Сон в зимнюю ночь
Михаил Широкий
Новогодняя ночь – самая чудесная ночь в году, которую все стремятся провести в дружной компании. Но в этот вечер Кирилл оказался в одиночестве, наедине со своими мыслями, щемящими сердце воспоминаниями о погибшей по его вине любви. В итоге его тоска, ревность и страх потерять любимую становятся невыносимы, он преодолев апатию бежит из дома, чтобы снова увидеть её, свою Сашу, объясниться, вымолить прощение. Он ещё не знает, что между ними встали не только недоразумения и недопонимание, но и неведомые, страшные силы, преодолеть которые может только любовь.Содержит нецензурную брань.
Глава 1
После недолгого перерыва снег пошёл пуще прежнего. Если раньше с неба падали мелкие, почти невидимые снежинки, то теперь это были крупные хлопья, мягкие и невесомые, как пух, неторопливо и плавно парившие в воздухе и не спешившие опускаться на землю. И спустя какое-то время уличные фонари, киоски, ветви деревьев уже были покрыты массивными белыми шапками, а на крутых скатах крыш, особенно по краям, образовались огромные залежи снега, в любую минуту грозившие обрушиться вниз.
По обеим сторонам дороги, между проезжей частью и тротуарами, тянулись длинные вереницы сугробов. Днём, когда слегка пригрело солнце, они подтаяли и осели, превратившись через час-другой в небольшие невзрачные пригорки грязноватого цвета, похожие на кучи мусора. Но вечером, после того как скрылось не по-зимнему тёплое солнце и повалил снег, они стали быстро, почти на глазах, увеличиваться в размерах, расти ввысь и вширь, обретая округлые очертания и чистый бело-голубой оттенок.
Но особенный, неповторимый новогодний колорит придавали заснеженной улице рукотворные признаки близившегося праздника – сиявшие разноцветными огнями витрины магазинов, развешанные на придорожных фонарях яркие мигающие гирлянды, протянутая над перекрёстком широкая лента с надписью большими красочными буквами: «С Новым Годом!»
Улица была практически пуста. Изредка показывались одинокие, как правило, спешившие куда-то прохожие, быстро пробегавшие мимо и исчезавшие из поля зрения; слышался лишь хруст снега под их торопливыми шагами. Зато почти все окна в окрестных домах были освещены; то и дело в них мелькали человеческие фигуры, – люди заканчивали последние приготовления к празднику. Время от времени то тут, то там, то вдалеке, то где-то близко раздавались весёлые крики и взрывы смеха, а в небо с сухим, протяжным треском и шипением взлетали сверкающие ракеты, рассыпаясь в тёмной вышине снопами ослепительных искр.
Кирилл вздохнул, задёрнул штору и отошёл от окна. Постоял немного посреди комнаты, уронив голову на грудь и уставив неподвижный, бездумный взгляд в пол. Затем испустил ещё один вздох, повёл плечами и медленно, еле передвигая ноги, двинулся в соседнюю комнату – просторную, ярко освещённую и празднично убранную гостиную, где улёгся на мягкий, обтянутый коричневой кожей диван и прикрыл глаза.
Некоторое время он лежал без движения, сложив руки на животе и тихо, ровно дыша, так что могло показаться, будто он уснул или, во всяком случае, погрузился в лёгкую дремоту. Однако длилось это совсем недолго: через минуту-другую он шевельнул рукой, чуть поморщился, словно увидел в полусне что-то не слишком приятное, и открыл глаза. Хмурым, мутноватым взглядом провёл по комнате, ненадолго задержав его сначала на богато украшенной, усыпанной многочисленными игрушками и увитой блестящими гирляндами ёлке, от которой исходил, разливаясь по всей квартире, свежий смолистый запах, а затем на стоявшем рядом с диваном продолговатом, со вкусом сервированном столе, в центре которого высилась, точно башня, большая зеленоватая бутылка шампанского.
Но все эти характерные приметы близкого торжества – и те, что он видел за окном, и находившиеся сейчас перед его глазами, – по-видимому, совсем не радовали Кирилла, не наполняли его праздничным возбуждением, охватившим в этот час подавляющую часть населения города, и тем светлым, волнующим чувством предвкушения чего-то хорошего, отрадного, чудесного, которое всегда, с детских лет, овладевало им перед Новым годом.
