Бомж

– Тебя ищут! – пугает Петюня. – Одеждой поменяться надо, в моей тебя не узнают!

Он еще велит мальчику затянуться, спускает с него джинсы и укладывает на живот. В торбочке у него всегда есть и тюбик вазелина, выдавливает прозрачную гусеницу на корявый указательный палец и смазывает свой коричневый банан, нечеловеческий какой-то, животный. Остаток с пальца сует меж бледный тощих ягодиц мальчишки и пристраивается. Когда он начинает свои втыкания и сопения, мне становится противно. Я подхожу – там рядом на сухом листе аккуратно лежит этот окурочек, охнарик на одну затяжку, – и втягивая крошечную толику дыма, совсем чуть-чуть. Для поддержания общей расплывчатости мира.

По совести – сдать надо Петюню ментам. Но это только на месте преступления эффект имеет. Петюню тут же опустят еще в СИЗО, сделают петухом, определят к параше, и на зоне он точно подохнет. И хрен бы с ним. Но мальчика-то сдадут в спецприемник! И народ обязательно узнает, что его драли в дупу! И каторга для него будет такая, что очень даже легко повеситься может. А здоровье точно отнимут, и характер на всю жизнь изуродуют. Вот такое равновесие добра и зла в природе. В человеческих джунглях.

…Видимо, одна затяжечка эта, да на утренние дрожжи, на меня все же подействовала. Потому что когда я осознал себя сидящим на жухлой траве, а спину больно подпирал неровный ствол не то липы, не то осины, – по щекам текли слезы, и печальная боль по человечеству, поголовно несчастному, заполняла мой объем точно по границе кожи, которая отграничивала мою боль от Вселенной.

В пяти шагах Петюня курил нормальный окурок с видом расслабленным и опустошенно-счастливым. Оргазм он испытал, гадина. Мальчик сидел на равном от нас расстоянии, образуя третью вершину равностороннего треугольника. Джинсы его были в порядке, губы сжаты, иногда он делал странные движения руками, будто отгонял тополиный пух.

– Хоть бы денег заплатил, фашист, – сказал он, заперхал и стал лизать сухие губы.

– Я тебя лакомствами накормил, – рассудительно возразил Петюня. – Я тебя кайфом угостил. Ты, между прочим, тоже от меня удовольствие получил.

– Чи-во-о?!

– Был бы умнее и образованней – понял бы, что получил удовольствие. Наслаждение. Бесплатно. Так с чего же мне тебе еще и деньги к этому всему давать?

Пацан Андрей встал, пошел боком и опять сел.

– Убью я тебя, – безжизненно сказал он. – И тебя убью. Обоих убью. Хоть на улице. Хоть днем. Встречу – и убью. Пику в печень суну – и сдохнете. Оба.

– Вот видишь, – поощрительно кивнул Петюня, – теперь у тебя есть цель в жизни. Это хорошо. А может – придушить мне тебя сейчас, а? Для спокойствия? И прикопать? Здесь и сейчас! А? Ты как?

Суну я ему когда-нибудь под настроение гвоздь в ухо, и спишется с меня половина всех грехов. Только с духом собраться… а то в глазах какое-то голубое мелькание…

Голубой звездолет

В космосе уходил в бесконечность застывший голубой водопад – в тысячу километров высотой и тысячу километров глубиной. И вдоль этого водопада тысячу лет в голубом звездолете летел я. И чувство полета в прекрасной и бесконечной свободе было прекрасно, и счастье это было абсолютным и нескончаемым.

Водопад искрился, и в каждой искре был мир, огромный и законченный. В этом мире все миги жизни застыли в одном времени, и можно было переходить из одного мига в любой другой сколько угодно. А в центре мира стояла огромная, как тот водопад, старинная электронно-вычислительная машина, мигая лампочками и дрожа стрелками. Машина была лишь маскировкой диспетчерского центра, а центр был похож не величественное лицо, из которого исходили лучи, и каждый луч проецировал движущуюся цветную картинку. Все эти картинки и были мгновениями, из которых складывалась моя жизнь.

Фокус в том, что этим лицом был я, и диспетчером был я, и я сам складывал свою жизнь из чего хотел. Вокруг плыл узор из прекрасных женских фигур, и это была любовь. Золотой свет подчеркивал прелесть этого живого рельефа, свет исходил из золотого нимба под их ногами, и это было богатство – легкое и неограниченное. Позади свечения угадывался огромный красочный зоопарк в тропическом саду, типа райского. И все происходило на берегу озера, золотой цвет которого объяснялся тем, что там благоухал драгоценный коньяк. И берег щетинился рядом вонзенных копий – знак верных друзей, ждущих меня.

