Судьбы иосифлянских пастырей

Тяжело было епископу порывать с хиротонисавшим его архиереем, но религиозная совесть все же побудила его после возвращения из Москвы, взяв на себя инициативу, подписать 26 декабря вместе с еп. Сергием (Дружининым) акт отхода от Заместителя Местоблюстителя. В этот день еп. Димитрий на своей квартире объявил еп. Николаю (Ярушевичу) о том, что он и его единомышленники порывают молитвенное общение с митр. Сергием.

Вскоре после оглашения акта отхода в кафедральном соборе Воскресения Христова еп. Димитрий написал письмо духовенству ст. Сиверская (расположенной вблизи г. Гатчина) с обоснованием своего шага: «Вас смущает прежде всего то, что мы так долго не пор[ы]вали канонического общения с митрополитом Сергием, хотя и послание его, и дело митрополита Иосифа давно уже были перед нашими глазами. На сие ответствую так: последнее представлялось нам первоначально одним из обычных даже для Патриарха подтверждений о невмешательстве Церкви в дела гражданские. И нам пришлось изменить отношение к нему лишь тогда, когда обнаружилось, что послание начинает оказывать сильное влияние и на дела чисто церковные и искажать не только канонически, но даже и догматически лицо Церкви. Плоды его выявились не сразу, а самые крупные из них, по крайней мере, до сего времени, отразившиеся и в нашей епархии, следующие:

1. Закрепление Временного Синода, который, в сущности, не Синод, так как не представительствует совершенно лица Русской Церкви, а простая канцелярия, каковой первоначально представил его митрополит Сергий, закрепление его в качестве соуправляющего Заместителю органа, без которого уже ни одно решение не исходит от митрополита Сергия, что является незаконным и самочинным действием. Искажен самый патриарший образ управления Церковью.

2. Одновременно с таким самоограничением митрополита в своих правах является требование возносить имя его вместе с Местоблюстителем митрополитом Петром, что еще более искажает единоличную форму правления Церковью, установленную Собором 1917–1918 гг., да и вообще противно духу Св. Церкви, никогда не допускавшей на одно епископское место двух соуправителей или хотя бы именования двух имен с одинаковым значением.

3. Также незаконно и объясняемое, по словам митрополита Сергия, лишь гражданскими причинами массовое (до 40 случаев) перемещение епархиальных епископов.

4. Такую же цель принизить значение епископа для епархии имеют и учрежденные ныне епархиальные советы, под надзор которых будет попадать каждый вновь назначенный на епархию епископ.

5. Незаконно и требование, обращенное митрополитом Сергием к русским православным людям, помимо отношения внешней подчиненности к гражданской власти, которую они доблестно являли в течение десяти лет, не нарушая гражданского мира и не восставая против законов страны, не противоречащих христианской совести, – незаконное требование от них и внутреннего признания существующего строя, и общности, и радости, и печали с людьми, совершенно чуждыми и враждебными Церкви.

Таковы первые плоды, возросшие на почве послания; другие подрастают еще, и о них говорить преждевременно, но и явившихся оказалось достаточно для того, чтобы поставить пред совестью вопрос о дальнейшем отношении к митрополиту Сергию и его делу»[111 - Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 540–541.].

30 декабря митр. Сергий и Временный Синод приняли постановление о запрещении Владыки Димитрия в служении. Вскоре епископу пришлось оставить свою «родную» Покровскую церковь. Еще 9 декабря ее «двадцатка» «признала себя входящей в юрисдикцию Митрополита Сергия» и постановила принять к исполнению новую формулу возношения за богослужением: «О Господине нашем Патриаршем Местоблюстителе Преосвященнейшем Митрополите Петре и Господине Преосвященнейшем Митрополите Сергии». Владыке Димитрию не удалось склонить на свою сторону основную часть причта и прихожан храма, и 1 января он и два приписных священника – Василий Тулин и Иоанн Быстреевский подали заявления об оставлении службы в Покровской церкви. 5 января «двадцатка», заслушав эти заявления, постановила просить епископа «отложить свое намерение выйти из состава Покровского причта и быть в единении со всею Православною Церковью». Однако 6-13 января приходской совет «вследствие ухода епископа Димитрия» покинули шесть его членов, а оставшиеся заняли непримиримую по отношению к иосифлянам позицию. 20 января «двадцатка» так написала в районный стол регистрации о выходе отделившихся от митр. Сергия из ее состава: «С этого момента они перестали быть нашими единоверцами и членами одного с нами исповедания». А 24 января приходской совет, заслушав новые заявления ей. Димитрия в свой адрес и на имя настоятеля, постановил считать Владыку «выбывшим из состава причта»[112 - ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 33, д. 321, лл. 84, 88–90, 94, 100–103.].

С начала января кафедральным храмом епископа стал собор Воскресения Христова (Спас на Крови). На первой же службе в нем Владыка Димитрий произнес яркую проповедь, провозгласив, что «митрополит Иосиф, он, епископ Димитрий, и верное митрополиту Иосифу духовенство защищает чистоту Православной веры, что настало время каждому стать на страже веры, а если нужно, и пострадать за нее». Позже некоторые арестованные иосифляне на допросах покажут, что тогда же ей. Димитрий объяснял, что поминовение за богослужением богоборческой власти «по существу, сразу же уничтожает всю Церковь, никакое соотношение Церкви с советской властью невозможно, что Сергиевская Церковь – советская Церковь». Говоря о будущем истинного Православия, Владыка предупреждал прихожан о необходимости быть готовыми к тому, чтобы «уйти в подполье, рассеяться, укрыться от всякого контроля советской власти, а если существовать открыто, то – как организация, которая должна сопротивляться всем мероприятиям советской власти»[113 - Осипова И.И. «Сквозь огнь мучений и воду слез…» М., 1998. С. 52.].

