– Вот как?
– Да! Я был сам у него в крепости, куда меня пропустили по приказанию герцога, и он сообщил мне, что Митьке Жемчугову он не верит; он так и сказал это! Дело в том, что Жемчугов уж очень усердно защищал его жену, а потому – и это главное, – когда он еще был на свободе под именем Финишевича, я поручал ему следить за Жемчуговым, но он не уследил и был в этом смысле обнаружен. Тогда он пошел потом проверять и, проверяя, узнал, что от дома, где живет Жемчугов, весьма легко пройти по задворкам к дому, где живет пани Мария, и что господин Жемчугов ходит по этим задворкам.
– Что же из этого следует, господин Иоганн?
– Что вам не следует доверять пани Марии. Она обманывает вас с Митькой Жемчуговым.
– Вы очень подозрительны!
– О, да, я очень подозрителен, господин доктор, и не доверяю никому. Примите все-таки во внимание, что я сказал вам.
– Хорошо, я приму во внимание! – сказал Роджиери, когда они уже подъезжали к Летнему саду.
Через несколько дней картавый немец прошел в большой дворец, рассчитав так, чтобы попасть туда в то время, когда государыня вставала и, значит, все приближенные находились при ней, а в комнатах этих приближенных производилась уборка.
Он прошел по хорошо знакомым ему коридорам к покоям, отведенным совсем в стороне для Ставрошевской. В распоряжение пани Марии были даны четыре комнаты подряд; они были совершенно отделены от остальных помещений придворных и примыкали к обыкновенно пустынным нарядным гостиным дворца.
Иоганн отворил двери и увидел хорошенькую субретку; та сделала ему очень грациозный книксен и проговорила по-французски:
– Bonjour, monsieur! : Немец приятно улыбнулся.
– О, я сейчас догадался, – сказал он, – что вы – иностранка! Такой грации не может быть у русской горничной!
– О, нет! – ответила девушка. – Я – русская. Это была Грунька.
– Вы шутите! – произнес Иоганн, продолжая изъясняться на ломаном французском языке. – Но все равно, вы состоите камеристкой пани Марии Ставрошевской?
– Так точно, господин Иоганн.
– Вы знаете меня?
– Да, я видела вас, когда вы были у нас в доме на Невском.
– Отчего же я не видел вас там никогда?
– Оттого, что я очень скоро уехала.
– Одна? без Барыни?
– С барышней.
– Ах, да, с Эрминией! – догадался Иоганн. – А теперь вы вернулись?
– Да, и, как видите, поселились во дворце.
– Это я все знаю, так как сам же помогал устраивать ваше благополучие. Значит, Эрминия здесь?
– Да. Мы приехали вчера; она устала после переезда и теперь отдыхает.
– А ваша барыня?
– Она прошла к императрице.
– Ну, вот что, моя добрая девушка, – заговорил Иоганн деловито и внушительно. – Хотя вы как иностранка, вероятно, получаете здесь изрядное жалованье, но все-таки вам хотелось бы еще больше денег; не так ли, добрая девушка?
Грунька грациозно присела, но ничего не ответила в ожидании, что будет дальше.
– Так вот вы можете получить от меня гораздо больше денег, чем то жалованье, которое вам дают.
– Но ведь я должна служить своей госпоже.
– Я вам и буду платить деньги именно за службу вашей госпоже.
Здравствуйте, сударь!
– Понимаю! Вы, значит, хотите жениться на ней или поухаживать и желаете закупить сначала горничную, как это делается во французских комедиях!
– О, нет! В моем предложении нет ничего дурного или предосудительного!
– Да что же тут дурного, если такой кавалер, как вы, станет ухаживать!
Грунька сказала это с таким видом, что трудно было разгадать, сочувствует ли она старому немцу или издевается над ним.
– Но я не хочу ухаживать за вашей госпожой, – серьезно сказал Иоганн. – Я желаю только, чтобы вы присматривали за ней; она еще молода, может сделать какой-нибудь ложный шаг и погубить свое положение здесь, во дворце, а я могу предостеречь и наставить ее. Так вот ради пользы своей госпожи вы и сообщайте мне все, что она делает.
– А могу я спросить на это разрешение пани Марии?
– Ну, конечно, нет! Ведь тогда пропадет вся занимательность вашего занятия.
– Да что же такого особенного может сделать моя госпожа, что за ней надо следить и рассказывать вам?
– Ну, мало ли что? Она может, например, увлечься каким-нибудь кавалером!
– Пани Мария обыкновенно принимала у себя многих, но до сих пор не увлекалась никем.
– Так ли это? Вы наверно знаете?
– Мне кажется, что наверно.
– У нее не было никого избранного?
– Решительно никого.
– Ну, а например… как его… этот… господин Жемчугов?..
– Митька? – вдруг вырвалось у Груньки.
До сих пор она вела разговор так, как будто была на сцене и разыгрывала роль французской субретки. Но это восклицание вырвалось у нее совсем искренне, по-русски, так что Иоганн вдруг проговорил удивленный: