Политическая наука № 3 / 2010 г. Трансграничные региональные системы: Потенциал развития

Интеграционным результатом геополитического анализа является определение геополитического статуса конкретного (или всех) сегмента(ов) трансграничного региона. Другими словами, совокупные характеристики геополитического потенциала, освоенности и интересов определяют геополитический статус конкретной территории.

Итак, совокупность параметров и характеристик территории, определяющих ее состояние и положение, которое она занимает в системе международных отношений, – примем это рабочее определение геополитического статуса.

1. Геополитический статус территории изменяется во времени в зависимости от изменения переменных параметров.

2. Геополитический статус территории позволяет сравнить уровень геополитического развития территории не только в историческом аспекте; он позволяет сопоставить (сравнить) отдельные регионы страны или трансграничные территории соседних стран.

3. Анализ динамики геополитического статуса позволяет сделать выводы о наличии цикличности в формировании статуса в конкретной ситуации или на конкретном историческом этапе. Графически такая цикличность представляется в виде синусообразной линии и предполагает пять циклов: возникновение, расширение, зрелость, спад, трансформация (перезагрузка).

4. Метод экспертной оценки дает возможность формализовать значение основных параметров, определяющих геополитический статус территории, и вывести некий коэффициент, характеризующий ее величину.

5. Для введения количественных показателей, оценивающих уровень геополитического потенциала территории, степень освоенности и уровень реализации геополитических интересов, необходимо создание матриц, каждая из которых будет состоять из набора отдельных параметров, определяющих тот или иной фактор.

6. Сумма количественных показателей этих составляющих будет являться числовым выражением геополитического статуса территории.

Данная методика расчета геополитического статуса должна использоваться для сравнения отдельных сегментов трансграничных регионов. Кстати, именно статус определяет стратегию поведения и эффективность трансграничного взаимодействия, в том числе и сотрудничества.

Однако глобальные тенденции, концентрируясь в условиях конкретного региона вне зависимости от страны и места ее расположения, привносят в региональное развитие свою специфику, т.е. делают его глокальным [Шинковский М.Ю., Шведов В.Г., Волынчук А.Б., 2007]. Трансграничное взаимодействие может принимать различные формы, связанные со ступенями эволюционной зрелости политической организации[10 - Используемая трактовка зрелости политической организации основана на концепции хронополитики, разработанной М.В. Ильиным. См.: Ильин М.В. Очерки хронополитической типологии. – М., 1995.]. Простейшая форма такого сотрудничества – локальные приграничные контакты. Следующая – взаимодействие между территориальными политическими образованиями, например нациями-государствами и / или административно-территориальными единицами отдельных государств. Последняя, сетевая форма трансграничного сотрудничества формируется только в условиях глобализации и благодаря им. Она предполагает взаимодействие между акторами различных уровней при опоре на узлы ячеистой сети глобальных взаимодействий, минуя территориальные размежевания, что проявляется в образовании регионов особого типа. Топологическим свойством такого региона является его трансграничность. Другими словами, возникающие территориально-политические, социокультурные, экономические и другие пространственные структуры могут пересекаться государственными границами (на практике так чаще всего и происходит), но все-таки при сохранении общей тенденции к «стягиванию» пространства. Целостность и единство подобного рода территориальных образований, т.е. их трансграничность, обеспечивается наличием целого факторного ряда, который способствует взаимосвязанному функционированию региона.

Для организации и проведения геополитической экспертизы территории, включенной в те или иные формы трансграничного взаимодействия, чрезвычайно важным является понятие «трансграничный регион». Обычно под последним подразумевается устойчивое во времени территориальное образование, отличающееся особым типом хозяйственного освоения и совокупностью взаимодействующих между собой природных, социальных и экономических подсистем при обязательном наличии в его структуре государственной границы [Волынчук А.Б., 2009].

Подобные образования, считает Р. Скалапино, являются «естественными экономическими территориями» [Scalapino R., 1992, р. 19]. В настоящее время процессы, ведущие к их образованию, чаще всего и наиболее адекватно называют процессами глокализации, в результате которых появляются трансграничные регионы. Следует признать, что российский Дальний Восток еще не стал частью такого образования в Северной Пацифике вообще, в Северо-Восточной Азии в частности. Другими словами, трансграничное сотрудничество, в которое он стал втягиваться с последнего десятилетия ХХ в., может и должно создать условия для создания российского сегмента трансграничного региона в Северо-Восточной Азии, но процесс этот находится еще в самом начале.

Рассмотрим факторы, которые представляются наиболее важными и требующими тщательной геополитической экспертизы.