Фактически с момента создания иосифлянского движения ей. Димитрий управлял оставшимися верными митр. Иосифу приходами Ленинградской епархии, хотя формально митрополит передал ему временное управление епархией 8 февраля 1928 г. Позднее, на допросе осенью 1930 г., Владыка Иосиф так описал эту ситуацию: «Ленинградская группа духовенства, опротестовавшая произвол м[итрополита] Сергия в моем перемещении и фактически уже отложившаяся от него, указала и мне на мой долг не покидать их на произвол судьбы и, если нет мне возможности и надежды быть в Ленинграде, все же не отнимать у них права считать меня их законным архипастырем. Непосредственное же управление может быть оставлено в руках ей. Димитрия, около к[отор]ого сплотилось отложившееся от Сергия духовенство. Так как это нисколько не изменяло и ничего не прибавляло к моему ростовскому ничегонеделанию, то я не видел для себя никакой опасности в попущении этого, и дальше как-то все пошло самотеком. Еп. Димитрию предоставлена была полная свобода управления до того, что он позволял себе действовать даже вопреки моим ожиданиям и определенно выраженным желаниям и советам. Я не претендовал в таких случаях, оправдывая такие поступки ей. Димитрия тем, что на месте ему виднее большая или меньшая целесообразность такого или иного решения. Во многих случаях, когда он спрашивал моего совета, я так и отвечал ему, предлагая на месте обсуждать дело с более опытными лицами из духовенства, если он не надеется на свой опыт и рассуждение. Более близко пришлось мне проявлять себя в делах лишь после ареста ей. Димитрия… Полнота прав, предоставленная епископу Димитрию (в силу, между прочим, и Ярославской декларации), позволяла ему, помимо моего участия, удовлетворять духовные запросы и нужды отдельных лиц не только Ленинградской епархии, но и других местностей. Отсюда и произошло то, что к нему ехали с этими нуждами и запросами отовсюду, где не было поблизости другого, пользовавшегося доверием, архиерея. Непосредственно ко мне ездить им не было никакой надобности, чем и объясняется крайне незначительное количество таковых приездов и обращений»[114 - «Я иду только за Христом…» С. 409–410.].

По некоторым сведениям, ей. Димитрий уже в январе 1928 г. объявил митр. Сергия безблагодатным и потребовал от своих сторонников немедленного разрыва молитвенного общения с ним. 4/17 января в качестве временно управляющего епархией епископ написал обращение «к отцам настоятелям»: «В ответ на прошение Ваше от 30.12 [ст. ст.], обращенное к моему недостоинству, ответствую, что с любовью приемлю Вас в свое молитвенное общение и архипастырское руководство и сам прошу усердно Ваших ев. молитв о мне, грешном, да даст нам Господь Бог, по богатству благодати Своей, пребыть верными Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, возглавляемыми в порядке земного церковного священноначалия Местоблюстителем Патриаршим Петром, Митрополитом Крутицким, впредь до того времени, как совершенный Поместный Собор Русской Церкви, представленный всем наличным епископатом, т. е. теперешними изгнанниками-исповедниками, не оправдает нашего образа действий своей соборной властью, или же до тех пор, пока сам митрополит Сергий, пришед в себя, не покается в том, что погрешил не только против канонического строя Церкви, но и догматически против ее лица, похулив святость подвига ее исповедников подозрением в нечистоте их христианских убеждений, смешанных якобы с политикой, соборность – своими и синодскими насильственными действиями, апостольство – подчинением Церкви мирским порядкам и внутренним (при сохранении ложного единения) разрывом с митрополитом Петром, не уполномочившим митрополита Сергия на его последние деяния, начиная посланием от 16 (29) июля с.г. “Тем же убо, братие, стойте и держите предания”»[115 - Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 560–561.].

Уже в первый месяц после отделения от митр. Сергия Владыка Димитрий предпринял энергичные усилия по распространению движения сопротивления политике Заместителя Местоблюстителя в целом ряде епархий – Московской, Воронежской, Новгородской, Псковской и др. Известно, что он даже посылал своего послушника Сергия в Соловецкий лагерь, стремясь заручиться поддержкой «Соловецкого епископата», но заключенные архиереи в беседе с послушником осудили действия ей. Димитрия[116 - Митр. Иоанн (Снычев). Церковные расколы. С. 195.], и лишь ей. Нектарий (Трезвинский) 8 февраля 1928 г. присоединился к иосифлянам.

В качестве ответной меры митр. Сергий и Временный Синод 25 января приняли постановление о раздорнической деятельности епископов Димитрия и Сергия: «1. Принимая во внимание, что Преосвященный Гдовский Димитрий не подчинился постановлениям Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Временного Патриаршего Священного Синода и не только служит в состоянии запрещения, но и продолжает чинить смуту и раскол, распространяя среди верующих клевету на Высшую Церковную Власть, якобы она уже уклонилась от православия, призывает народ порвать молитвенно-каноническое общение как с законным Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, так и единомышленными с ним епископами, при этом епископ Димитрий и его единомышленники называют храмы, где поминают Митрополита Сергия, “[ново]обновленческими храмами”, православных пастырей – безблагодатными.

