Сирена

– Из этого выходит, что дерзость ваша переступила границы дозволенного и что я прислан сказать вам, что отцы иезуиты не привыкли терпеть, чтобы посторонние люди проникали в их тайны.

Кирш насмешливо раскланялся.

– Поверьте, таинственный незнакомец, – сказал он, – что я приму ваши слова к сведению и они будут запечатлены в моей душе на вечные времена. Это все, что я вам могу сказать!

– Мы это увидим! – ответил незнакомец и громко и пронзительно свистнул.

Они стояли у самой двери таинственного дома; она со стуком распахнулась, из нее выскочило еще двое, и, прежде чем Кирш успел опомниться, его схватили, сдавили ему руки, словно железные тиски забрали его. Он попробовал барахтаться, но увидел, что всякое сопротивление будет напрасно, – трое накинувшихся на него людей были сильнее его. Они хотели втолкнуть Кирша в дверь, но он, как бы предугадав это, уперся ногами.

– Вали его на землю! – послышалось приказание, и Кирш стал делать невероятные усилия, чтобы удержаться в равновесии, из которого хотели его выбить.

Все это произошло так быстро и так неожиданно, что Кирш не успел даже крикнуть, а когда раскрыл рот, чтобы сделать это, то почувствовал, что рот ему зажали мягким комком платка, вероятно, нарочно приготовленным для этого, и вместо крика, задушенного этим платком, у Кирша вышел только беспомощный хрип. Потом произошло что-то еще более неожиданное и почти совсем невероятное.

Вдруг тиски, схватившие Кирша, разжались; он почувствовал, что руки его свободны, начал работать ими и вытащил платок изо рта. Первое, что ему бросилось в глаза в темных сумерках ночи, было то, что его окружали уже не трое нападавших на него одного, безоружного, а четверо, и этот четвертый, помогая Киршу, расправлялся с нападавшими на него с удивительной ловкостью, быстротой и силой. В тот же миг Кирш узнал в своем негаданном защитнике своего приятеля и воскликнул:

– Елчанинов!

– Кирш! – услышал он в ответ.

Узнав в свою очередь приятеля, Елчанинов как бы с удвоенной энергией напал на врагов, еще раз доказывая, что недаром славился своей силой.

Один из обидчиков Кирша уже валялся на земле, сшибленный могучим кулаком Елчанинова; другой, приподнятый им на воздух, как мячик, полетел в отворенную дверь дома, третий, боровшийся в это время с Киршем, увидев, что остался один против двоих, сам юркнул туда.

Елчанинов захлопнул дверь и припер ее тростью, оставленной на поле сражения одним из позорно покинувших его.

Шум, который они подняли, был услышан внутри дома, окно на верхнем этаже отворилось, и оттуда выглянула какая-то фигура. Потом окно сейчас же затворилось, за дверью внутри дома послышались усилия, чтобы отворить ее, но подпиравшая ее трость держала дверь крепко.

– Вот так случай! – проговорил Кирш, отряхиваясь и поднимая свою шапку с земли.

Елчанинов нагнулся над побежденным, лежавшим как пласт, на улице без движения, потрогал его и сказал:

– Здорово двинул! Кажется, не шевелится!

– Пойдем отсюда! – предложил ему Кирш. – Ты как попал сюда?

– А ты как? – спросил Елчанинов.

– Был там, в доме.

– Ты был в этом доме? Ну, тогда пойдем.

И Елчанинов с Киршем скорыми шагами направились прочь от места происшествия.

– Так ты был в этом доме? Ты видел ее? – стал спрашивать Елчанинов, как только они отошли немного.

– Ну да, видел, – рассеянно ответил Кирш, ежась как будто от холода, несмотря на то, что ночь стояла теплая; ему все еще казалось, что чьи-то руки давят его, и он хотел освободиться от этого ощущения.

– Ты видел ее! – снова повторил Елчанинов. – Зачем она была здесь? И что это за люди, напавшие на тебя, и как ты попал в этот дом?