И не успел я устыдиться потребительской вульгарности своего мира, как он проникся дрожью, стал сворачиваться в трубу и медленно вращаться по часовой стрелке, слева направо: изображения изогнулись и стали длинными, соединились в тоннель, плавным правым загибом поднимающийся вверх, стены тоннеля светились фиолетовым рыцарским светом и состояли из больших шестиугольных чешуек, скорее граненых боевых щитов, чем кедровых шишек. Я был светящимся облачком, летящим по этому тоннелю, выход впереди светился ярко, там нестерпимо сиял лучезарный, бездонный, ослепительный туман – это была пустота, но в этой пустоте содержалось абсолютно все в жизни и вообще во Вселенной. Один голос, как внутренний магнит, велел стремиться туда и познать нечто абсолютное и совершенное, что и есть цель жизни, – противоположный же голос, магнит тот же внутренний, холодея от страха велел тормозить пока не поздно: хоть это и стыдно, и манит изведать тот свет за порогом, но это – небытие, возврата не будет, смерть это.

Тогда вращение прекратилось, я лежал на кушетке, застеленной чистым бельем, а рядом на табуретке сидел профессор Калашников, друг мой Боря, и с добрым дружеским ехидством следил, как я отхожу от кайфа. Длинный, тощий и непобедимо обаятельный в своем жизнелюбивом цинизме. Он вовсе не умер и вид имел преуспевающий. Клиника его процветала.

– Как самочувствие? – поинтересовался он и положил пальцы мне на пульс.

– Отлично, – уверил я, пытаясь встать, но он меня удержал и велел не торопиться.

Я увидел свои руки и сообразил, что я нестарый, мускулистый, очень чистый и хорошо одет.

– Ну, как тебе понравился кетамин? – спросил Калашников, а я уже знал, что через девять лет он умрет от передоза. Но это просто будут говорить так, что от передоза. А на самом деле он давно знал, чем кончит, и ушел по собственной воле, легко и счастливо. А был доктор милостью Божьей, этому нельзя научиться, родиться таким надо: только посмотрит, ухмыльнется, скажет слово – и тебе уже легче, и все будет в порядке, и ничего страшного в жизни никогда с тобой не случится.

Я в замке король

Отец мой оказался сукою. А ведь хороший был. Когда я пошел в первый класс, он пошел неизвестно куда. То есть ходок был. Больше я его не видел. Не то он в Америку съехал, не то в альфонсы к кинозвезде устроился: преуспел, короче. А может, под машину попал. Мать о нем говорить отказывалась. Она меня одна поднимала. Поднимала-поднимала и надорвалась. Врачом пахать чего ж не надорваться. Хотя вообще я был тихий и неплохо учился. Верил, что ученье – свет и светлый путь к будущему счастью.

В армии я служил в аэродромном обслуживании, колхоз полный, а тут как раз настала новая эпоха. Замполит объявляет – а ни хрена ни понять. Советского Союза больше нет, а вроде и все по-старому. Россия вроде теперь независима – а Украина тоже. Не изменилось ничего, но выйдешь из части – везде «жевто-блакитные прапоры». Кормили отравой – стали еще хуже. И керосин завозить перестали. Аппараты встали на прикол. Офицеры на своих «жигулях» подрабатывали бомбилами. Летчики пили и увольнялись из кадров. Кто в охрану, кто в бандиты, кто в бизнес. Было такое новое занятие – кооператор, и тут же исчезло, стало – бизнесмен.

Пришел из армии, поужинал с мамой, пошлялся неделю по городу. Бабам прежним позвонил, все при своих делах, с одной только покувыркались. А я на тот момент, заметьте, бросил пить и курить. В армии в свободное время спортом занялся. Так из себя ничего, а здоровье с детства не очень. А жить и всего добиться охота.

Брожу и жизнь ноздрями втягиваю. Бурное время было, быстрое. Смотрю: «Сибирский дом Ангара». И народ снует. Вход охраняемый, но свободный. Зашел свободно.

И вижу я, ребя, такую картину. Окошечки кассовые. Проталкиваются к ним в очередях мужички, в руке у каждого – котлета каких-то бумажек. Суют их туда. А обратно проталкиваются с такими же котлетами денег. А другие наоборот – деньги сдают, бумажки получают. Цветные такие типа документов. Это дело меня заинтересовало. Если котлету бумаги можно обменять на котлету денег – есть смысл заняться такими бумажками.

Да я только рот открыл – тут же юноша с галстучком нарисовался, под локоток да в уголок поволок: растолковал все мгновенно. Условия простые. Вкладываешь в компанию тысячу – и каждый месяц тебе по двести выплачивают. В год получишь две четыреста.

Но это – только если ты каждый месяц прибыль снимаешь. А если оставляешь прибыль работать в бизнесе компании – то каждый месяц тебе рисуют к дивидендам плюс десять процентов. Месяц не снимал – через два снимешь двести плюс триста. Два месяца не снимал – снимешь двести плюс триста плюс четыреста.

