Маня сразу и не узнала его в этом нарядном плаще их жильца: до того в нем изменилась фигура Ореста.
– Что это ты? – удивленно спросила она.
– Чтобы быть достойным вас и не скомпрометировать вашего изящества своим костюмом, слизнул без спроса чужие ризы! – пояснил Орест, довольный своей находчивостью.
Маня опустила вуаль на шляпе и пошла вместе с Орестом.
– Ну, говори скорее! – шепнула она.
– Да ведь рассказ довольно длинен! – начал Орест. – У отца графа Савищева…
– Был брат! – перебила его Маня. – Он был женат на француженке и скрылся по обстоятельствам…
– По обстоятельствам, которые ему грозили виселицей! – бесцеремонно добавил Орест. – Ну так вот-с! У француженки, графини Савищевой, была камеристка, то есть, попросту, горничная девка; но так как и она была француженкою, то ее звали камеристкой. В один прекрасный день эта камеристка оказалась беременной. Вы меня извините, принчипесса, что я называю вещи своими именами, но в деловом разговоре иначе нельзя!
– Да, да, скорее!
– Так камеристка оказалась беременной; от кого и как – пусть будет покрыто мраком неизвестности, но этот мрак неизвестности оказался все-таки настолько благороден и состоятелен, что соблазненную девицу-француженку выдал замуж за титулярного советника Беспалова, чтобы дать имя ребенку. А невинный младенец сей, получивший имя Беспалова, ваш покорнейший слуга! Но это только так, кстати! Дело совсем не в этом. А сущность всего интереса для вас заключается в чувствительности этой самой камеристки, а впоследствии госпожи Беспаловой. Когда она узнала, что ее бывшая госпожа скончалась, родив дочь, которую отдали в воспитательный дом, потому что ее отец бежал, а родственники не хотели ее признавать, она, с согласия мужа, Беспалова, взяла девочку и воспитала ее как родную дочь. Это были вы, лучезарная принчипесса, которая, насколько я мог судить, еще недавно ничего не подозревала…
Маня, сильно взволнованная, шла так быстро, что Орест едва поспевал за ней.
– Я солгала, я ничего не знала до вашего рассказа! – с трудом выговорила она.
– Тем приятнее для меня, что я вас смог обогатить такими ценными сведениями! – поклонившись, промолвил Орест.
– Но достоверны ли они?
– Вполне! Когда все это происходило, мне было семь лет и все переговоры шли при мне. Думали, что я ничего не понимаю, но я и в детстве отличался своими выдающимися способностями, и все это помню, как вчера!
– Так что, Беспалов недаром называет меня своей воспитанницей? – спросила Маня.
– Как видите, моя краса! Из всех нас, составляющих население его палаццо, один только Виталий его подлинное детище.
Они уже завернули с Невского на Фонтанку и Маня остановилась у ворот дома, который, как легко догадался Орест, принадлежал Андрею Львовичу Сулиме.
– Благодарю, – сказала она, – мне надо зайти в этот дом.
Орест снял картуз и галантно произнес:
– Не смею вам мешать, принчипесса, поступайте, как вам заблагорассудится… Вы предупреждены обо всем!
Проговорив это, он грациозно раскланялся и, картинно задрапировавшись в плащ, удалился, довольно правдоподобно избражая собою действующее лицо французского таинственного романа.
Глава XXVIII
Маня проворно юркнула в ворота и прошла в подъезд во дворе.
– Доложите обо мне сейчас же Андрею Львовичу! – приказала она встретившему ее в подъезде лакею.
Лакей с сомнением оглядел ее.
– Доложите!.. Разве вы не помните, я вчера приезжала сюда, в здешней карете, – торопливо объяснила Маня. – Доложите… он уже знает… Скажите, что по очень важному делу.
Лакей пошел докладывать, быстро вернулся и сказал:
– Пожалуйте, просят!
С сильно бьющимся сердцем Маня вошла в кабинет Андрея Львовича. Это был богатый кабинет, с ковром во всю комнату, с дорогими книжными шкафами, с зелеными штофными портьерами, темными старинными картинами и бронзовыми статуэтками. Сулима сидел за столом и писал.
– Вы знаете, что я узнала сейчас? – сразу же приступила Маня. – Вы сказали мне не все… Вы мне сказали, что сделаете меня наследницей состояния графини Савищевой, если я вам уступлю половину всего, а ведь я – наследница на самом деле, потому что я…
– Погодите, погодите, моя милая барышня, – спокойно остановил ее Андрей Львович. – Что такое?.. и откуда вы узнали?
– Вы мне рассказывали, что дочь разжалованного графа Савищева была отдана в воспитательный дом и след ее потерялся навсегда… вы мне рассказывали это?
– Да, рассказывал.
– И говорили, что можете поставить меня на место этой дочери, потому что я подхожу по годам и по имени.
– И это я говорил, – согласился Сулима.
– Ну, а теперь я узнала, что я – на самом деле эта якобы потерянная в воспитательном доме дочь…
– От кого же вы узнали это?
– Если я вам это скажу, то раскрою свои карты!
– А вы хотите их скрыть?
– Зачем рассказывать лишнее? Отчего вы мне не сказали, что я – настоящая дочь графа Савищева?
– Для того, чтобы тоже не говорить лишнего! – улыбнулся Андрей Львович. – Впоследствии я бы вам это сообщил!.. Но раз уж вы узнали, делать нечего!
– И напрасно скрывали! – возразила Маня, – Теперь я буду действовать с более легким сердцем, потому что чувствую за собой право, а то я было уже испугалась!
– Испугались?!.. Чего? – воскликнул Сулима.
– Вы мне сказали, что нам необходимо иметь метрическое свидетельство Анны Петровны и что оно лежит в ее туалете в незапертом ящике. Вам во что бы то ни стало необходимо было, чтобы я доставила его вам. Я это сделала и вчера приезжала сюда и привезла его вам в вашей карете.
– Ну, что же? Если это и было страшно, то уже прошло… чего же тут пугаться?
– Но свидетельство я взяла из ящика после того, как его туда положил молодой Савищев; и вдруг сегодня оказалось, что он вчера следил за мной, видел, как я села в карету и как подъехала к вашему дому.
Андрей Львович внимательно выслушал Маню и затем спросил ее:
– Он сам вам это рассказал?
– Не мне, а Оресту Беспалову, которого он подкупил, чтобы тот разузнал, зачем я к вам ездила, и сообщил ему.