2. В своем ослеплении расколом епископ Димитрий дошел до такого безумия, что один из православных храмов (Спаса на водах) публично назвал храмом сатаны, и на основании 28-го и 34-го правил Святых Апостолов, 13, 14, 15-го правил Двукратного Собора, 38-го правила Карфагенского Собора Преосвященного Димитрия уволить от управления Гдовским викариатством на покой, с оставлением под запрещением в священнослужении и предать его за учинение церковного раскола, с одной стороны, и за служение в состоянии запрещения – с другой, каноническому суду православных епископов»[117 - Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 565.].

Это постановление, подтвержденное еще раз 27 марта 1928 г., не содержало ничего принципиально нового по сравнению с постановлением от 30 декабря и было также проигнорировано еп. Димитрием. Впрочем, на одно ложное обвинение Владыка ответил «опровержением клеветы» в обращении ко «всем чадам Православной Церкви»: «В январе месяце сего года я получил указ от м. Сергия и его Синода, запрещающий мне священнослужение. В нем было сказано, что я дошел до такого безумия, что одну церковь – храм “Спаса на водах” публично назвал “храмом сатаны”. Недавно был прислан 2-ой указ, в котором повторяется это обвинение. Вероятно, с какою-либо целью это обвинение было связано с церковью, которая особенно была близка моему сердцу. Свидетельствую моею архиерейскою совестью, что ни в частной беседе, ни публично я таких слов не произносил. Указ рассылается повсеместно, и найдутся люди, которые поверят этой клевете и соблазнятся. Будем молиться, чтобы Господь охранил слабых, колеблющихся людей от соблазна, а тех, которые прибегают к такой клевете, вразумил и наставил на истинный путь»[118 - Китеж. С. 178–179.].

Это опровержение епископ высказал и устно в день Вознесения Господня после литургии в соборе Воскресения Христова. Как известно из архивных документов, община храма «Спаса на водах» в 1928 г. была «непоминающей», оппозиционной митр. Сергию, и оскорблять ее, хотя бы по этой причине, Владыка Димитрий действительно не мог. 8 марта в северную столицу прибыл Владыка Серафим (Чичагов) назначенный Заместителем Местоблюстителя митрополитом Ленинградским. Он сразу же послал пригласительное письмо еп. Димитрию, но тот письма не принял, заявив, что знает только Ленинградского митрополита Иосифа, заместителем которого является[119 - Митр. Иоанн (Снычев). Церковные расколы. С. 186.].

Весной 1928 г. Владыка Димитрий был признан в качестве руководителя оппозиционного митр. Сергию движения многими «непоминающими» в различных районах страны. В это время епископ непосредственно окормлял иосифлянские приходы на Северо-Западе России, частично на Украине, Кубани, в Ставрополье, в Московской, Тверской, Витебской епархиях, а также, после ареста 4 апреля еп. Виктора, викториан Вятской губернии и Удмуртии. С осени 1928 г. он начал совершать хиротонии тайных епископов для других епархий, в частности 2 октября вместе с еп. Сергием (Дружининым) хиротонисал во епископа Серпуховского Максима (Жижиленко).

Владыка Димитрий вел обширную переписку не только со своими сторонниками, но и с противниками. Так, весной 1928 г. он написал письмо с обоснованием своей позиции поддерживавшему митр. Сергия известному ленинградскому архимандриту Льву (Егорову), а 1 июля того же года послал обширное ответное письмо еп. Иннокентию (Тихонову). При этом архиепископ Гдовский часто служил в различных иосифлянских храмах своей епархии и посещал дома и квартиры своих последователей, в частности, неоднократно приезжал в Гатчину к схимонахине Марии (Леляновой)[120 - Там же. С. 209, 229.].

Согласно показаниям арестованных иосифлян, в собор Воскресения Христова с начала 1928 г. стали стекаться священники, лишенные приходов по указанию митр. Сергия, насельники закрытых монастырей, богомольцы, странники, юродивые, и все они подходили под благословение и причащение к Владыке Димитрию. Воссоединение же приезжавшего духовенства происходило не в храме, а на квартирах членов причта. После личной беседы архиепископ давал «приезжающему из разных мест высшему духовенству право принимать в общение священников через исповедь, освобождая их от необходимости лично приезжать в Ленинград». Клирики, после разговора с Владыкой, «испытывались через исповедь в стойкости идей ИПЦ у духовника Никитина в храме “Воскресения на Крови”, посвящались и, получив литературу и наставления самим твердо стоять в ИПЦ и воспитывать массы, уезжали на места».

Многие обвиняемые рассказывали о стремлении иосифлян использовать для распространения своего влияния в стране, прежде всего, старое монашество и тайное новое. На собраниях духовенства архиеп. Димитрий говорил, что монахи – «наша опора, так как, будучи враждебно настроены против советской власти за разоренные монастыри и подворья, они не меньше нашего ненавидят советскую власть и ждут ее погибели. Они помогут нам разъяснять верующим, что только мы стоим на защите истинного Православия». Владыка возлагал большие надежды на молодых, тайно постриженных монахов и монахинь – именно их посылали с воззваниями и листовками в различные епархии. Принимая в молитвенное общение приезжавших в Ленинград священнослужителей, архиеп. Димитрий разъяснял, что не следует гнаться за количеством прихожан, гораздо важнее, «чтобы наши сторонники держались крепко, ничего не боясь». Приезжали к Владыке в Ленинград и присоединившиеся к иосифлянскому движению архиереи: епископы Варлаам (Лазаренко), Иоасаф (Попов), Алексий (Буй) и Николай (Голубев).