– Погоди, погоди, – остановил его Кирш, – не все сразу! Этот дом, насколько я могу понять, иезуитский, тут у них было сегодня маленькое сборище, а эти разбойники, приверженцы иезуитов, набросились на меня за то, что я сунул к ним свой нос.

– Ну, а она-то, она? – волновался Елчанинов. – Ведь она тоже была тут?

– Да, тоже на иезуитском собрании.

– Да быть не может! Ты что-то путаешь.

– Однако же я видел ее собственными глазами, точь-в-точь такую, как нарисовал ее Варгин.

– Ну, вот я и говорю тебе, что ты путаешь! Ту, что нарисовал Варгин, зовут леди Гариссон, а я тебя спрашиваю про другую!

– Про какую другую? Ах да! – вспомнил Кирш. – Ты про свою, про панну Веру?

– Ее зовут Верой?

– Кажется.

– Но отчего же ты называешь ее панной? Разве она полька?

– Ее так называл мне лакей этого маркиза.

– И ты видел ее в этом же доме?

– Да.

– Значит, и маркиз здесь?

– И маркиз. Он очухался; его воскресил патер Грубер, и она сидела с ним.

– Так я и думал! – подхватил Елчанинов. – Вот видишь ли: я ломился в дом к князю Верхотурову, меня туда не пустили, а мне так хотелось увидеть ее еще раз, не поговорить с ней, а только увидеть ее, что, когда мы разошлись сегодня, я отправился к верхотуровскому дому, получил там снова отказ и, как безумный, стал ходить под окнами, дожидаясь, не засветится ли хотя одно из них. Проходил я так довольно долго; меня словно магнитом притянуло к этому месту: не могу уйти, да и только! Потом уже я сообразил, что предчувствие не пускало меня! И ведь я дождался-таки! Со двора выехала карета, и в ней я мельком увидел один только абрис, но я сейчас же узнал ее. Я кинулся почти бегом за каретой, тут подвернулся извозчик, я вскочил на него. К счастью, карета ехала не шибко, можно было не бояться отстать от нее. И вот я видел, как она подъехала к этому дому, она вышла здесь из кареты и вошла в дом. Карета повернула и уехала, а я остался, бессмысленно озираясь, и, сам не зная, чего хочу, смотрел на дом, словно хотел увидеть сквозь его стены, что там происходило внутри его. Я так и думал, что здесь лежит маркиз; только я был уверен, что он мертвый! Долго ли я стоял так, не знаю, ничего не помню, что было вокруг меня; очнулся лишь тогда, когда увидел, что трое напали на одного, и кинулся на помощь, и вдруг оказался ты…

– Спасибо тебе! Без тебя бы мне, видно, плохо пришлось! Ну, что же, брат, делать! Маркиз ожил, видно, такова твоя судьба! А признайся: ведь ты был рад его смерти?

– То есть не то что рад, а так… понимаешь ли… Или нет, ты ничего не поймешь, потому что я сам не понимаю, что во мне делается. Пусть этот маркиз живет… или нет, чтоб ему пусто было! Я там не знаю, как будет с маркизом, а только чувствую, что без нее жить не могу. Скольких я ни видел на своем веку, а такой никогда не встречал. И зовут ее Верой! Имя-то какое чудное! Ведь лучше имени придумать нельзя!

– Ничего нет особенного! Имя как имя, а только для тебя в ней все хорошо!

– Да, разумеется, хорошо!

– Даже и то, что она знается с иезуитами? В этом доме сегодня их было несколько человек!

– Господи! – воскликнул Елчанинов, хватаясь за голову. – Я просто ума не приложу: она, маркиз, иезуиты… Да, может, она и сама не знает, среди кого находится; может, они завлекли ее… Да откуда ты, наконец, знаешь, что это иезуиты? Может, ты сам ошибаешься?

– Нет, я не ошибаюсь: я сам собственными глазами видел там патера Грубера; этого довольно!

– Да сам-то ты как попал туда?

– Все из-за маркиза де Трамвиля, благодаря его поручениям, которые он надавал нам; впутались мы, брат, в скверную историю, – ответил Кирш.