Приоритет должен быть отдан физико-географическому фактору, который «предоставляет» естественную основу для формирования трансграничного района. Таковым фактором является какой-либо крупный целостный, хорошо очерченный природный объект (к примеру – бассейн реки, обширное нагорье, приморская область и т.д.). Впоследствии он становится местом проявления различных форм «рассекающей» деятельности людских сообществ.

Все остальные факторы связаны с особенностями деятельности человека, функционирования человеческого общества, одной из важнейших сил организации пространства. Подобного рода деятельность, с одной стороны, служит причиной межгосударственных разделов районообразующих природных объектов, с другой – содержит в себе те силы, которые содействуют сохранению конструктивного единства вмещающей территории. Тем самым они способствуют ее развитию в качестве трансграничного региона.

Первоочередному рассмотрению подлежат:

– фактор природопользования. Его скрепляющая роль состоит в том, что в пределах данной территории изначально складывается определенный, детерминируемый местным сочетанием природных условий и ресурсов комплекс хозяйствования. В дальнейшем он может преемственно видоизменяться, надстраиваться. Но полностью за пределы первичных естественно-разрешающих условий эти трансформации выходят редко. При этом факт разделения такой территории межгосударственным рубежом влияет на разные ее сектора лишь в более или менее заметных деталях. Зато несомненной остается общность проблем освоения, оптимизации использования природных ресурсов, преодоления возникающих в результате антропогенной деятельности экологической напряженности;

– демографический фактор. Он обусловлен тенденцией к выравниванию населенческого потенциала по обе стороны межгосударственного рубежа в пределах единой районообразующей территории. При этом в виду имеется не экзогенная (внерайонного происхождения), а внутритерриториальная трансграничная миграция. Иными словами, население с той или иной скоростью «перетекает» через межгосударственный рубеж из сектора своей избыточности в сектор своей недостаточности. Препятствовать этому процессу могут лишь два обстоятельства. Одно из них объективно и связано с ресурсной скудностью демодефицитного сектора трансграничного района. Другой скорее субъективен, так как связан с конъюнктурой межгосударственных отношений;

– этнокультурный фактор. Состоит в перманентно протекающем обмене элементами культурных традиций и лингвистическими заимствованиями между разделенными государственной границей этнически разнородными или однородными социумами. Такая взаимоинфильтрация априори протекает интенсивнее на той территории, где соседствующие социумы объединены необходимостью адаптации к условиям окружающей их естественной среды, решением сходных освоенческих и экологических проблем;

– фактор региональной политики. Его суть заключается в существовании по обе стороны границы схожих целей общественного развития. Это, в свою очередь, должно привести к осознанию необходимости формирования совместного механизма по достижению общественно значимых целей, выработке коллективной стратегии развития трансграничного региона, которая способна в значительной степени сглаживать накопившиеся трансграничные различия и проблемы.

Приведенный здесь состав факторного ряда предварителен и не исчерпывает всех сторон геополитического подхода.

Трансграничное региональное сотрудничество является одним из перспективных направлений международной интеграции. Подключение к нему российских регионов стало возможным благодаря применению принципов федерализма, децентрализации власти и приватизации экономики в постсоветской России. Это подключение имело и имеет свою специфику в разных частях страны. Если на северо-западе накоплен некоторый опыт «дозированных» трансграничных контактов, то на востоке он практически отсутствовал, за исключением весьма скромной по объему прибрежной торговли с Японией и ритуальных по своему характеру, детально контролируемых с обеих сторон «мероприятий» с КНДР.

Нынешнее трансграничное взаимодействие дальневосточных субъектов Российской Федерации с регионами-соседями может стать эффективным способом преодоления многих политических завалов и тупиков, оставшихся после «холодной войны», снижения уровня недоверия к нашей стране и недооценки ее роли в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Ценность такого сотрудничества велика еще и потому, что окончание «холодной войны» и заметное потепление отношений России с ее дальневосточными соседями отнюдь не устранили все противоречия в регионе. Среди последних, в частности, следует упомянуть вопрос о государственной принадлежности Южных Курил, а также проблемы объединения Корейского полуострова и ядерного потенциала КНДР.

Трансграничные связи российского Дальнего Востока охватывают все основные сферы его жизнедеятельности. При этом ключевую роль в региональном сотрудничестве, что, собственно говоря, и создает сущностную основу феномена «глокализации», играют торгово-экономические связи, ибо их легче всего наладить между сопредельными и прилегающими к ним внутренними частями различных стран.

Естественным фундаментом трансграничного сотрудничества, требующего объективной оценки, являются исторические традиции, опыт взаимодействия в прошлом. В Северо-Восточной Азии как части Северной Пацифики и Азиатско-Тихоокеанского региона в целом, куда собственно и входит российский Дальний Восток, этот опыт носит своеобразный характер.

