– Жарко, – буркнул Макс, не поднимая взгляд.
– Не слышу!
– Жарко! Нога вспотела!
– Дай сюда. – Командир выдернул у Макса винтовку. – Надевай ботинок, едешь с нами.
До восьми утра он просидел в комнате дежурного. Тот дремал за столом, Макс притулился в углу на стуле. В восемь появилось начальство и было введено в курс дела.
– Со студентами вечные проблемы, – только и сказало начальство, вручая бывшему студенту запечатанный конверт.
Макс отправился в иерусалимский военкомат, где его принял армейский психиатр. В конверте оказалась «предсмертная» записка и сопроводительное письмо.
Психиатр с подозрением глянул на Макса. Но после всех волнений и бессонной ночи тот выглядел и вправду безумно.
– Пытался покончить с собой?
– Да.
– Намерен повторить попытку?
– Как только мне отдадут винтовку.
***
Получив «белый билет», Макс забурился на квартиру к друзьям. Эта компания «торчков» (так, сознательно утрируя, называл их Макс) любила курнуть травку, и в этом он был безусловно с ними.
«Торчки» снимали большую квартиру в центре Иерусалима, и там было нескучно. Фактически это был «флэт» – место, где не столько живут, сколько тусуются. Однако те, кто там жил, старались поддерживать необходимый для сносного существования порядок.
В квартире как раз освобождалась комната: выселялся безбашенный отморозок Геха. По определению Андрея – одного из жильцов, – Геха принадлежал к породе людей, которых за жестокость выгоняли из гестапо. Самого Геху пришлось погнать с их, мягко говоря, не самой цивильной хаты за скотство и беспредел. В коммунальной жизни тот руководствовался добрососедским принципом: «Кому мое говно мешает – тот пусть его и убирает». Он именовал себя «графом де Боширским» и мог, нимало не смущаясь, что соседям с утра на работу, завалиться среди ночи с толпой пьяных в хлам друзей, опустошить общий холодильник и горланить и топотать до утра. В Гехиной комнате имелся балкон, с которого он и его друзья периодически блевали на соседей-израильтян. Те приходили скандалить.
Когда Макс занял Гехину комнату, народ вздохнул с облегчением, ибо новый жилец быстро навел в квартире порядок. За последнее время туда повадились нежелательные личности: употребляющие тяжелые наркотики или попросту слишком шумные (соседи вызывали полицию). Макс быстро просек, кто здесь персоны нон грата, и когда перед дверью обнаруживалась парочка подрагивающих субъектов, нацелившихся проникнуть в квартиру, чтобы там «замутить белого», Макс (смутно представляющий сущность и назначение «белого») безжалостно захлопывал дверь у них перед носом. Чересчур же разошедшихся гостей он железной рукой (а иногда и пинком) выставлял из квартиры, хотя чаще дебоширам хватало одного тяжелого взгляда исподлобья или поднесенного к носу кулака. Всё это не мешало самому Максу с удовольствием участвовать в здешних попойках и обкурках.
Однажды он по старой памяти заглянул в «Таверну». За столиком сидела Марина с интеллигентного вида израильтянином: очки, карие глаза, редеющие черные волосы. Марина махнула Максу, чтобы тот подсаживался к ним.
У Марины было всё хорошо. Лучше даже, чем у Макса.
Пора было приступать к поиску «настоящей» работы – такой, где он смог бы использовать то, чему с таким трудом научился, и в результате обрел то, о чём так долго мечтал. Очертя голову, Макс кинулся в этот омут: прочесывал объявления, слал резюме, ходил на собеседования…
Через месяц, убедившись, что найти постоянную работу – дело небыстрое, он устроился охранять городское водохранилище. Гигантское бетонное сооружение, обнесенное забором с намотанной поверху колючей проволокой – круглые сутки там бдели два вооруженных пистолетами охранника. (В условиях пустыни и то и дело обостряющейся интифады водохранилище превращается в важнейший стратегический объект.)
Параллельно с работой в охране Макс продолжал ходить на собеседования, ожидал ответа, получал отказы… Через несколько месяцев этих потуг у него начали опускаться руки.
***
По пути с работы Макс завернул на шук и купил два килограмма шикарной черешни. В квартире никого не было, и, оставив служебную «Беретту» в комнате в символическом тайнике между стенкой и лежащим на полу матрасом, он прошел на кухню, где первым делом вставил кассету в магнитофон. Заиграл «Пинк Флойд», альбом «Темная сторона Луны».
Помыв черешню, Макс сел за стол и принялся ее методично уничтожать. Неожиданно на кухне материализовался Петя Чел.
Петя был приверженцем команданте Че Гевары (он походил на него и внешне), и сам когда-то придумал называть себя «Че». Со временем прозвище зажило самостоятельно и подросло на одну букву – не в последнюю очередь благодаря Петиной человечности. Чел жил тем, что нес людям радость: он знал, где ее достать, брал сразу много и распределял порционно среди друзей и знакомых. За хорошую, качественную радость ему щедро платили искренней благодарностью.
По молодости, еще в России, Петя был серьезным человеком: занимался рэкетом и другим насильственным бизнесом. Но после недолгого периода героиновой зависимости злоба (по его собственным словам) ушла. Радикально изменившись, он отошел от прежних занятий, а напоминанием о былой жизни осталось лишь увлечение боевыми искусствами.