Теперь ничего этого не было и в помине. Ни радостного волнения, ни радужных надежд, ни трепетного ожидания каких-то новых, неведомых благ. И не только потому, что детство с его наивными розовыми фантазиями и мечтами давно и безвозвратно прошло и он не доверял больше ярким, обольстительным иллюзиям и всё реже поддавался пьянящему обману чувств. Его мрачное, подавленное состояние имело другую, гораздо более важную и глубокую причину, ни на минуту не дававшую ему забыться, постоянно напоминавшую о себе, лишавшую его покоя и душевного равновесия. И чем больше он думал о ней, тем пасмурнее и сумрачнее делалось его лицо, тускнел и гас блеск в глазах, медленнее и ленивее становились движения. И приближавшийся, всё более громко заявлявший о себе праздник, окружающее оживление и веселье не только не улучшали его настроения, но, напротив, как будто ещё больше оттеняли и усугубляли скверное, упадочное расположение его духа, лишний раз напоминая ему о том, что он утратил в уходящем году, чего лишился по собственной вине, о чём вынужден теперь сожалеть и сокрушаться…
Телефонный звонок прервал его тягостные, меланхоличные раздумья. Он чуть повернул голову и взглянул на лежавший рядом, на краю стола, мобильник. Прочитал имя звонившего, немного помедлил, точно колеблясь, отвечать или нет, и, так и не ответив, вновь уронил голову на подушку и закрыл глаза.
И опять со стороны могло показаться, что он забылся дрёмой и отрешился от всего окружающего. Но это было не так-то просто, потому что вокруг было довольно шумно. К соседям пришли гости, и за стеной раздавались их громкие голоса и смех. Под окном ненадолго остановилась загулявшая компания, и оттуда некоторое время доносилась не очень связная, крикливая речь, исходившая из нескольких глоток одновременно и то и дело прерывавшаяся взрывами звучного, раскатистого хохота. А где-то во дворе вдруг послышался резкий глухой треск, и ввысь с уханьем и свистом взмыли ослепительные золотистые огни, озарив на мгновение чёрное небо.
Слушая поневоле эти разнообразные, очевидно, не доставлявшие ему особого удовольствия звуки, Кирилл хмурился, кривил губы и то открывал, то снова закрывал глаза, словно пытался забыться сном. Затем, видимо утратив надежду на это, окончательно открыл их и бессмысленно уставился перед собой. Мысли его при этом, по-видимому, витали где-то очень далеко, за пределами этой комнаты и этого дома, и были, судя по его нахмуренному лбу и безучастному, потухшему взору, обращённому в никуда, по-прежнему не слишком отрадными и обнадёживающими.
И опять они были прерваны продолжительным и настойчивым телефонным звонком. Повторилась и реакция Кирилла. Он поморщился, скосил глаза на мерцавший и громко трезвонивший мобильник и, увидев то же имя, и не подумал ответить.
Ещё немного пошумев, телефон затих. На какое-то время установилась тишина, воспользовавшись которой, Кирилл вновь прикрыл глаза и попытался погрузиться в уже привычное ему мрачное раздумье. Но ему опять помешали – за стеной раздался дружный взрыв смеха, сопровождавшийся пронзительными мужскими и женскими голосами, звоном посуды и шумом сдвигаемых стульев.
Кирилл недовольно скривился, пробурчал что-то себе под нос и, вероятно поняв, что забыться хотя бы кратковременным сном ему этим вечером, скорее всего, не удастся, с усилием оторвал голову от подушки. Некоторое время он сидел, не шевелясь, воззрившись перед собой и невольно прислушиваясь к гаму и говору у соседей. Затем, не оглядываясь, пошарил рукой вокруг себя и, нащупав пульт, включил телевизор. Несколько минут тем же отрешённым, будто невидящим взглядом смотрел в загоревшийся экран, где беспорядочно мелькали, суетились, кривлялись, точно марионетки, какие-то подвижные, пёстро разодетые фигуры. Потом, как и прежде, глубоко и протяжно вздохнул, отбросил пульт в сторону и расслабленно откинулся на спинку дивана, вновь опустив веки и свесив голову на грудь.
По-прежнему из соседней квартиры неслись многоголосый гомон и смех, с улицы время от времени долетали зычные выкрики ночных гуляк и трескучие взрывы петард, телевизор извергал из себя не прекращавшуюся ни на мгновение музыку и пение. Но Кирилл, казалось, ничего этого больше не слышал. Или не хотел слышать. Он как будто в самом деле уснул или настолько погрузился в себя и свои мысли, что это было сродни забытью.
