– Нет.
Он медленно, обдумывающе затягивался.
– Говорят, первым пострадал тот, кто сидел сзади. Он вообще шофер, но ему велели пересесть.
– А, он выпал с балкона. Я слышал, – кивнул я.
– Да. Напился, пошел прогуляться, он на старой квартире жил на первом этаже, и по привычке прямо из окна шагнул на улицу, так ближе к киоску. Переломы, но живой. Через пару дней – Рудаков.
– Это перед ним Ипполит Игнатьевич стоял на коленях.
– Вот-вот, просил старик – сдайся по-хорошему. Не захотел Рудаков, и – вдребезги!
– А третий?
– Что третий?
– Вы сами сказали – их трое было. С третьим ничего не случилось?
Он затянулся.
– Пока не слышно. Пока, я думаю. А старик исчез.
– И они тут почему-то убеждены, что я знаю куда, – сказал я с искренним возмущением в голосе.
– А ты, конечно, не знаешь.
– Да откуда?! Тихий дедок, педант, зануда, я говорил – проверьте, может, к родственникам, к друзьям свалил. Морги, наконец, психушки. Скажите, вот вы сказали «пока», третьего «пока» не тронули, вы что думаете – будет продолжение?
Кончик его сигареты раскалился.
– В машине было три пьяных милиционера. Рудаков вел, он и сбил. Карпец, это тот, что упал с балкона, сидел сзади. Он не спал, но был пьяней всех. Третий сидел справа от водителя, он виноват в том, что заставил Рудакова уехать и не оказывать помощь старушке. Карпец тоже, кстати, на этом не настаивал, на помощи.
– А она была еще жива?
– Врачи говорят, что еще была, часа полтора-два. Наверно, можно было спасти. Вряд ли, но все же.
– Значит, можно было спасти?
– Маловероятно, но кто его знает. Если хочешь еще коньяка, наливай сам.
– Спасибо.
– Вина третьего немного меньше, чем вина Рудакова, но больше, чем вина Карпеца, тебе так не кажется?
– Ну-у, наверно, так.
– Одного насмерть, второй сломал ногу и ребра.
Я молчал, не понимая, куда он клонит. Он задумался. И я вдруг тоже задумался. Мне стала казаться странной такая детальная осведомленность собеседника. Да и коньяк с лимоном в камере – это не норма, думаю, даже в голландской тюрьме. Че-ерт побери! А не влип ли я в самую, что ни на есть простецкую ловушку? Я попытался собраться, вспомнить все, что уже успел выложить. Все, что я мог выложить, было выложено. А какова теперь линия обороны?!
Мрачный курильщик вдруг спросил, не глядя в мою сторону:
– Скажи, а откуда у тебя визитка генерала Пятиплахова? Причем ведь не армейского генерала. Ты хоть представляешь себе, что это за служба?
– Какая служба?
Он полез в карман треников и достал маленький бледный прямоугольник.
– Ничего не видно.
Он достал опять же из кармана маленький, как упаковка «рондо», фонарик и ослепительной белой струей впился в картонку. И я тут же ее узнал. Только… Это была точно она – визитка, которую я получил от Пети Плахова на борту теплохода «Китеж», я не мог забыть этого золотого орла в углу. Вот оно что, значит – игра звуков. Я учился с ним не в одной группе, а всего лишь на одном потоке, а вслух будущего генерала все у нас звали по фамилии, а я решил, что по имени и фамилии. Короче, обыкновенная путаница. Как мог, объяснил то, что сам только что понял: мол, странно, что сам раньше не догадался. Ведь у меня подходящий склад ума. Своего кота, например, я называл Дивуар. И тут же подумал – зачем вру? Ведь это можно проверить. Нет у меня никакого кота. Впрочем, как это проверить? Скажу, что кот уже мертв.
Человек в майке слушал внимательно и беззвучно.
– Хорошо, что у тебя при обыске нашли эту визитку.
– Почему?
– Мы подумали, что наши особые службы занялись этим непростым дедушкой. У них, у спецов, все экстрасенсы, все колдуны на учете, все летающие тарелки пронумерованы, понимаешь же, что этим занимаются в государственном масштабе и давно, и тайно. И у нас и в Штатах.
– Их же по телевизору показывают. «Битва экстрасенсов».
– Мусор, показывают то, что не представляет никакой ценности. Для отвода глаз и выпускания пара.
Я был крайне далек от этих материй, и даже, если так можно сказать, по гигиеническим соображениям. Двадцатиминутное общение с рядовым уфологом так загаживает сознание, что лишь пол-литрой можно удалить последствия.
– Ты не задумывался, почему сейчас так много разговоров об инопланетянах – книги, фильмы снимаются, сотни, дети индиго опять же, приорат Сиона, Вольф Мессинг, «человек дождя», нацистская база в Антарктиде, нанотехнологии, клонирование… Все телевизоры забиты.
– Почему? – спросил я, хотя мне было плевать, но я чувствовал, что собеседнику лучше подыграть ради возможной будущей пользы.
Он смачно забычковал окурок.
– Хочешь спрятать информацию – прячь в информационном шуме. Понятно?
Это было действительно понятно, и я кивнул.
– Вот Интернет… Раньше я думал, что настоящее знание – это реальное знание, секрет нашего мира, это чего нет в Интернете. Сеть – она для дебилов, я считал, а у сильных людей свои способы. А потом как-то понял – все намного проще и гениальнее, тайное знание замешано в гуще других, бесчисленных знаний, тонет в океане мертвой, одноразовой информации. Под видом всеобщей доступности всех знаний мы имеем абсолютное погребение немногих реальных и важных. Если бы мировой секрет лежал в каком-нибудь сейфе на дне моря, его теоретически можно было бы обнаружить и использовать. Как смерть Кащея. А тут – ты можешь стучать по клавишам хоть целый год, хоть тысячу лет, а того, что не положено тебе знать, не узнаешь никогда.
Я пожал плечами. Надо было помалкивать. Иногда такие разговоры угасают сами собой. Но я зачем-то сказал:
– Да-а.
– Но ведь надо же его, это знание тайное, из шума информационного извлекать как-то. Когда нужно, правильно?
Я и с этой мыслью был согласен, и поэтому охотно кивнул.
Собеседник вдруг хищно улыбнулся. Мы подходили в наших рассуждениях к месту и для него самого очень интересному.