Чел нигде конкретно не жил – на любом из многочисленных иерусалимских флэтов всегда был готов для него и стол, и дом. Бо?льшую же часть времени он обитал в Лифте – заброшенной деревне, построенной в незапамятные времена на склонах глубокой долины у въезда в Иерусалим.
Последние законные обитатели Лифты – арабы – вынужденно покинули жилища во время израильской Войны за независимость (известной также в арабском мире как «Катастрофа»). Если бы каменные дома могли гореть, уходящие жители наверняка бы их сожгли. А так, перед уходом они лишь пробили в каменных крышах и полах своих домов огромные дыры: по одной сквозной дыре в центре каждого помещения.
За прошедшие после ухода хозяев полсотни лет некогда величественные дома с могучими стенами из иерусалимского камня сильно обветшали. Построенные даже не на века – на тысячелетия, – эти дома, покинутые хозяевами, начали быстро, истерически разрушаться. Уход людей, служивших «душой» жилища – своего рода «духовная смерть» дома. После нее – только распад.
Но были те, кто, сами того не ведая, противостояли распаду: населяя более-менее сохранившиеся дома, в Лифте обитала целая колония – несколько десятков человек – из тех, кого не устраивала предписанная обществом жизнь. Лифта превратилась в город-сквот, и власти боролись с «захватчиками», проводили рейды, жгли вещи. Но домов было много – сквоттеры устраивали тайники, прятались, а после ухода полиции возвращались к привычной жизни.
Быт был налажен: зимой грелись, топя камины (в толщах стен сохранились дымоходы) или разводя костры прямо на полу: зияющие оконные и дверные проемы, а также дыры в полах и крышах гарантировали приток воздуха и вытяжку дыма. За пищей поднимались в Иерусалим и добывали ее кто как мог – бывало, и воровством. Прикармливали бродячих собак – животные обитали здесь наравне с людьми.
Имелся родник: вытекающий из пещеры ручей падал в античный, иерусалимского камня бассейн. Там можно было набрать воды и помыться (среди «лифтян» имелся легендарный человек, который мылся лишь, когда, будучи под кайфом, нечаянно падал в бассейн).
К лифтинскому источнику спускались и обыкновенные жители Иерусалима: их притягивала увековечившаяся атмосфера библейских времен. Религиозные евреи совершали ритуальные омовения, молодежь приходила искупаться и пообщаться.
В Лифте неоднократно наблюдались аномальные явления. Место было сродни «зоне» из «Пикника на обочине», и тамошние обитатели чувствовали себя продолжателями дела сталкеров. Однажды Макс лично видел «черный луч», на который указал ему один из лифтян: ночью на фоне темного неба выделялся еще более темный – чернее ночи – луч, выходивший из некой точки на склоне долины и терявшийся в небе. Лифтяне неоднократно видели этот луч, но попытки найти его источник ни к чему не приводили.
И именно в Лифте Макс наблюдал иерусалимскую тьму: среди дня с запада пришла гигантская черная туча, и на добрых полчаса воцарилась поистине ночная темень, после рассеявшаяся без следа. «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. …опустилась с неба бездна… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма…» Вот о чём писал Мастер! Учитывая, что Булгаков не бывал в Иерусалиме, такие подробности могут быть лишь плодом мистического откровения. Максу же еще предстояло побывать и пожить во многих местах Земли, но не доводилось видеть ничего подобного иерусалимской тьме.
Некоторые «колонисты» жили в Лифте постоянно: месяцами и даже годами. Летом численность колонии увеличивалась. На зиму оставались лишь наиболее стойкие. Были и «сочувствующие» – те, кто приходил в Лифту пообщаться с ее обитателями. Макс был одним из таких сочувствующих.
Для Пети же Чела домом являлся весь Иерусалим, а Лифта была, скорее, еще одним, хотя и наиболее любимым, «флэтом».
– Привет. Где все? – Чел присел к столу.
– Свалили куда-то. А ты как вошел? Или я дверь не запер? – Макс пододвинул гостю миску с черешней. – Угощайся.
– Может, запер, а может – и нет… – Чел положил в рот ягоду и, прикрыв глаза, медленно ее раскусил. – Божественно.
– Вкусно, – согласился Макс.
Петя пристально на него посмотрел и извлек из холщевой сумки пакетик травки и упаковку сигаретных бумажек.
– Божественно! – с напором повторил он. – Тебе надо дунуть. И мне не повредит.
Чел сноровисто завернул косяк и протянул Максу:
– Взрывай.
Макс обожал этот момент: привычный мир еще здесь – знакомый и надоевший, но ты уже знаешь, что еще чуть-чуть, считаные минуты – и реальность начнет ускользать, неудержимо меняться, поворачиваясь другой, прежде сокрытой от тебя стороной. И ты волен отказаться, остаться в привычном мире, но сознательно выбираешь путешествие.
Он прикурил от зажигалки, глубоко затянулся, задержал дым в легких и медленно выпустил. Затянулся еще раз и передал косяк Челу.
– Ты из Лифты?
– Угу, – кивнул Чел, выпуская клуб дыма. – Кстати, не забыть: купить на обратном пути корм для собак. Животные – прежде всего. А у тебя что?