Тайна герцога

Иоганн думал, что положение барона в полку мало-помалу само собой изменится к лучшему. Но его расчеты не оправдались. Барона товарищи стали уже избегать, а если он ходил по казармам в офицерское помещение, то начинались разговоры, явно намекающие на то, что ему необходимо снять с себя тяготеющее на нем обвинение. Для восстановления честного имени нужны были неопровержимые доказательства, иначе, намекали барону, он должен поступить, как его отец, который по-рыцарски «смыл» свой позор.

Барон Цапф пришел к Иоганну с вопросом:

– Правда ли, что мой отец застрелился из-за какого-то позора, а не случайно ранил себя, как мне рассказывала об этом моя матушка?..

Когда барон рассказал создавшееся для него положение в полку и заявил, что для него нет другого выхода, как покончить с собой, Иоганн признал, что пора согласиться на поставленные Ставрошевским условия и обещать ему все, что угодно, лишь бы он принял вину на себя.

Митька, конечно, не сообщал Иоганну о том, что Ставрошевский знает его тайну. Сам же Ставрошевский никаких подробностей того, как он узнал эту тайну, не сообщил, а ограничился лишь общим ответом, что о семейной катастрофе Цапфов фон Цапфгаузенов рассказал ему какой-то старый барский слуга, с которым он встретился во время своих скитаний.

Иоганн поехал ужинать с доктором Роджиери к пани Марии для того, чтобы увидеть там Митьку и переговорить с ним окончательно.

Иоганн и Роджиери приехали в карете и застали Жемчугова и Ставрошевскую за пуншем у камина.

– Ну, что вам угодно? – спросила она. – Пунша или сейчас ужинать?

– Я предпочел бы ужин, – сказал картавый немец, – потому что не люблю ничего наполовину. Я голоден, а потому мне хочется есть, и я желаю согреться хорошим ужином, а не горячей водичкой.

– А для меня, – сказал Роджиери, – пунш не существует, так как я не пью ничего спиртного!

– Да, да, я знаю, – весело подхватила пани Мария, беря итальянца под руку и ведя его к столу. – Вы пьете только воду и, кажется, готовы вместе с нею проглотить и лодки, и целые корабли.

За стол сели так: по сторонам Ставрошевской доктор Роджиери и Иоганн, а против нее Митька Жемчугов.

– Ведь мы сегодня соединяем приятное с полезным? – начала пани Мария, угощая и распоряжаясь поставленными на столе яствами. – Будемте же есть и разговаривать о делах!.. Вот Дмитрий Яковлевич, – показала она на Жемчугова, – говорит, что Эрминия совсем поправилась и может переехать в Петербург. Я думаю, лучше всего перевезти ее во дворец, в комнаты ко мне. Пока она была больна ну, еще можно было оставить ее у князя Шагалова в Петергофе; но раз она выздоровела, ей, конечно, приличнее всего находиться под моим крылышком.

Она многозначительно переглянулась с доктором Роджиери.

Иоганн, по-видимому, был тоже подготовлен и ел молча, не возражая.

– Тут, пожалуй, будет затруднение с братом Эрминии, – сказал Жемчугов. – Он ни за что не отойдет от нее и не отпустит ее от себя. Надо подумать об этом!

– Ну, его можно записать в придворный штат, хотя бы арапом! – предложил Иоганн.

– Как арапом? – воскликнули в один голос Ставрошевская и Митька. – Ведь он же не черный!.. Ведь если сказать ему это, он, пожалуй, на ножи полезет с обиды.

– Арапом – это только номинально! – пояснил немец. – Дело в том, что арапы при дворе получают больше всего жалованья, и поэтому иногда камер-лакеев даже жалуют в арапы! Кроме того, для арапов штатов не положено и их может быть сколько угодно!

– А он у вас во дворце не набуянит? – спросил Митька.

– А разве он буйно вел себя в Петергофе? – спросила в свою очередь Ставрошевская.

– О, нет, в Петергофе это – самый тихий человек, но лишь потому, что он видит, что его сестре там очень хорошо.

– Так во дворце ей еще лучше будет, и он, значит, станет держать себя еще тише! – решила пани Мария.

– Ну, что же! Пусть так и будет, – сказал Роджиери.

