– Почему же получилась такая комбинация? – поинтересовался Орест.
– Это составляет тайну, которую я не могу вам сообщить. Отец этого молодого человека умер и оставил ему большое состояние, и я должен был бы раньше приехать в Петербург, но военные действия принудили меня сделать крюк через Австрию, а между тем мир заключен, и вот мы, французы, – опять друзья с русскими.
– А вы знаете, как зовут вашего молодою человека?
– О, да!.. Его зовут Александр Николаевич Николаев.
– Александр Николаевич Николаев?! – воскликнул Орест. – Я такого человека знаю!
Француз трагическим жестом отстранился от стола, значительно взглянул на своего собеседника и поднял руку кверху, указуя на потолок, где кружились и жужжали мухи.
– Вот она, судьба! Я всегда говорил, что всегда и везде судьба!.. Надо же так случиться, чтобы я, ничего тут не зная, приехал в Петербург и первый же, кого я встречаю, может мне дать нужные сведения!.. О, это великолепно, положительно, это великолепно!
– Да, может, мой Николаев вовсе и не тот!.. Николаевых в России очень много!
– А это мы посмотрим и, если это будет не тот, будем искать другого! Но, ради Бога, скажите мне, где я могу найти вашего знакомого Николаева?
Француз поспешно вытащил из кармана записную книжку, вынул из нее карандаш и приготовился записывать.
Орест увидел, что ему везет. До сих пор он брал в жизни, по преимуществу, искусством игры на бильярде, но сегодня ему улыбнулось счастье. Разговор с Савищевым дал ему тридцать рублей и, конечно, было бы глупостью благодетельствовать француза даром.
– Видите ли, – сказал он, – я не знаю, тут ли мой знакомый, может быть, он на даче в Петергофе. Надо будет поехать туда, а это сопряжено с расходами…
– О, он, наверное, вернет их вам потом!..
– А если он окажется не настоящим?
– Да! Вы правы! – согласился француз. – Ваши расходы я должен принять на себя и, когда вы сделаете что нужно, я вам их верну.
«Нет, его, шельму, не надуешь!» – подумал Орест и условился с французом, где его можно будет найти.
Глава XXVI
Француз остался в трактире недолго, он желал видеть Неву и приглашал с собой Ореста. Но тот не выказал склонности к мирному наслаждению красотами природы, к тому же ему давно известными, и предался удовольствиям, которые были ему более свойственны – их могли ему доставить деньги.
Вернулся он домой поздно ночью мертвецки пьяный и на другой день долго приводил себя в порядок. От вчерашних тридцати рублей осталась только мелочь, да и из той пришлось выдать рябой девке Марфе, чтобы она сходила за водкой для опохмеленья.
Орест чистился и приглаживался, обливал голову водой и с удовольствием вспомнил весело проведенное время. Ему хотелось опять и сегодня провести день так, но для этого ему нужны были средства. Эти средства опять мог дать граф Савищев, которого он вчера мысленно посылал к шаху и на которого сегодня возлагал все надежды. Но для осуществления этих надежд нужно было бы привести графу хоть какие-нибудь сведения. Однако для получения последних требовалось объясниться с Маней. И вот для этого-то объяснения Орест и приводил себя в порядок.
Он улучил минуту, когда Маня была у себя в комнате одна, и отправился к ней, ступая на цыпочках, так как чувствовал себя деликатным.
Маня была поражена его появлением у себя в комнате. Это было строго-настрого запрещено ему и все объяснения между ними происходили в столовой.
– Принчипесса! – заговорил Орест. – Прошу тысячу извинений, но верьте, что важные мотивы заставляют меня нарушить ваше уединение.
– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не смел входить ко мне! – сердито сказала Маня.
– И я свято хранил завет ваш… но, я говорю, обстоятельства исключительные, и если вы меня прогоните, то будете сожалеть!
– Если тебе нужен гривенник, я тебе дам; уйди только…
Орест замотал головой.
– Не о едином гривеннике будет жив человек, но о многих… и дело не в том: у меня вчера был граф Савищев.
Маня, отошедшая было к окну, обернулась и взглянула на Ореста, спросив:
– У тебя?
– Принимаю этот вопрос за начало дипломатических сношений и потому позволю себе сесть! – проговорил тот, опустившись на стул и положив ногу на ногу. – Да, вчера у меня был граф Савищев; его лучезарное появление произошло в вашем отсутствии и нашего дражайшего родителя тоже. Я был один…
– И ты его принял?
– О, принчипесса!.. На своем веку я принимал даже касторовое масло!
– Да перестань ломаться!.. говори как следует: зачем он приходил?
– Понюхать!.. То есть понюхать не то, как у нас в сенях пахнет, а освидетельствовать, так сказать, атмосферу. Он в вас влюблен, принчипесса, и вы это знаете.
– Что же, он говорил с тобой?
– Это наша тайна! Но я пришел вам сказать: оставьте графа Савищева и займитесь нашим жильцом! Здесь дело будет сходнее… Наш жилец получит огромное наследство…
– А ты откуда знаешь?.. Он тебе рассказывал об этом? – насмешливо спросила Маня.
Ее насмешка относилась к Саше Николаичу.
– Нет, принчипесса, он со мной в интимность не входит… но по Петербургу его разыскивает француз, только вчера приехавший и желающий сообщить ему о наследстве… Так вот, принчипесса…
– Ах, какое мне дело до чужих наследств?
– Послушайте, принчипесса, хоть раз в жизни вы можете поговорить со мною серьезно?.. Известно ли вам, например, кто вы такая?
Маня села у стола, сжала губы и не сразу ответила.
– А тебе известно?
Орест молча кивнул головой.
Наступила минута тишины; ясно было слышно тиканье часов в столовой.
– Говори то, что ты знаешь, – сказала, наконец, Маня.
– Я знаю все, принчипесса, но скажу вам под одним условием: чтобы и вы мне рассказали, зачем вы ездили в рессорном экипаже, ожидавшем вас прямо на перекрестке, на Фонтанку, к господину Сулиме, по имени и отчеству Андрей Львович.
Маня быстро встала со своего места и заходила по комнате.
– Ты лжешь! Никуда я не ездила! – воскликнула она.