Расширению влияния иосифлян в провинции способствовало принятие в молитвенное общение различных групп «полусектантов», в частности, стефановцев и иоаннитов, которых Владыка Димитрий особенно ценил. Осенью 1930 г. на допросе ей. Василий (Докторов) показал: «Первое время немалое смущение в рядах нашей организации было то, что епископ Димитрий (Любимов) благоволил иоаннитам. Священник Ф. Андреев был особенно против того, чтобы иоанниты приходили причащаться, отталкивая их от чаши, считая их неправославными за то, что они, иоанниты, Иоанна Кронштадтского считают за Бога. Епископ Димитрий (Любимов) отрицал возводимое на иоаннитов такое обвинение и говорил, что они являются стойкими борцами за истинное Православие, ведут праведную жизнь и так же, как и мы, ненавидят советскую власть, и отталкивать их от себя не следует… Доверяясь всецело епископу Димитрию (Любимову) и наблюдая за тем, что иоанниты своей преданностью Церкви, своей горячей верой в Бога помогают нам вести борьбу с врагами Церкви Христовой, распространяют через своих книгоношей не только религиозно-нравственные брошюры и книги, но и брошюры в защиту нашей организации, я считал и считаю, что из их среды могут быть стойкие Православию пастыри, и обращающихся ко мне с просьбой посвятить их в иеромонахи посвящал тайно у себя на квартире»[121 - АУФСБ СПб. ЛО, ф. арх. след. дел, д. П 77463, т. 4, л. 239.].

Ближайшими помощниками Владыки были протоиерей Феодор Андреев и профессор М.А. Новоселов. Позднее некоторые арестованные иосифляне на допросах показали, что «антисоветский характер политики Дмитрия в значительной мере объясняется влиянием Новоселова», а один свидетель даже утверждал, что «Новоселов руководил епископом Дмитрием Гдовским». Впрочем, вполне вероятно, что подобные показания были инициированы агентами ОГПУ. При этом сам архиеп. Димитрий на допросе подтвердил, что к словам ей. Марка (Новоселова) относился с большим вниманием, считая, что тот в церковных вопросах разбирается лучше. Позже, отвечая на обвинение в подготовке вооруженной борьбы с советской властью, архиепископ пояснял, что «установку нашу, т. е. необходимость, в случае надобности “пострадать до крови”, надо понимать в смысле мученичества»[122 - Осипова И.И. Указ. соч. С. 35–37; АУФСБ СПб. ЛО, ф. арх. след. дел, д. П 78806, т. 1, лл. 83–85.].

Со временем среди руководителей движения обозначились две группы – более радикальная и относительно умеренная. Во второй половине 1928 г. отношения членов причта и Владыки Димитрия изменились, его решительность и бескомпромиссность стали смущать некоторых клириков. По мнению прот. Василия Верюжского, «причина изменений заключалась в том, что архиеп. Димитрий как бы становился на место митр. Иосифа, затеняя собою до некоторой степени даже личность самого митр. Иосифа и совершенно почти его отстраняя». Часть иосифлян возмущало и то, что активные помощники архиепископа, в том числе иоанниты, «склонны были смотреть на него, как на единственного истинно-православного епископа, считая других недостаточно твердыми». К 1929 г. началось расхождение в руководстве иосифлян, что позднее подтвердил на допросе один из обвиняемых по делу Истинно-Православной Церкви, показав, что одна часть – «архиеп. Димитрий, Николай Прозоров и др. – была наиболее непримирима по отношению к митр. Сергию и его Декларации, другая часть – ей. Сергий Нарвский, прот. Верюжский и другие – держались более умеренных взглядов, склоняющихся к взглядам митр. Кирилла (Смирнова)»[123 - Осипова И.И. Указ. соч. С. 56.].

При этом разделения групп не произошло. Принадлежавший к умеренной части митр. Иосиф всегда оставался для Владыки Димитрия духовным авторитетом, и он нередко следовал его советам. Сам митрополит на допросах 27 сентября и 9 октября 1930 г. говорил: «Первое время епископ Димитрий являлся моим заместителем только по Ленинградской епархии, но впоследствии, когда антисергианское течение разрослось далеко за пределы Ленинградской епархии, я не мог ему запретить, да и сам с ним был согласен в том, чтобы всем обращающимся к нему за руководством он давал советы. Сам епископ Димитрий по всем вопросам меня ставил в известность, спрашивая у меня как у своего митрополита советов и руководства…. Мой заместитель архиепископ Димитрий Любимов, через монахиню Анастасию Куликову, запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию. На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Димитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегался провокации. Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр. Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр. Петром. Писал ему, что если по этому вопросу будет какое-либо “давление” извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем. Предупреждал еп. Димитрия, чтобы он строго следил за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя»[124 - «Я иду только за Христом…» С. 391, 404.]. 7 января 1929 г. митр. Иосиф возвел Владыку Димитрия в сан архиепископа.

Между Владыками существовала постоянная связь. Чаще всего в Николо-Моденский монастырь с пакетами от еп. Димитрия приезжала схимонахиня Анастасия (Куликова). В одном из ответных писем к епископу от 6 августа 1928 г. митр. Иосиф писал: «Дорогой Владыко! Да укрепит Вас Господь на Ваши святые труды для блага Церкви Его. Помолитесь, чтобы и мой “отдых” был на пользу и на лучшее, чем то, что мог бы я сделать трудами своими. Премного утешило меня сообщение о том, что Вы все бодро и терпеливо идете своим тесным путем. Эти сообщения премного устыждают меня в моем нетерпении и малодушии и дают новые силы и побуждения крепко стоять и впредь за дело Христово!»[125 - Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 619.]

Вся деятельность иосифлян проходила под постоянной угрозой репрессий, и Владыка Димитрий понимал неизбежность своего ареста. В сообщении Ленинградского представительства ОГПУ в Москву начальнику 6-го отделения Е. Тучкову от 29 декабря 1928 г. говорилось о беседе 17 декабря «на квартире руководителя всего иосифовского движения епископа Димитрия Гдовского. Димитрий собравшимся священникам высказывал свое опасение, что он чувствует, что скоро его ГПУ арестует. На вопрос нашего осведома – за что могут арестовать, ведь для этого нужно иметь какое-то основание, – Димитрий ответил: “От таких негодяев и мерзавцев можно всего ожидать. Ведь они митр. Иосифа сослали, не имея никаких оснований на это… Ну ладно, ничего, эта власть долго не продержится, Бог не допустит издевательств, найдутся люди, которые пойдут во имя Христова и восстанут против власти, а мы должны стараться объединиться и помочь в этом. Наша главная задача сейчас – это вливать в свои ряды молодые стойкие силы духовенства, без этой силы нам трудно, старикам, вести борьбу со многими врагами за нашу правоту. Вот если бы нам разрешили открыть пастырские курсы, тогда было бы хорошо, но об этом и мечтать не приходится”… и т. д.»[126 - «Сов. секретно. Срочно. Лично. Тов. Тучкову» и не только ему. Донесения из Ленинграда в Москву, 1928–1930 годы / Публ. А. Мазырина // Православный Свято Тихоновский Богословский институт. Богословский сборник. 2003. Вып. 11. С. 341.].

В это время Владыка Димитрий принял под свое непосредственное руководство часть киевских и поволжских иосифлян, продолжая при этом окормлять московские, вятские и некоторые другие истинно-православные общины. Так, 12 декабря 1928 г. он писал настоятелям московских иосифлянских храмов: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца да будет с Вами, возлюбленные о Господе о. Александр Сидоров, о. Сергий Голощапов, о. Никодим и все священнослужители церквей Крестовоздвиженской, Грузинской Божией Матери и Николы [Большой] Крест, – да поможет Вам Господь пребывать в мире, единодушии и единомыслии, в твердом исповедании чистоты и Истины православной веры, с любовию во всем помогая друг другу. Не смущайтесь никакими прещениями, которые готовят Вам отступившие от веры Христовой. Никакое запрещение или извержение Вас из сана митрополитом Сергием, его Синодом или епископами для Вас недействительно. Доколе останется хоть один твердо православный епископ, имейте общение с таковым. Если же Господь попустит, и Вы останетесь одни без епископата, – да будет Дух Истины, Дух Святый со всеми Вами, Который научит Вас решать все вопросы, могущие встретиться на Вашем пути, в духе Истинного Православия. Где бы я ни был, моя любовь и мое благословение будет с Вами и с Вашей паствой»[127 - Акты Святейшего Патриарха Тихона. С. 620–621.].

Весной 1929 г. архиеп. Димитрий потерял двух ближайших помощников: 23 марта был арестован М.А. Новоселов, а 23 мая скончался прот. Ф. Андреев. Владыка отпевал о. Феодора в соборе Воскресения Христова и хоронил его на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. На могиле протоиерея архиеп. Димитрий сказал: «Я сегодня хороню сына…» Позднее появилось предание, будто бы кто-то из присутствовавших на похоронах Владыки в 1935 г. в Ярославле взял горсть земли с его могилы и захоронил в могилу о. Феодора[128 - Андреева М.Ф., Можанская А.Ф. Указ. соч. С. 12.].

После этих утрат помогали архиепископу, прежде всего, свящ. Николай Прозоров и схимон. Анастасия (Куликова). По свидетельству свящ. Петра Белавского, они «фактически вели все дела группы. Некоторое духовенство говорило Дмитрию, чтобы Анастасия не вмешивалась в церковные дела, но Дмитрий защищал ее и был под ее влиянием». Сам о. Н. Прозоров показал: «По поручению еп. Димитрия я писал резолюции о присоединении к нашей группе духовенства СССР, выполняя всевозможные поручения, вплоть до увещевания не торговать свечами»[129 - АУФСБСПб. ЛО, ф. арх. след. дел, д. П 78806, т. 1, лл. 240–241, т. 2, л. 484.]. Впрочем, значительную роль в руководстве движением играли также протоиереи Сергий Тихомиров, Иоанн Никитин, Василий Верюжский и Викторин Добронравов.

Во второй половине 1929 г., в условиях нарастающих репрессий, архиеп. Димитрию приходилось брать под свое непосредственное окормление новые иосифлянские приходы в различных районах страны. Так, 6 августа он писал благочинным Задонского округа: «Призываю на Вас Божие благословение, с любовью принимаю Вас временно в свое молитвенное каноническое общение, о чем и прошу поставить в известность всех православных окружных о.о. благочинных епархии. О.о. благочинным предоставляю право, в случае необходимости, по своему усмотрению, назначать себе заместителей. Благочинническим советам предоставляю право назначения и перемещения священнослужителей… Да поможет Вам Господь до конца дней Ваших понести крест служения Святой Церкви»[130 - Государственный архив общественно политической истории Воронежской области (ГАОПИВО), ф. 9323, оп. 2, д. П 24705, т. 4, л. 115.].

При этом Владыка и тогда старался удержаться в рамках легальности. Характерным примером служат его переговоры в ноябре 1929 г. с посланцем южнороссийских иосифлян, священником Алексием Шишкиным. Кубанские общины «твердо решили выступить против закона о регистрации, как закона, сужающего церковную деятельность до минимума – требоисправления». Отец Алексий старался убедить архиепископа в связи с предстоящей регистрацией полностью перейти в подполье (согласно показаниям на допросе священника Сергия Бутузова от б марта 1930 г.). При этом архиеп. Димитрий, поддерживаемый большинством ленинградских иосифлян, с ним не согласился[131 - Там же, л. 463.].

Однако это не имело никакого значения для органов ОГПУ, осуществивших в конце 1929 – начале 1930 гг. первую масштабную операцию по разгрому иосифлянского движения в его центре. Всего в Ленинградской области с 23 ноября по 25 февраля было арестовано более 50 человек, священнослужителей и мирян. Из них 46 прошли по сфабрикованному групповому делу «Истинно-Православной Церкви».

Одним из поводов к арестам послужило то обстоятельство, что после принятия правительственного постановления о введении патентов на продажу свечей и просфор в храмах во многих иосифлянских церквах его первоначально отказались выполнять. Правда, в ответ на запрос архиеп. Димитрия – какой тактики следует придерживаться в отношении новых указов – митр. Иосиф предложил в письме: «…священники должны внушать церковным советам и доводить до их сознания, что от патентов отказываться не следует, но что это мероприятие власти противно духу Православия, как приравнивание Церкви к лавочке»[132 - ГАРФ, ф. 10035, оп. 1, д. 28850, л. 41.]. Владыка Димитрий указал на необходимость руководствоваться советом митр. Иосифа и пытаться удержаться в рамках легальности.

Однако 29 ноября 1929 г. архиепископ был арестован на даче в пос. Тайцы по обвинению в том, что он «состоял фактическим руководителем церковной группы “Защита истинного православия”, совместно с руководящим ядром этой группы вел контрреволюционную агитацию, направленную к подрыву и свержению Советской власти. Принимал духовенство и руководил этой группой по СССР». При обыске у Владыки конфисковали фотографии, переписку, личную печать и 150 рублей.

Настоятель кафедрального собора Воскресения Христова прот. Василий Верюжский был арестован 3 декабря 1929 г. по обвинению в том, что «состоял в группе защиты истинного православия, распространял контрреволюционную литературу, направленную на подрыв и свержение Советской власти. Принимал приезжающее из различных мест СССР духовенство, исповедовал и давал инструкции по борьбе с Советской властью». Во время ночного обыска в соборе было задержано девять монахинь и мирянок, на престоле под парчой обнаружено воззвание Ярославской группы архиереев и акафисты, в камине алтаря – разорванное письмо митр. Антония (Храповицкого), а в ризнице – послание митр. Кирилла (Смирнова)[133 - АУФСБ СПб. ЛО, ф. арх. след. дел, д. П 78806, т. 2, л. 478.].

В качестве серьезного вещественного доказательства монархической пропаганды была воспринята висевшая на алтарной стене картина «Освящение храма в присутствии Императора Николая II». Органы следствия расценили эту картину как намек на «воскресение монархии на крови» и даже приложили ее фотографию к обвинительному заключению[134 - Там же, лл. 475–476.].

Одним из первых, 23 ноября, был арестован прот. Сергий Тихомиров, затем его брат, прот. Александр. В тюрьму попали также секретарь архиеп. Димитрия схимон. Анастасия (Куликова), иеромон. Гавриил (Владимиров), протоиереи Иоанн Никитин и Николай Загоровский, священники Петр Белавский, Василий Вертоский, Николай Прозоров, многие другие монашествующие и священники, а также несколько десятков мирян. Отец Сергий Тихомиров на допросе показал: «До перехода в иосифлянство я был благочинный, и как благочинный должен был распространить выпущенную митрополитом Сергием Декларацию. Получив эту Декларацию от еп. Ярушевича, я ее дома прочитал и нашел, что этой Декларацией митрополит Сергий душой и телом сливается с антихристовой властью… Соввласть стремится уничтожить Церковь, она гонит, разрушает и всячески искореняет религию, а я, как истинно-православный, стою на защите Православной Церкви, и после того как была выпущена Декларация, я увидел, что для спасения истинного Православия надо избрать путь такой, который бы противодействовал намерениям митр. Сергия Церковь подчинить антихристовой безбожной власти, и я вместе с другими присоединился к группе духовенства, впоследствии названным “иосифлянами”… По своей пастырской обязанности я говорил всем верующим, чтобы они вышедшие в свет воззвания и послания, направленные против Декларации и распоряжений митр. Сергия, всячески размножали, переписывали и перепечатывали»[135 - Там же, т. 1, лл. 11об–12.].

Архиепископа Димитрия допрашивали четыре раза: 4-го, 6-го, 13-го декабря 1929 г. и 20 января 1930 г. Он не скрывал своих убеждений и, в частности, резко негативного отношения к политике митр. Сергия. Так, на допросах 6 и 13 декабря 1929 г. Владыка говорил: «От митрополита Сергия мы отошли и не признаем его своим духовным руководителем по следующим причинам: 1) перевод митрополита Иосифа из Ленинграда в Одессу, 2) учредил незаконно самовольно Синод, 3) после выпуска митрополитом Сергием декларации мы требовали изменения курса церковной политики – прекратить перемещения епископов и категорически отрицаем, что радости Соввласти – наши радости. Мы не можем радоваться гонению и разорению церквей, т. е. тому, что радует Соввласть и 4) это указ о молении за власть, за власть, отрицающую Бога… Мы, иосифляне, сохраняем истинное православие. Как истинно-православные мы выступали против декларации митрополита Сергия с требованием изменить курс церковной политики. Мы считаем, что своей декларацией митрополит Сергий подчинил церковь антихристовой власти. Мы не можем сочувствовать политике Соввласти за гонения, преследования и разрушение православной церкви»[136 - Там же, лл. 83–85.].

Согласно показаниям свидетелей, архиеп. Димитрий в своей приемной неоднократно заявлял: «Терпеть долго не придется, народ полон злобы, Соввласть долго не продержится. Бог не допустит издевательства. Найдутся люди, которые пойдут во имя Христа на все жертвы. Нам нужно объединиться, усиливать приходы, работать над ними и в нужную минуту сказать свое слово»[137 - Там же, л. 85 об.].

Архиепископ назвал семь поддерживавших его архиереев: «В настоящее время у нас в Ленинграде кроме меня еще два епископа: епископ Сергий Дружинин и епископ Василий Каргопольский, и недавно приехал с Олонецкой губернии епископ Варсонофий. Кроме этих епископов к нам примыкают: епископ Виктор Вожский и Максим Серпуховский, они находятся в ссылке; Иоасаф и епископ Николай. Иоасаф находится в Екатеринославской губернии, а Николай – в Костромской». Однако в этом перечне не упоминались многие другие истинно-православные архиереи, в том числе лично приезжавшие к Владыке Димитрию епископы Алексий (Буй) и Варлаам (Лазаренко) и состоявшие с ним в активной переписке епископы Павел (Кратиров) и Нектарий (Трезвинский). На допросе 13 декабря архиепископ упомянул о связях с другими регионами, но никаких имен приезжавших оттуда священнослужителей и мирян следователю не назвал: «Помимо Ленинграда истинное православие имеется в Вятской губернии, в Воронежской губернии и на Кубани. Из этих мест приезжало духовенство, а иногда и миряне, получали у меня благословение и инструкции по распространению и закреплению на местах истинного Православия»[138 - Там же, лл. 83–85.].

Несколько раз Владыку спрашивали об известных следствию из других источников приездах в Ленинград харьковского протоиерея Григория Селецкого, привозившего письма от проживавшего тогда в г. Стародубе епископа Глуховского Дамаскина (Цедрика). Увидев, что поездки о. Григория известны следователю, архиеп. Димитрий подтвердил встречи с ним: «Священник Селецкий Григорий, сам, лично приезжал ко мне в Ленинград и оставил письмо на имя митрополита Иосифа, в котором Селецкий писал, что епископ Дамаскин наладил связь с митрополитом Петром, получил от него ответы о том, что мы, епископы, сами должны отказаться от митрополита Сергия, что письмо епископа Василия сообщает неправду, какие-то еще пункты, но забыл. На именины я получил от епископа Дамаскина письмо, в котором он выражал мне благодарность в моем трудном деле стоять на посту истинного православия»[139 - Там же, лл. 81–86.].

Следствие велось более полугода, обвинительное заключение составлено 22 июня 1930 г. на 44 человека (в том числе 23 священнослужителя). В нем говорится, что руководящий «церковно-административный центр организации» находился в храме Воскресения Христова. В качестве «периферийных ячеек» особенно выделялись 19 приходов Ленинграда и области: «Церковь Святого Николая во главе с прот. В. Добронравовым, видным деятелем организации, группировала в своем приходе преимущественно интеллигенцию, антисоветски настроенный слой населения. Архиеп. Дмитрий весьма уважал и ценил Добронравова как хорошего работника – пропагандиста и организатора прихода и нередко советовался с ним, считаясь с его мнением… Церковь в Пискаревке во главе с Н. Прозоровым, видным деятелем в организации и близким советником архиеп. Дмитрия. Уединенное положение этой церкви позволяло использовать ее для некоторых секретных дел, как тайное посвящение в епископы Максима Жижиленко… Церковь в Тайцах во главе со священником Петром Белавским, близким к архиеп. Дмитрию, – кафедра архиеп. Дмитрия в летнее время. Здесь происходили тайные посвящения приезжающих» и т. д.

В обвинительном заключении арестованные во главе с архиеп. Димитрием обвинялись в том, что они «превращали церкви в очаги своей контрреволюционной монархической деятельности», особенно активно действуя в деревнях. «При этом контрреволюционная агитация иосифлян сводилась к распространению провокационных слухов, к запугиванию крестьян скорым падением советской власти… агитация обычно заканчивалась призывом к борьбе за свержение антихристовой власти и замене ее монархией». Была составлена схема «контрреволюционной организации» с центром в Ленинграде и филиалами в Воронеже, Серпухове, Новгороде, Пскове, Вятке, Великом Устюге, Одессе, Екатеринославе, Стародубе, на Кубани и Северном Кавказе[140 - Там же, т. 2, лл. 474–497.].

Органы следствия ставили перед собой единственную цель: изобразить сторонников митрополита Иосифа заклятыми и неисправимыми врагами советской власти. При этом ОГПУ выполняло заранее намеченный план поэтапного разгрома иосифлян не только как своих идейных противников, но и как противников, более послушных режиму сторонников митр. Сергия, помогая последним установить контроль над церковной жизнью.

Коллегия ОГПУ вынесла свой приговор 3 августа 1930 г. В соответствии с ним 21 августа в тюрьме на Шпалерной были расстреляны священники Сергий Тихомиров (у него при обыске изъяты антисоветские «Деяния Собора в Сремских Карловцах») и Николай Прозоров. Владыку Димитрия от смертной казни спас лишь преклонный возраст – его приговорили к 10 годам заключения в лагерь. Всего по делу были осуждены 44 человека (двое арестованных умерли во время следствия): 10 из них, в том числе протоиереи Василий Верюжский, Иоанн Никитин, Александр Тихомиров, архим. Сергий (Андреев), иеромон. Гавриил (Владимиров) и техник судостроительного завода М.А. Коптев – духовный сын архиеп. Димитрия, последовавший за Владыкой из Покровской церкви (у него на квартире в 1928 г. останавливался епископ Майкопский Варлаам), получили по десять лет, 12 – по пять лет, 8 – по три года лагеря. Остальных сослали в Северный край или в Казахстан[141 - Там же, л. 387.].

Владыку Димитрия должны были отправить на Соловки, но в связи с привлечением его сначала как свидетеля по делу Всесоюзного центра «Истинное Православие» в конце сентября 1930 г. перевели из Ленинграда в московскую Бутырскую тюрьму ОГПУ. После первого допроса, мало что давшего следствию, 21 октября последовало указание начальнику Бутырской тюрьмы с первым этапом направить архиеп. Димитрия на Соловки. На следующий день было даже отправлено предписание в Ленинград – выслать все еще находящиеся в местном Доме предварительного заключения деньги и вещи архиепископа в Управление Соловецкого лагеря для выдачи владельцу. Однако вскоре было решено «переквалифицировать» Владыку Димитрия из свидетеля в обвиняемого и подвергнуть новым допросам.

Аресты по делу «Всесоюзного центра церковно-монархической организации “Истинное Православие”», будто бы существовавшего в Москве, начались с апреля 1930 г. и продолжались по февраль 1931 г. 28 января 1931 г. был выпущен циркуляр о препровождении обвинительных заключений по местным иосифлянским организациям начальнику секретного отдела Я. Агранову. И со всей страны в Москву полетели шифрограммы о ликвидации «филиалов ИПЦ». Следствие велось более года, в столицу свозились руководители движения из различных епархий Советского Союза: митр. Иосиф (Петровых) из Череповецкого округа, ей. Алексий (Буй) из Воронежа, о. Анатолий Жураковский и его жена Н.С. Жураковская из Киева, о. Алексий Никитин и вдова прот. Феодора Андреева Н.Н. Андреева из Ленинграда.

Из Суздальского политизолятора доставили находившегося там с мая 1929 г. М.А. Новоселова. Подавляющее большинство обвиняемых (25 человек из 32) составили москвичи. Одним из первых 18 апреля 1930 г. был арестован профессор А.Ф. Лосев. А вскоре в Бутырской и Лубянской тюрьмах оказались священники Владимир Воробьев, Измаил Сверчков, монахи Михаил (Коробков), Борис (Туголесов), художник Ф.С. Булгаков, астроном В.М. Лосева-Соколова, а также преподаватели и научные сотрудники московских вузов – Д.Ф. Егоров, И.В. Петровский, А.Б. Салтыков, А.В. Сузин, Е.Ф. Ушакова, П.А. Черемухин, В.И. Щелкачев и др.

По данному делу, наряду с иосифлянами Московской епархии, были привлечены и участники течения имяславцев, по мнению ОГПУ находившиеся на тождественных церковных позициях. Это лишний раз демонстрирует основной критерий репрессивных акций властей – нелояльность к советскому строю. В действительности это течение оказало лишь определенное влияние на московских иосифлян. Так, архим. Давид еще с дореволюционных времен возглавлял в Москве имябожников, или имяславцев. Многие имябожники полагали, что обрушившиеся на Россию войны, революции – наказание за оскорбление имени Божия Свят. Синодом в 1913 г. Они резко отрицательно отнеслись к советской власти, считая Ленина антихристом, а коммунистов – слугами его. Был близок к имяславцам и настоятель главного иосифлянского храма столицы – Крестовоздвиженского на Воздвиженке – о. Александр Сидоров. Некоторые идеи имябожников были созвучны взглядам выдающегося философа, профессора Московской консерватории и 2-го университета А.Ф. Лосева. Не чужд им был и известный издатель религиозно-философской литературы М.А. Новоселов.