– И я думаю, что дело наладится! – согласился Жемчугов.

– Это все – пустяки! – начал Иоганн, накладывая себе на тарелку полную порцию паштета. – А вот главное – нужно как-нибудь разрешить дело с супругом нашей хозяйки, с этим врагом господина Брюля. Имеются, кажется, несомненные данные, что он был совершителем нападения на Эрминию в Петергофе и воспользовался для этого мундиром честного офицера, барона Цапфа фон Цапфгаузена.

Говоря это, Иоганн старался не смотреть на Ставрошевскую, а она тоже потупила взор в тарелку и делала вид, что все это вовсе не касается ее, а она занята куском фаршированного поросенка.

– Конечно, барона надо выручить! – уверенно произнес Митька. – И надо, чтобы пан Станислав сознался… Но только вот что: будем ли мы настаивать на том, чтобы он нес непременно наказание? Ввиду его чистосердечного сознания, если он, конечно, принесет его, а также ввиду того, что Эрминия простила его и сама просит не наказывать, можно будет исходатайствовать высочайшее помилование…

– О, да, это можно! – обещал Иоганн. – Но ведь дело в том, что он требует полной свободы.

– Ну, что же! – улыбнулся Роджиери. – Если испросить помилование ему, то можно и выпустить его, и дать полную свободу, согласно обещанию.

– Но как же быть с господином Брюлем? Ведь он требует выдачи этого Ставрошевского! – сказал Иоганн.

– Когда этот человек будет выпущен и данное слово таким образом исполнено, – пояснил Роджиери, – то можно будет опять взять его и отослать в Варшаву к господину Брюлю…

– А знаете, это – очень хорошая идея! – одобрил Иоганн. – Это – чисто итальянская, но очень хорошая идея!.. Мы так и поступим.

– Делайте, как знаете, в этом случае, – проговорил Жемчугов. – Я не могу сюда вмешиваться, потому что пан Ставрошевский, по-моему, совсем с ума сошел. Он со мной вовсе не хочет разговаривать, да и вообще, я свое дело тут сделал, раскрыл вам самую кашу, а как вы ее расхлебаете – это дело ваше!

– Бедный Станислав! – томно произнесла Ставрошевская. – Он мне всегда казался человеком погибшим. Хотите пива? – обратилась она к Иоганну. – Ведь у меня специально для вас приготовлено пиво.

Никто из трех сидевших с нею мужчин не ожидал от нее такой самоуверенности, и даже этим испытанным в жизни людям стало как будто неловко, и они замолчали.

– Да, всегда хорошо выпить стакан доброго пива! – проговорил, наконец, Иоганн, принимаясь за налитую ему Ставрошевской большую глиняную с серебряной крышкой кружку пива.

– Ну, а теперь, покончив с делами, будем весело ужинать! – предложила пани Мария, как ни в чем не бывало.

И эта странная компания, состоявшая из немца, польки, итальянца и русского, изображавших якобы образец дружбы, но, в сущности, сошедшихся, чтобы перехитрить друг друга, принялась есть, пить и непринужденно разговаривать, причем Митька, да и другие, особенно внимательно следили за своими стаканами и пили только то вино и ели только те куски, которые сначала пробовала хозяйка.

LXII. Добрая девушка

Когда Роджиери и Иоганн сели в карету, чтобы ехать домой после ужина пани Ставрошевской, Иоганн быстро обернулся к итальянцу и проговорил:

– Вы вполне уверены, что эта полька предана вам?

– Насколько я умею разбираться в людях, да, я доверяю ей; она не обманет меня.

– Ну, а господин Жемчугов?

– Это – очень странный человек! Он, кажется, единственный, мысли которого я не могу прочитать.

– Да, это очень странно! Ведь мои мысли, господин доктор, вы читаете и много раз доказывали это?

– Да, ваши мысли я прочесть могу!

– А вы слышали, как Жемчугов сказал, что Ставрошевский перестал разговаривать с ним?

– Слышал.

– А вы знаете, почему? – вдруг особенно громко произнес Иоганн, потому что карету сильно колыхнуло на ухабе и он мотнулся вперед. – Потому что пан Ставрошевский ревнует господина Жемчугова к своей жене.