Тю!

– Пиду звезды посчитаю!

И уходила в туалет, где «втихую» покуривала… Открыто дым пустила только однажды. Может потому, что больше Дуся к нам не приезжала…

Кстати, о звездах. Я и впрямь думал, что бабушка каждый вечер считает их на небосклоне. О чем и хвалился одноклассникам. Те восторгались! Во втором-то классе мы всему верили…

Память зацементировала и следующий факт. Через дорогу от нас жила одинокая старушка – Софья Арсентьевна. Всю жизнь была учительницей начальных классов. Одно время она даже работала вместе с бабушкой. Они приятельствовали лет 30, если не больше. Ходили в гости друг к дружке, вместе в магазины прогуливались. Дружили, словом. Диалоги были приблизительно такие:

– Шо це вы робытэ, Татьяна Ивановна? – спрашивала гостья, увидев бабушку на крыльце с веником.

– Та оцэ ж каждое утро выходю та пыль пидмитаю, Софья Арсентьевна. И откуда вона бэрэться – хто зна!

– Ой, и нэ кажить, Татьяна Ивановна, у мэнэ тоже пыль есть. Вымитаю-вымитаю, а вона есть и есть…

Потом бабушка приглашала подружку завтракать:

– Давайте, Софья Арсентьевна, покушаем! У нас сегодня вермишель с икрой из синенек!

– Та не, Татьяна Ивановна, спасибочки…

– Та проходьте, Софья Арсентьевна, проходьте. Вы ж еще не ели вермишель с икрой?

– Та не ще.

– Ото ж и попробуете! Я сама только вчера подумала, – а шо, если добавлять икру? И вы знаете – очень вкусно получилось!

И мы втроем (я, шестиклассник, был третьим) садились завтракать…

Они славно обсуждали какие-то рецепты, что-то еще… Мне было совершенно нескучно со старушками, и я с упоением слушал их разговоры.

Но в их многолетнем общении меня поражало то, что они обращались друг к другу исключительно на «вы» и только по имени-отчеству!!! Я думал-думал, что ж этому могло послужить? И остановился на мысли, что у них была дружба из XIX века! Может, потому что бабушки, как потом выяснилось, учились в пансионе благородных девиц? А может, это поколенческое воспитание?! Не устаю этому поражаться каждый раз, как только вспоминаю их милые посиделки…

А мой отец, заводской работяга, называл матушку тоже только Евгенией Федоровной. Откуда сие?!..

Выше всех

…В детстве у меня было одно странное желание – забраться на шкаф и оттуда молча смотреть на все, что происходит в комнате. Как кто-то приходит, что-то делает, что-то кому-то говорит… Да разве взрослые бы поняли меня? Ну что это – ребенок молча сидит на шкафу? Тю… Но однажды я все-таки удовлетворил эту непонятную потребность! Как-то на чердаке нашего сарая я обнаружил огромную пустую коробку – не иначе, как из-под холодильника. И в одно поистине прекрасное летнее воскресенье я сказал маме, что пойду погулять, а сам незаметно забрался на чердак, подтащил коробку к открытым дверцам, улегся в нее, стал смотреть на мир с высоты полета насекомых. И тогда я открыл для себя много нового!

Прежде всего, небо стало ближе. Тогда же я узнал, что от тишины в ушах появляется тонкий звон, и что сама тишина очень пуглива! Стоило пролететь мимо какой-нибудь мухе – и все, тишины как не бывало! Ощущение того, что я никому незаметен, наполняло меня чувством неизведанной доселе отрешенности и какого-то превосходства: ты видишь все, а тебя – разве что скворец, удивленно цвирикающий на ветке ближайшего клена… Парящие в немыслимой вышине ласточки вообще вселяли уверенность, что вот взмахни я руками – и тоже полечу вместе с ними… Со своего «чердачного» уровня я другими глазами смотрел на шелестящие ветки деревьев, крышу дома, старую грушу, готовую одарить нас огромным урожаем… Когда шея уставала, я опускал голову и смотрел, что происходит внизу.