Глава 2
Очнулся он от звонка. Но на этот раз не телефонного: звонили в дверь. Кирилл открыл глаза, опять проворчал что-то сквозь зубы и, не без усилия оторвавшись от спинки дивана, с тяжким вздохом поплёлся открывать.
На пороге стоял круглолицый розовощёкий парень среднего роста, одетый в плотную кожаную куртку и джинсы. Лицо его разрумянилось – то ли от быстрого движения, то ли от лёгкого морозца, дыхание которого он принёс с собой с улицы, то ли ещё от чего-то; голова и плечи были припорошены снегом; в руке он держал наполненный чем-то объёмистый пакет. Он пристально, словно изучая, посмотрел на Кирилла и не то вопросительно, не то утвердительно произнёс:
– Жив?
– Привет, Лёх, – не отвечая, вялым, безразличным голосом проговорил Кирилл и отступил на шаг, пропуская нежданного гостя в прихожую.
Тот не стал медлить: стащил с головы шапку и стряхнул с неё снег, бережно положил пакет на обувную полку и, расстёгивая на ходу куртку, решительно двинулся в гостиную. Кирилл, ссутулившись и по-прежнему немного хмурясь, последовал за ним.
Оказавшись в комнате, Лёха скользнул рассеянным взглядом по нарядной сверкающей ёлке, прежде всего бросавшейся в глаза, и сразу же перевёл его на накрытый стол. Его лицо расплылось в довольной улыбке.
– Ого! Ты, я вижу, времени даром не терял, – сказал он, обернувшись к Кириллу и выразительно кивнув на стол. – И хавчик, и выпивка тут. Всё чин чинарём! Что, ждёшь кого?
Кирилл, остановившись в дверях гостиной и сложив руки на груди, ничего не сказал. Только слегка двинул плечами.
В этот момент в соседней квартире грянул очередной раскат смеха, сопровождаемый беспорядочным гулом голосов.
– О, вот это по-нашему! – одобрительно тряхнул головой Лёха, и лицо его озарилось жизнерадостной улыбкой. – Оттягивается народ как надо быть! Скоро и мы будем так же.
Вслед за этим, заметив лежавший на краю стола мобильник, он опять с вопросительным выражением повернулся к хозяину.
– А телефон почему не брал? Я несколько раз тебе звонил, пока по городу бегал. Даже беспокоиться стал, не случилось ли чего… Ты дрыхнул, что ли?
Кирилл вновь промолчал. Лишь чуть скривился и неопределённо мотнул головой.
Не смущаясь молчанием хозяина и оказанным ему довольно прохладным приёмом, гость усмехнулся, скинул с себя куртку и бросил её на кресло, а сам уселся на диван, на котором только что лежал Кирилл.
– Ф-фу, ну и снег на улице валит – в пяти метрах ничего не видно! – промолвил он, опять пробежав по комнате беглым взглядом и снова задержав его на уставленном яствами столе. – Таких сугробов навалило – в человеческий рост! Я еле добрался до тебя, уморился… А ты словно и не рад этому, – покосился он на Кирилла с выражением притворной обиды. – Молчишь, рожу кривишь, будто враг к тебе пришёл.
– Нет, почему же, я рад, – выдавил из себя Кирилл и даже чуть-чуть улыбнулся. – Очень рад.
– Да-а? – с сомнением протянул Лёха и ещё раз внимательно вгляделся в хмурое лицо приятеля. – Что-то незаметно. Такое ощущение, что ты не на гулянку собираешься, а на бабушкины похороны.
Кирилл оторвался от дверного косяка, медленно вышел на середину комнаты и, по-прежнему держа руки скрещёнными на груди, вполголоса, с расстановкой произнёс:
– А я никуда и не собираюсь. Ни на какую гулянку.
Лёха удивлённо, будто не понимая, воззрился на него.
– То есть как?
Кирилл чуть передёрнул плечами.
– Да вот так. Не пойду никуда, и всё тут. Дома останусь.
Лёхино недоумение возросло ещё больше.
– Почему?
Кирилл не ответил. Наморщил лоб, неопределённо качнул головой и, со вздохом опустившись в кресло, устремил неподвижный взгляд в телевизор.
Гость перевёл взор в том же направлении, на мгновение задумался и немного погодя задал новый вопрос:
– И где ж ты собираешься встречать Новый год?
– Я уже сказал тебе: дома, – прежним негромким, бесстрастным голосом промолвил Кирилл.
Лёха недоумённо огляделся по сторонам.
– Здесь?