Либертанго

Марина сидела, чуть откинувшись и опершись ладонями о кровать, на ее лице читалось нечто сродни восхищению. Но впечатляло ее отнюдь не мастерство исполнения (спасибо, что Макс вообще попадал по струнам), а прущий со «сцены» драйв.

– Давай еще, – попросила она.

– Еще Цоя?..

Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома,

Вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе.

Тот, у кого есть хороший жизненный план,

Вряд ли будет думать о чём-то другом.

М-м-м, бошетунмай…

Марина скинула туфли и сидела теперь, подобрав ноги.

– Похоже, я совсем отстала от жизни. Что такое «бошетунмай»?

– Бошетунмай?! Так! – Макс схватил бутылку. – Тут у нас последнее, но это только тут! А есть еще «здесь»! – Он широким жестом распахнул дверцу шкафа, демонстрируя батарею спиртного.

– Ого! – одобрила Марина. – К войне подготовился.

– Да я всегда готов!

Раздухарился Макс не на шутку. Он разлил по стаканам остатки принесенной Мариной бутыли, и они выпили.

– Так что же такое «бошетунмай»?

– Ну, это… короче, слово такое… Типа, Цой – он ведь кореец, да? Так вот – это слово такое, корейское, наверно. Откуда мне, вообще, знать – я ведь не кореец! А, вспомнил! Так коноплю, кажется, где-то там у них называют. Ну, типа, травку. Типа, план. Точно: «хороший жизненный план». А еще есть «Алиса»!

– Какая Алиса? – испугалась Марина.

– Ну, Кинчев.

– Алиса Кинчев???

– Ты не путай! – подняв указательный палец, строго произнес Макс. – Щас спою, и поймешь.

…Быть живым – мое ремесло.

Это дерзость, но это в крови…

Когда закончил песню (а пел он, целиком отдавшись процессу, закрыв глаза и попадая по струнам через раз), Марина полулежала, подперев голову рукой, и смотрела из-под прикрытых век. По лицу ее блуждала улыбка.

Макс, конечно, не мог не чувствовать призыв. Но одновременно с тем, как это случалось и прежде, он не доверял ощущениям. С другой стороны, он понимал, что пора уже брать быка за рога.

– Нужно еще выпить! – он полез за бутылкой в шкаф.

– Подожди пока…

Он воззрился на Марину. Та едва заметно, одними пальцами похлопала по кровати рядом с собой:

– Не спеши.

Макс присел туда, где похлопала Марина.

Непонятно, что делать!

– Может, тогда пива? – в отчаянной надежде сказал Макс.

– Даже не знаю… – Рука Марины легла ему на колено.

И тормоза? наконец сорвало: Макс стремительно наклонился к Марине, в последний момент зажмурился, коснулся ее губ своими, и его утянуло в какой-то водоворот. Всё неистово вращалось, и, чтобы выплыть, нужно было непрестанно двигаться. Он шарил руками – руки шарили по нему. Волосы, плечи, грудь, бедра, грудь, плечи, волосы… Он срывал с нее одежду – одежду срывали с него. Губы словно приклеились к губам, его губы перетекали в ее губы – где чьи? Водоворот затягивал, силы слабли, тону!

На мгновение Макс оторвался от ее губ и разомкнул глаза: оба голые, раздеты до нитки! Два тела вьются, двое пытаются слиться в одно, стать одним. Его тело внутри другого тела! Превратились в одно? Нет, тела мешают, нужно выйти из тел, сблизиться еще – превратиться совсем, совсем в одно! Ближе друг к другу, очень близко, совсем близко, ближе, ближе, ближе!.. Еще ближе! Одно!!!

Притиснувшись, они лежали на узкой койке.

– Надеюсь, соседи не поскакали в убежище, приняв твои крики за сирену, – сказал Макс.

– Сирена… налет… ты меня обстрелял… своей ракетой, – засыпая, бормотала Марина.

Макс проснулся первым. Лежа на спине, закинув одну руку под голову, и положив другую девушке на бедро, он подумал, что Марине незачем знать, что она стала его первой женщиной. Само?й же ей такое и в голову не придет – похоже, она держит его за бывалого ловеласа.

Вскоре Марина проснулась, и в течение дня их тела не раз еще сливались в одно и вновь распадались надвое. В перерывах они, не вставая с постели, отпаивались пивом, и лишь вечером вышли к телефону-автомату, чтобы Марина позвонила домой, после чего вновь улеглись в постель.

Ночью их разбудила сирена, и они единодушно решили никуда не идти. Макс плотно закрыл окна, кинул под дверь пару предназначенных в стирку футболок и включил радио. Натянув противогазы, они вновь залезли под одеяло. Было забавно стукаться друг о друга, «целуясь» противогазными банками.

Вдруг что-то бабахнуло, очень близко. У Марины за стеклами расширились глаза.

– Американская противоракета «Патриот», – пробубнил Макс навязшее в ушах словосочетание. – Стартовала.

Через час радиовещание внезапно прервалось, и на фоне эфирного треска раздались слова: шара?в кавэ?д. В тот же миг за окном зазвучала сирена: отбой тревоги. Гудя на одной ноте, сирена успокаивала, желала спокойного сна.

Марина и Макс стянули противогазы, явив красные лица.

– Что значит «шарав кавэд»? – спросил Макс.

– «Тяжелый зной». Должно быть, сигнал для отбоя тревоги. У военных свои хохмы.

– А «нахаш цефа»? Позавчера перед началом тревоги сказали.

– «Змея-гадюка».

Утром их разбудил стук в дверь (ключ торчал в замке изнутри). Это мог быть только Ифтах.

– Минутку, пожалуйста! – крикнул Макс.