Кто хочет стать президентом?

– У тебя условие?

– Два. Ни Чайнику, ни этим братьям, особенно Вегену, не говорите, что это я, ладно? И отвезите сразу же на место, на Тверской. Плохо, если меня там долго не будут видеть.

– Денег дать?

Инвалид вздохнул, почти всхлипнул:

– Нет, опасно, раскумекают.

– Что, обыскивают?

– Еще как. Даже в заднице смотрят.

– Ну, как хочешь.

Через час помощник Кирилла Капустина Петров вместе с двумя телохранителями быстро шел по длинному перрону Ленинградского вокзала – все дальше от здания, от огней. Сочно пахло угольной сыростью, мокрым железом и прочей железнодорожной спецификой. Блестели влажные рельсы, проскальзывали невразумительные люди с чемоданчиками и поднятыми воротниками. Королевство со своими законами.

– Здесь, – сказал один из охранников в черном плаще – тот, что сидел за рулем.

«Здесь» представляло собой старый вагон, загнанный наполовину под железный навес. Признаков жизни он, на первый невнимательный взгляд, не подавал. Петров обошел его с торца, неуверенно сплевывая. Все же странно ему было, что кампания по выборам президента России начинается с такого непрезентабельного, даже противозаконного на вид места.

– Я забыл, как стучать, – сказал водитель, рассматривая свой кулак с перстнем. – Два раза, а потом три или наоборот?

– Стучи как хочешь и сколько хочешь, пусть сами разбираются, что им желательно услышать, – ответил Петров неожиданно тонким для своей комплекции голосом.

Вагон был жилой. И даже, можно сказать, слишком жилой. Очень густо и издавна спрессованная жизнь давала такой дух, что господину Петрову и его помощникам приходилось зажимать носы черными кожаными пальцами. А тут еще не наступи ни на кого в тусклом полумраке: под ногами шевелилась, стонала и сморкалась какая-то бесконечная инвалидная, собиравшаяся сюда на ночь со всего Восточного округа.

Так до середины вагона. Потом стальная дверь, а за нею – местная хорома. Наверное, тут раньше был вагон-ресторан. Освещено нормально, хотя тоже по-поездному, с тоскливой тусклинкой. Два дивана, стол, накрытый скатертью, и графин воды. За столом два довольно молодых кавказца. Один толстый, улыбающийся, второй скрюченный от своих подозрений, злой.

Петров, не садясь, объяснил, в чем дело.

– Нет, Чайника так отпустить нельзя. Он нам должен, – сказал старший.

– Отрабатывает, – сказал младший.

– Отрабатывает? – удивился Петров.

Его подвели к окошку в стене, через которое можно было рассмотреть еще одно помещение, где на довольно большом канцелярском столе лежали картонки, кисточки и стояли банки с краской.

– Что он делает? – обернулся Петров к кавказцам.

– Пишет жалостливые объявы. Мама умерла – подайте, здоровья лишился – помогите!

– А, – гость понимающе закивал. – Не может старый конь без борозды. И что, помогает? Есть результат?

Кавказцы переглянулись: похоже, у них выпытывают их производственную тайну.

– Есть маленький навар. Женщины, что с его картонками ходят, приносят больше, – буркнул младший.

– И инвалиды тоже. Детей учит, как плакать, где грязь размазать.

– И когда он отдаст вам свой долг?

Старший мечтательно посмотрел в угол вагона и промолчал.

– Год! – решительно сказал младший.

– А выкупить долг можно?

Очень скоро все четверо ехали по моросящей Москве в сторону Замоскворечья. Чайник – в нормальной жизни Бладилин Иван Сергеевич, трезвый, грустный, смотрел в окошко. Он вообще мало пил, в отличие от большинства безногих.

– Зря ты, Петруша, меня домой везешь.

– Почему?

– Все равно ведь сбегу.

– Наташку порадуй, она ж тебя любит, и малышки любят. Чего тебя на улицу тянет, да еще к таким упырям.

– Не к упырям, а к народу, к настоящему делу, братишка.

Петров самодовольно усмехнулся:

– Так вот, могу с тобой поспорить на какие хочешь бабки: в ближайшие полгода никуда ты не сбежишь.

Бладилин встрепенулся:

– Неужели?!

– Да, да, и ты в команде.

Когда машина остановилась у дорогого дома с роскошными стеклопакетами в окнах и будкой спецвохры, Петров позвонил наверх и сообщил радостную новость.

– Что ж, пока жена бежит сюда к тебе навстречу, скажи мне, отчего у тебя такая кличка неуважительная – Чайник? Тебя, я заметил, ценят даже там, на дне дна.

– Это очень легко объясняется. Чайник, в моем случае, это не Самовар, понял? Самовар – это когда ни рук, ни ног, а у меня ручки-то вот они, помнят работу ручки-то.

Тут сверху, из квартиры, спустилась Наташа – крупная молодая женщина в роскошном халате и с распущенными волосами. Отказавшись от помощи людей Петрова, она сама подхватила мужа на руки и понесла в дом мимо привычно зевающих консьержей, приговаривая что-то вроде: «Ты мой маленький, Ванечка любименький, где ты катался, где скрывался?»

Приняв два доклада – от Шварца и Петрова, – начальник службы безопасности потянулся в кресле всем длинным сильным телом. Он любил эту ситуацию – ситуацию нарастания, когда еще почти ничего не просматривается над горизонтом обычного течения событий, но ему-то уже известно: мир сделался немного другим и будет меняться в нужную сторону.

«Пожалуй, сегодня можно было бы нанести еще один штришок на новое полотно. Где там у нас господин кандидат? Кушают чай после бассейна?»

– Что это? – спросил Андрей Андреевич, когда Капустин протянул ему телефонную трубку.

– Телефон с уже набранным номером.

– Каким это?