– Через девять месяцев вы можете снять пять тысяч четыреста рублей процентов, и после этого получать по тысяче рублей ежемесячно.

– Вы что, деньги печатаете? – интересуюсь я. – Откуда возьмутся-то?

А у него рубашечка беленькая, галстучек в темную полоску, и бирка на лацкане: «Владислав. Менеджер по финансовому балансу». Усмехается покровительственно и объясняет:

– Бизнес в нашей стране сейчас встает на ноги. За оборотные средства идет страшная конкуренция между предпринимателями. За привлечение капиталов готовы отдать все. Ваши средства вкладываются в торговлю, в импорт товаров народного потребления, прежде всего – сами понимаете, сигареты и алкоголь. Там оборачиваемость вложений – две недели, а прибыль – триста-пятьсот процентов. Люди делают до тысячи процентов в месяц – а спрос еще не удовлетворен, растет. Понимаете, насколько выгодно предпринимателю давать вам в месяц даже тысячу процентов, если сейчас началась скупка предприятий за малую часть их стоимости, потому что денег в стране ни у кого нет? А через три года эти предприятия – хоть нефтеперегонные заводы, хоть ткацкие фабрики, хоть универмаги – будут стоить в сто, в тысячу раз дороже, чем сейчас, пока страна нищая! Вот такой у компании интерес платить вам проценты. Это нормальное бизнес-партнерство – деньги одного плюс работа другого, а прибыль делится.

Подает он мне цветную брошюрку, где все это изложено с рисунками и диаграммами:

– Поспрашивайте у людей, их вон сколько в зале, послушайте, что они вам скажут.

А они что говорят? Они говорят: вот он, капитализм, вот она, справедливость и нормальные деньги для честного человека! Подтверждают, объясняют и уверяют.

Тысяча рублей на тот момент равнялась девяти долларам, точно помню, и денег у меня с собой таких не было. И ста рублей тоже не было. И это оказалось хорошо.

Погулял я и через полчаса сообразил, что деньги надо не отдавать, а брать сразу. Выигрывает всегда тот, кто банкует. Купил газету, прочитал адрес типографии. В типографии узнал, почем стоят такие бумажки – акции то есть напечатать. А где ваше юрлицо?

Расценки в юридической консультации остались – десять рублей за консультацию. И никому были не нужны консультации, потому что выжить они не помогали. Не набрал еще юрист силу, большая часть не прибилась к золотым берегам и болталась в проруби вместе со всем отстоем, кинутым народом то есть. Прошел я пустым коридором, стукнул в дверь – и через полчаса вышел, купив за десятку знаний на двести миллиардов рублей, как потом оказалось. Да, мельчал рубль, так вагонами возили.

А спустившись с крыльца, купил я тут же газету в киоске и прочитал объявления, по которым предлагали купить готовые фирмы «из стола». Весь комплект документов с банковским счетом и печатью. Закрытые акционерные общества, открытые акционерные общества, паевые товарищества и товарищества с ограниченной ответственностью. Оформление покупателя директором – в присутствии, в течение получаса. Необходим паспорт. Того, кто будет директором. Причем – чей угодно паспорт: какой принесешь – на того и оформят. Это все дело мне только что скорбная юристка объяснила.

Короче, объяснил я маме про жизнь, сняла она с книжки все деньги, которые и так в пыль превратились, заначку из книг вытащила, и назавтра купил я за восемьдесят долларов подходящую фирму. И стал полноправным юрлицом. Генеральным директором ООО «А-Цюрих-инвест». И знакомая маминой знакомой выдала мне в банке на эту фирму пять тысяч долларов кредита – за пятьсот отката. Кстати, слова «откат» еще не было.

Через неделю у меня был снятый офис в центре, охранник, четыре девочки за окошечками и штабель ящиков с напечатанными акциями-билетами по 100, 500 и 1000 рублей. Акции большой художественной убедительности, эскиз я сам выбирал в типографии из готовых. А себе я купил деловой костюм и напечатал бейджик «Генеральный управляющий». Объявления в газеты и на радио мы сочиняли с мамой вместе; она вздыхала и крутила головой.

Вообще я сильно сомневался в своей авантюре. Но – фигня! Если у других идет – я что, дурнее?

И народ – попер!

Попер и понес деньги!

Их складывали в картонные коробки из-под масла.

Первый день у меня кружилась голова от нереальности всего этого. О чем они думали, во что они верили – хрен их знает. Как фантики отдавали. Игра в бизнесменов. «Поле чудес в стране дураков» – тогда по телевизору кто только эту фразу ни повторял.

Через два дня я был обладателем килограммов ста денег. Их там набралось шесть с половиной миллионов рублей. В двадцать один год я стал миллионером.