Темные силы

Оказалось, у него за границей был отец, который, по каким-то таинственным причинам, должен был скрываться от него и потому не виделся с ним, но высылал ему ежемесячно тысячу рублей. Когда отец умер, присылка прекратилась, и банкир заявил, что выдачи больше не будет.

Но для Саши Николаича это вовсе не означало разорения, и напрасно он так погорячился, что круто изменил свой образ жизни. Напротив, теперь все состояние должно было перейти к нему.

Все это было вполне логично; странным казалось только отчуждение отца, но и это должно было объясниться для Саши Николаича, как только он увидится и переговорит с французом.

– Так что же?.. Надо скорее ехать к нему! – заторопил Саша Николаич.

– Едемте, едемте, джентльмены! И да будет вам жизнь легка и счастлива! – подхватил Орест и показал на окно. – Взгляните, сама природа благоприятствует вам!..

На дворе стоял сырой, холодный, пасмурный день петербургского августа.

– Погода преотвратительнейшая, – пояснил Орест, – и вы можете надеть вместо летнего своего плаща вашу осеннюю шинель!.. А уж в несколько, к сожалению, подпорченном плаще, так и быть, уж я поеду с вами, ибо мой подлец-портной не несет мне верхнего платья!

Саша Николаич был вынужден согласиться, что природа, действительно, «благоприятствовала» ему, но зато, как оказалось, дальнейшие обстоятельства явились несколько иными и сложились совсем не в его пользу.

В гостинице, в которой остановился француз, они его не нашли и там им сказали, что куда-то переехал, а куда – неизвестно. Его увез из гостиницы какой-то господин…

Глава XXXI

– Я сделал, что мог, пусть делают лучше меня более способные!.. – разведя руками, воскликнул Орест и, оставив огорченного Сашу Николаича у подъезда гостиницы, удивительно талантливо исчез, видимо, издавна приобретя эту сноровку.

Терять время ему было некогда: надо было отнести к графу Савищеву записку Мани, которую она успела передать ему; вместе с тем, она удостоила его новым империалом.

Савищев его ждал.

– Я вчера был целый день дома! – встретил он Ореста. – И думал, что вы явитесь вчера же!

– Никак было невозможно, граф! – вздохнув, воскликнул Орест. – Pas possible![7 - Невозможно! (фр.)] как выражалась, вероятно, Мария Антуанетта. Придя вчера к вам, я мог бы только утешить вас своим обществом, а никаких сведений не принести. Но я, как человек умный, понимаю, что мое общество вам противно!

Говоря это, Орест, не ожидая приглашения, удобно уселся в кресло и показал Савищеву на другое, сказав:

– Садитесь, пожалуйста!..

Графу это так понравилось, что он рассмеялся и сел.

Запах винного перегара, которым несло от Ореста, сейчас же обеспокоил графа и он поспешил вынуть сигару.

– И мне! – благосклонно протянув руку, сказал Орест.

Савищев дал и ему и, чтобы закурить, ударил по какой-то хитрой лампочке, которая тотчас же вспыхнула.

– Ну, что вы узнали? – спросил Савищев, выпуская дым.

– Собственно, я ничего не узнал! – деловито произнес Орест. – Но я сделал лучше!

– Лучше?

– Я вам устроил личное свидание с волоокой принчипессой, о чем она вам сообщает в милостивом рескрипте.

Орест засунул пальцы в жилетный карман, пошарил там и вынул сложенную и запечатанную розовой облаткой записку Мани.

Савищев двинулся, чтобы взять ее.

– Нет-с, позвольте!.. – остановил его Орест. – Участь этой записки только еще решается и неизвестно, отдам ли я ее вам или зажгу вот об эту лампочку, чтобы закурить мою сигару!

– Что это значит? – спросил граф.

– Это значит, что пожалуйте вот об это место!.. – и Орест нежно постучал по углу стола. – Пятнадцать рублей, не больше, – пояснил он.

– Пятнадцать рублей? Опять? Вам мало вчерашних?

Орест невозмутимо протянул руку с запиской к лампочке.

Граф поспешно достал пятнадцать рублей и бросил их на стол.

– Voila![8 - Вот! (фр.)] – сказал Орест и подал записку.

В то время, как молодой человек разговаривал внизу у себя в кабинете с Орестом, наверху графиня с неизменным своим вязаньем в руках весело болтала с приехавшей к ней в гости Наденькой Заозерской, девицей, которая не имела родителей и жила у своей старой тетки, фрейлины Пильц фон Пфиль, лишь раз в год выползавшей из дома, да и то только для переезда на дачу. Поэтому Наденька делала визиты одна, в карете тетки и с ее лакеем, носившим придворную ливрею.

Наденьке было за двадцать с лишком лет, что по тогдашнему времени считалось для девушки более чем зрелым возрастом. Ни особенной красоты, ни состояния у Заозерской не было и потому она успехом не пользовалась. Но графиня Савищева очень любила ее, патронировала и ездила с ней на балы.

– Ну, миленькая, знаете что? – радостно говорила Анна Петровна, как будто придумала Бог весть какую необыкновенную, из ряда вон выходящую штуку. – Будемте чай пить!

Слово «чай» она произносила как-то особенно сочно и вкусно.

Каждый раз она радовала своим «чаем» Наденьку и та каждый раз с восторгом принимала ее предложение.

Им принесли на фарфоровом подносе чашки, чайник, вазочку с вареньем и сухарики в серебряной корзиночке.

Они не виделись давно, потому что Наденька только что приехала с дачи с теткой из Царского села, где та на все лето находила домик в так называемой Китайской деревне.

– А я никуда так и не выезжала летом! – стала рассказывать Савищева. – Мы с Костей все собираемся за границу, но теперь нас задержали дела! Вы знаете – только это большой секрет – мы получаем оберландовское наследство!

– Ну, а что ваш сын, графиня? – спросила Наденька и опустила взор.

– Ничего, хлопочет! – произнесла графиня. – Представьте, он оказался очень дельным! Я ему дала полную доверенность и он все один!..

– А приятель его?

Наденька Заозерская выговорила эти слова не без некоторого труда и, как ни старалась сдержать себя, непослушный и досадный румянец покрыл ее щеки.

– Знаменитый Саша Николаич? – подхватила графиня, как будто не замечая румянца Наденьки. – Представьте себе, голубчик, Костя должен был с ним разойтись!

– Разойтись?! – изумленно спросила Заозерская.

– Да, он просто оказался авантюристом!

– Не может быть, графиня! Как же это открылось?