая рядом девушка уткнула лицо в ладони, привалилась виском к его плечу и, всхлипывая, затряслась. «Еще одна истеричка», – ужаснулся Макс. Нужно ее как-то успокоить, но как? Иврита он не знает – не по растрепанной же голове ее гладить!

Тут ему показалось, что сквозь всхлипы пробиваются знакомые слова: «нерж», «долбоёб»… Девушка отняла руки от лица – по щекам катились слезы, но она смеялась.

– Это твой друг? – не унималась девушка. – Я тоже… я тоже хочу с ним дружить!

И она, вновь уронив голову Максу на плечо, мелко затряслась.

Вторая девушка недоуменно взирала на подругу. Макс встретился с ней глазами и состроил гримасу: ума, мол, не приложу, что можно сделать.

Тем временем первая девушка, слегка, вроде, успокоившись, вытерла слезы и обратилась к Максу:

– Как зовут твоего друга?

– Израилевич, – не задумываясь, ответил тот.

Девушка вновь пала ему на плечо.

В полседьмого утра убежище отперли снаружи (в течение ночи отдельные личности порывались сами открыть дверь и сбежать, но их дружно удерживали, взывая к благоразумию). Выяснилось, что отбой воздушной тревоги прозвучал через час после ее начала, несколько выпущенных Ираком ракет «Скад» попа?дало в Тель-Авиве и окрестностях, погибших, вроде бы, нет. Таким образом, студенты, оказавшись заложниками собственного страха, напрасно протомились ночь под землей.

Напрасно ли? Во всяком случае, Марина и Макс, выбравшиеся поутру из глубин подземелья, знали теперь друг о друге всё. Или почти всё. Помимо ленинградского происхождения их единило большее: вселенская тоска и извечный ее спутник – жажда.

Прежде чем направиться к остановке, Марина истребовала у Макса адрес и пообещала завалиться к нему «с бутылкой чего-нибудь». Тот не особенно поверил: одно дело обещать, а другое – по трезвому размышлению завалиться к фактически незнакомому человеку, да еще с бутылкой. В общем, Макс, хотя и был взволнован таким знакомством, не слишком рассчитывал еще когда-нибудь увидеть Марину.

Придя домой, он влез под душ (война войной, а горячая вода по расписанию), и с четверть часа простоял под раскаленной струей. Затем в облаке пара вернулся в комнату, упал на кровать и умер до вечера. А вечером, по своему воскресению, узрел чудо: пред ним явилась Марина – прекрасная фея из сказки, да не просто «с бутылкой чего-нибудь», но и с целым пакетом деликатесной снеди.

Девушку было не узнать: помыв и расчесав каштановые, до плеч, волосы и наведя легкий марафет, она преобразилась – мало что напоминало ту растрепанную, красноглазую и немного безумную узницу подземелья. Марина казалась несколько смущенной, но Макс заверил ее в своей искренней радости и выразил понимание момента.

– Водка, – прочел он на ивритоязычной этикетке. – Ноль семь. Самое то!

Марина принялась выставлять на стол яства. Максу оставалось лишь сидеть на койке и наблюдать за священнодействием.

– Позовем Израилевича? – предложил он.

На столе у Марины что-то звякнуло.

Макс, разумеется, шутил. Но правдивая доля шутки состояла в том, что ему было страшно: он боялся оставаться с девушкой наедине. Не стоило лукавить и притворяться перед собой – он отлично понимал: обстоятельства чреваты для него потерей невинности. Невинность же свою он не ставил и в грош (и отдал бы с приплатой), однако пугала сама ситуация, в которой он рисковал оказаться не на высоте.

Дело осложнялось тем, что нельзя было уразуметь, возможен ли у Марины какой-либо к нему интерес помимо алкогольного времяпровождения. Она успела поведать, в числе прочего, о бывшем своем замужестве, и в представлении Макса была человеком взрослым. Выходит, он ей не ровня: моложе лет на пять, живет в общаге и недавно лишь прибыл из «совка», что в глазах старожилов не могло не делать его человеком второго сорта.

О том, что женщина может банально хотеть секса, он, разумеется, знал. Но знал теоретически. Внутреннее же чувство сообщало ему другое: женщины в корне отличаются от мужчин, они устроены совершенно иначе, и, таким образом, присущие мужчинам животные побуждения им не свойственны. Стремясь погасить диссонанс, психика давно уже выработала защиту: общаясь с противоположным полом, Макс напрочь забывал, что перед ним потенциальный сексуальный объект.

Между тем Марина ему безусловно нравилась. Особенно после того, как он увидел ее истинное, очень даже симпатичное лицо (хотя какое из лиц – «убежищное» или нынешнее – считать истинным?). В общем, Макс пребывал в сомнениях. Но это, по крайней мере, не должно было помешать им с Мариной выпить.

Девушка закончила сервировать, Макс сдвинул стаканы и налил.

– Давненько я в приличной компании не пила, – сказала Марина. – Скажешь тост?

– «Приличная компания» – это, видимо, я? Ладно. Значит – тост. Так. За ху… Нет… За Хусейна с ними! – не придумав лучшего, Макс перефразировал полюбившийся с юных лет тост.

Чокнулись. Выпили. Взялись за вилки.

– «Нерж», – сказала Марина, – значит «не ржать».

Заржали: смущение еще витало в воздухе.

– Кстати! – Марина извлекла из сумочки книгу. – Почитать тебе принесла.

Макс взял: Венедикт Ерофеев, «Москва – Петушки».

– Вчерашний рассказ о твоих мытарствах между Гиватаимом и Гиват Хаимом эту книгу напомнил. Хотя речь здесь, скорее, о мытарствах души. И заканчивается духовной смертью героя. Я это недавно поняла, когда перечитывала.

Макс полистал. На глаза попались рецепты коктейлей: «Слеза комсомолки», «Поцелуй тети Клавы», «Сучий потрох»…

– Еще «Ханаанский бальзам», – прибавила Марина. – Мы, кстати в самом сердце Ханаана сейчас.

– Думаешь, стоит набодяжить?

– Обойдемся без политуры с денатуратом – не настолько у нас всё плохо. – Марина кивнула на бутылку.

Макс снова разлил в стаканы.