Как известно, русские появились в рассматриваемом регионе в XVII в., но политическое и культурное влияние нашей страны оставалось там весьма ограниченным вследствие явной недостаточности ресурсов, направлявшихся на освоение нового края. При этом следует заметить, что Северо-Восточная Азия имеет гораздо меньшую культурную и цивилизационную историю, чем АТР в целом. В течение длительного времени она не выделялась в качестве самостоятельного трансграничного географического образа [Замятин Д.Н., 2004; Шведов В.Г., 2006]. Политически данный регион воспринимался, а отчасти воспринимается и сейчас, как символ большого этнографического и природного разнообразия и богатства.

Завершение строительства Транссибирской магистрали в начале XX в. существенно изменило ситуацию. Получив такую несущую «конструкцию», страна перестала распадаться на европейскую и азиатскую половины, и по мере развития российского Дальнего Востока новообретенное единство усиливалось. При этом в условиях царской империи регион рассматривался как колония, а в советские времена – как резервная промышленная база и одновременно как крепость и плацдарм для продвижения в Азию. Для достижения поставленных целей центральная власть прибегла к затратной мобилизационной модели развития, основанной на использовании несвободного труда многих сотен тысяч людей, требуя полного и слепого подчинения своим директивам. Подобная политика привела к затруднению трансграничных процессов и фактической изоляции региона от своих соседей, обусловив многие особенности его экономики, социальной структуры и менталитета населения. Все это с неизбежностью следует учитывать при экспертных оценках и будущем планировании векторов развития процессов реальной глокализации.

Нелишним выглядит напоминание о реальных результатах, с которыми советский Дальний Восток пришел ко времени распада СССР. На огромной территории нынешнего Дальневосточного федерального округа (он только с севера на юг протянулся на 4500 км и включает в себя одну республику, два края, пять областей и два автономных округа) в 1990 г. было произведено лишь 0,7 % того, что произвели страны тихоокеанского бассейна, в 30 раз меньше того, что было произведено в Японии, в 12 раз меньше того, что дала экономика пяти тихоокеанских штатов США. За прошедшие с тех пор годы ситуация еще больше обострилась. В этой связи вряд ли стоит удивляться зарубежным прогнозам, не учитывающим тихоокеанскую составляющую России: при расчетах крупных чисел малыми величинами можно пренебречь. Отечественный Дальний Восток продолжают высокомерно называть «задворками России» на Тихом океане, где русские, как и в XVII в., представлены промысловыми и лесозаготовительными факториями, а также рудниками[11 - В этой связи интересная и беспощадная для многих россиян точка зрения представлена в работе: Хилл Ф., Гэдди К. Сибирское бремя. Просчеты советского планирования и будущее России. – М., 2007.].

Описанное положение вещей в значительной степени можно объяснить природными обстоятельствами. Зонально-климатические особенности региона позволяют выделить достаточно однородный комплекс Маньчжурии (Северо-Восточный Китай), Приамурья, Приморья и Кореи. Он отличается как от российских Северо-Вос-точной Азии и Восточной Сибири, так и от китайской Восточной Азии. Нетрудно заметить, что поселенческая структура этих пространств находится в существенной зависимости от их зонально-климатических особенностей. Все это создает крайне противоречивую ситуацию «несоответствия» административно-политических границ геополитическим, наложения друг на друга разных геополитических зон. Подобное положение вещей, с одной стороны, создает потенциал соперничества между государствами региона, но с другой – при определенных условиях способно стать фактором сотрудничества этих же государств, но в формате сотрудничества их приграничных регионов, т.е. базой для формирования глокальных и их реальных политических практик.

Противоречивость геополитических членений Северо-Вос-точной Азии вкупе с установкой российского Дальнего Востока на приоритетную связь с «коренной» Россией затрудняет процесс самоидентификации его жителей. Социально-экономическое и политическое развитие там всегда проходило, а во многом проходит и сейчас в таких формах, что вело к распаду региона на несколько «территориальных фрагментов» [Каганский В.Л., 1996]. В результате в современных условиях мы не можем говорить о российском Дальнем Востоке как о едином политическом регионе. Наличие формальных структур одноименного федерального округа мало что меняет с сущностной точки зрения.

Структура политической организации на российском Дальнем Востоке, как и во всей Российской Федерации, обусловливается географическими, зональными, климатическими различиями, однако в наибольшей мере является производной от демографических и экономических факторов. Структурообразующим же стержнем здесь выступает ось «центр – регионы», для которой в нашей стране характерна явная асимметрия [Пастухов В.Б., 2003].