…Вот мама вышла из летней кухни с какой-то миской и пошла в сторону курятника. Ее радостно провожает Шарик, наш славный песик. «Хороший, хороший. Но это не тебе. Ты вон еще суп не съел, барбос такой!» – ласково говорит ему мама. Через мгновение слышится радостное кудахтанье. На обратном пути она зашла в наш небольшой огородик – проверила, как там помидоры? Вернулась на кухню, и оттуда возникли такие уютные звуки, которые могут извлекать только мамы – вальс посуды, чечетка ножа, свист масла на сковородке. Симфония будущего обеда…

Тогда я впервые понял кайф тихого созерцания – когда просто смотришь и все. Без всяких мыслей в голове. Просто констатируешь – что происходит…

Татьяна & k

Она скорее была похожа на молдавскую цыганку, чем на хохлушку – по красоте, по бойкости. По всему. Губа не дура была у моего сводного брата, ее мужа. Потом губа его стала дурой, и он развелся.

Татьяна сама не понимала, какое она чудо! В ней наверняка были подмешаны какие-то одесские гены.

Ее нетленки я стал фиксировать, когда стал студентом журфака МГУ:

– Ну, рассказуй, як там вы там живете? Общежитие у вас там чи шо? – спросила она в мои первые каникулы.

– Да-а! Общежитие у нас роскошное! 16 этажей из стекла и бетона! – хвалился я.

– Скоко этажей?!?! – изумилась она.

– 16.

– О-го-го! А ты був на 16-м этаже?

– Ну а как же?! Конечно, был.

– М-м-м. Сюхай, а мухи там литають?!

Я оторопел. Даже вспомнить не мог, чтобы возле меня очень отчетливо пролетала муха именно на 16 этаже…

– Ну конечно летают! Что же им еще делать? – сам себя убеждал я.

– О-о-о-го! – неожиданно воскликнула Татьяна.

– А что тут такого? – удивился я.

– Ото так высоко воны литають?!! – голос, вспорхнувший до фальцета, говорил об ее громадном изумлении.

Я был обескуражен. И действительно. Надо же? Я и сам задумался. Лифтом, наверное…

– А преподаватели у вас яки? – без перехода продолжала она. – Профессора, наверное, есть?

– О, да! – расцвел я. – Есть уникальные личности!

И стал рассказывать о гениальной Кучборской – «маме» зарубежной литературы всяких веков; о профессоре Ковалеве, об импозантной Татариновой… И получалось так, что я произносил: «Она потрясающая старушка… А этот – удивительный дедушка… Преклонные года ее только украшают…»

Тю, – воскликнула Татьяна, – сюхай, а преподаватели у вас мрут?!!..

…Только за одну ее фразу Татьяну можно занести в антологию сатиры и юмора: «Ой, Ми-и-иша, столько денег, сколько нэма сейчас, у меня никогда не было!»

…Какой-то «новый украинец» строил огромный дом. Весь город наушничал: «Вы бачили отэ чудо? Ото людям деньги девать некуда…» Идем с Татьяной мимо чуда этого. Окна большие, стекла – зеркальные. Рамы – сплошные, без перегородок. «Тю! Окна як в овощном магазине!» – мгновенно оценила этот дизайн моя спутница.

…В закуске на Украине никогда недостатка не испытывали. Все ж свое. От свинины и курятины до фруктово-овощного разнообразия. А вот в выпивке… Водка – по большим праздникам. На свадьбу, проводы в армию или похороны. Да и то только в начале. Для затравки. Основным напитком служит самогонка. Одни ее сами изредка гонят. А на всякий пожарный случай всегда есть соседи, у которых это дело поставлено на поток.

Я же физиологически не переношу даже запах самогонки. Самым лучшим моим напитком там было восхитительное виноградное вино, которое делала матушка. Эксклюзивное. Виноград-то там есть везде… Но все спрашивали: «Женя, як же ты ото его робышь? Як? Так и я ж так. Но у тебя такое вкусное!»

…Как-то приехал в Лиман очередным летом. Во дворе у Татьяны растут слива, вишня, груша, яблони, абрикосовое дерево. Дима, ее второй сын, тогда уже учился в ПТУ. Парень безотказный. Я его попросил:

– Диментий, нарви мне, пожалуйста, вишен! Они наверху такие спелые…

Он тут же полез и наполнил пол-литровую банку этой вкуснятиной. Я поблагодарил: