Футляр для музыканта

Снег был рыхлый и влажный. Прижавшись щекой к мокрому стволу сосны, Маренн неотрывно смотрела на пустую дорогу внизу. С веток капало, она натянула на лоб капюшон белого маскировочного комбинезона. Сдернув перчатку, Раух взял ее за руку.

– Замерзла? – спросил шепотом.

– Нисколько, – ответила она, пожав его пальцы. – Не волнуйся за меня.

Сзади послышался скрип веток, потом глухой стук, кто-то упал в снег рядом со Скорцени.

– Герр оберштурмбаннфюрер, – услышала она громкий шепот Цилле. – Кортеж проехал третий поворот. Они приближаются. Через шесть минут будут здесь.

– Всем приготовиться! – приказал Скорцени, обернувшись.

Вскоре послышался шум моторов. Два «виллиса», окрашенных в блеклый оливковый цвет, выехали на горную дорогу. Их сопровождал грузовик с охраной.

– Приготовиться! – приказал Скорцени. – Как только они поравняются с нами, взрывай фугасы, – скомандовал Цилле.

– Слушаюсь, герр оберштурмбаннфюрер!

Минуты, казалось, тянулись очень долго. Наклонившись вперед, Маренн видела, как «виллисы» приближаются. Она даже могла различить лица солдат в грузовике. Трое из них были чернокожими. Они сидели друг напротив друга и, активно двигая мощными челюстями, жевали жвачку. Она даже различила, как на пухлых коричневых губах одного из них выступила слюна. «Жаль, что рейхсфюрер не разрешил включить в отряд негров, – подумала она иронически. – Мы бы гораздо больше походили на них. А так даже и жевать так, как они, у нас вряд ли получится. Настолько серьезно и сосредоточенно». Сверху на Маренн упало несколько комков снега. Она подняла голову. Пушистая серая белка уселась на ветку сосны прямо над ней и шелушила шишку. Как будто и не было войны – в полной безопасности.

– Уходи, уходи!

Маренн тихонько постучала краем фляги по стволу. Белка насторожилась и, схватив шишку, скрылась в ветвях. Через мгновение последовали две яркие вспышки: одна – впереди «виллисов», другая – позади грузовика. Колонну заволокло дымом. Послышался дробный стук автоматов.

– Вперед! Вниз! – скомандовал Скорцени. Десантники побежали вниз по склону. Маренн видела, как Раух подбежал к первому «виллису», резко рванул на себя дверцу. Навстречу ему с пассажирского сиденья вывалилось тело в генеральской шинели – человек был явно тяжело ранен или даже убит. Подхватив сумку с медикаментами, Маренн подбежала к нему. За разбитым стеклом «виллиса» она видела водителя, уткнувшегося лицом в руль. Он не шевелился – лицо было залито кровью. Раух вытащил генерала на снег, перевернул его.

– Он жив? – спросила Маренн, упав на колени рядом.

– Это не Эйзенхауэр. – Раух вскинул голову и взглянул на нее. – Они провели нас.

Она и сама поняла это. Сдернув перчатку, она убрала снег с лица генерала – глаза его были закрыты, лицо совсем не напоминало известные изображения американского главнокомандующего. Вольф-Айстофель подбежал к ней и уткнулся мокрым носом в руку. Она обхватила его за шею и снова взглянула на Рауха.

– Эйзенхауэр поехал другой дорогой, – констатировал тот мрачно.

В Версале, присев на пушистый ковер перед ярко горящим камином, она грела пальцы о теплый бокал с анисовым глинтвейном и слышала, как, меряя шагами пространство гостиной, Скорцени выговаривает Рауху.

– Я убеждал Кальтербруннера, что в отряд необходимо зачислять только членов ваффен СС, людей убежденных и опытных. Но ему необходимо было выслужиться перед Кейтелем, блеснуть способностями: мол, он умеет оригинально действовать. В результате в отряд пришлось включить этих армейских болванов, так называемых знатоков американского диалекта английского, которых объединили в группу гауптштурмфюрера Хардика. Из всех них только Хардик имел необходимый опыт участия в диверсионных операциях. Остальные же обычные армейские служаки. В результате они сбились с курса, подорвались на минах, их взяли в плен, а с ними в руках американцев оказался план всей операции по захвату Эйзенхауэра. Они даже не потрудились его уничтожить.

– Они не выходили на связь, но Берлин только полчаса назад сообщил, что они захвачены «томми», – добавил Цилле.

– Они проверяли, на это ушло время, – ответил Раух.

– А еще, мне помнится, Кальтенбруннер хотел послать на операцию Джилл, – напомнила Маренн. – Интересно, что он хотел показать этим? И кому? Новую героиню рейха? – она спросила с горькой усмешкой. – А если бы Джилл оказалась в группе Хардика?

– Что же теперь? – поинтересовался Цилле. – Нам надо прорываться назад к Льежу?

– Кальтенбруннер в ярости, – произнес Скорцени задумчиво и подошел к камину. Встав позади Маренн, он положил руку на ее скрученные на затылке в узел пышные волосы и смотрел на огонь. – Он не может доложить рейхсфюреру, что вся его затея закончилась ничем – пшик. Эйзенхауэр благополучно прибыл в Верден и уже проводит совещание по перегруппировке войск для отражения нашего наступления. Ему необходим хоть какой-то успех. И выбор здесь вовсе не велик, – он усмехнулся.

– Он хочет, чтобы мы бегали по всему побережью и искали этого музыканта Гленна Миллера? – догадался Раух. – А для чего? Тоже мне фигура. Как он может повлиять на наступление наших войск в Арденнах?

– На наступление в Арденнах – никак, – ответил Скорцени все так же задумчиво. – Он нужен совершенно не для этого.

– А для чего?

– Для реализации еще одной сумасшедшей идеи, с которой Кальтенбруннер носится в последнее время.

Скорцени снова подошел к столу и плеснул себе в бокал трофейный виски из фляги.

– Кто-то из ученых подсунул ему идею создания сверхагента, – объяснил он. – Мол, появились возможности полностью изменить личность человека, заставить его забыть свое прошлое и убедить его, что он совершенно другой человек. Для этого требуются какие-то операции, вливания медикаментов, психологическая обработка. Кто-то проводил такие опыты в Освенциме с заключенными, и вроде бы что-то получалось. Да, черт знает что! – Скорцени поморщился и взглянул на Маренн. Она неотрывно смотрела на него, взгляд ее помрачнел, красивые темные брови сдвинулись к переносице. – Это не моя задача, – заключил он. – Моя задача – доставить к нему этого музыканта.

– Но почему именно из него решили делать агента? – изумился Цилле.

– Потому что он один в один похож на какого-то сталинского партийного функционера, – ответил Скорцени мрачно. – И Кальтенбруннеру показали их фотографии, чтобы он убедился. Здесь очень важно внешнее сходство, чтобы не делать множество пластических операций. Только тонкая психологическая работа.

– Ты считаешь, это возможно? – Раух обернулся к Маренн.

Она смотрела в пол перед собой и, когда Раух обратился к ней, даже не подняла головы.

– Это возможно, – произнесла она глухо. – Но это значит, насильно лишить человека его собственной жизни и заставить его прожить чужую. Это преступление, перед которым меркнет любое убийство. Я не допущу этого.

Она вскинула голову. Ее зеленые глаза, темные, как два куска малахита, взглянули прямо на Скорцени.

– Меня можешь не убеждать. – Он не отвел взгляда и ответил спокойно. – Будь у меня здесь Эйзенхауэр, я бы не стал связываться со всем этим. Пусть поищут другого исполнителя для этого бреда. Но сейчас я должен найти и доставить в Берлин Миллера. Иначе всем нам не поздоровится, что мы упустили главного американца. И еще неизвестно, как закончится наступление, если вояки его провалят, мы будем первые, кто окажется виновным в том, что не обеспечили удачную реализацию их гениального замысла. Мы доставим его в Берлин, а там…

Голос его смягчился, он обошел стол и подошел к Маренн, встав напротив нее.

– Я уверен, ты сумеешь повлиять на Гиммлера, чтобы он прекратил эту «научную» деятельность Кальтенбруннера. Тебя поддержит Шелленберг, я не сомневаюсь, – Скорцени криво усмехнулся. – Опять же фрау Марта. Думаю, и Мюллер не откажется, – добавил он с иронией. – Я не буду препятствовать, обещаю. Но сейчас мне нужен этот Миллер, пойми это, – повторил он твердо. – И мы отправимся за ним на побережье.

Поставив бокал с глинтвейном на ковер, Маренн обняла руками колени и молча смотрела на огонь. Вольф-Айстофель улегся рядом с ней, положив красивую черную морду на носок ее сапога, и то и дело поглядывал на нее яркими янтарными глазами, сочувствуя.

– Я думаю, за этого американского музыканта можно только порадоваться.

Раух присел рядом с ней. И, закурив длинную черную сигарету с ментолом, передал ей. Она взяла, благодарно кивнув.

– Порадоваться, что из него сделают большевика? – спросила она с сарказмом.

– Во-первых, мы его найдем, – ответил он и, щелкнув зажигалкой, тоже закурил сигарету. – И сделаем это быстрее, чем его соотечественники, которым сейчас вовсе не до него, когда эсэсовские танковые дивизии разорвали в клочья их оборону в Арденнах. А если он упал в воду и до сих пор жив, то время для него чрезвычайно важно. Сейчас же декабрь, не июль. Возможно, эта сумасбродная идея Кальтенбруннера спасет ему жизнь. Ну, а что касается дальнейшего. – Раух пожал плечами. – Отто прав, не все решает Кальтенбруннер, а рейхсфюрер может и передумать, если ему все правильно преподнести. Кто это сможет сделать, если не ты и не Шелленберг? Не думаю, что Гиммлер станет долго возиться с этой затеей и тратить на нее деньги. Большевики уже на границах Польши, у рейхсфюрера есть задачи поважнее, зачем ему агент в стане большевиков, когда надо заботиться о собственном будущем? Так что Отто прав, главное сейчас – спасти этого музыканта, ну а там. – Раух сделал паузу. – Может быть, он вернется к себе в Америку, кто знает? И вспомнит о нас с благодарностью. Хотя бы он один. – Раух грустно усмехнулся. – Ну а Кальтенбруннер прикроет свой провал. Ты согласна? – наклонившись, он заглянул ей в лицо.

– Да, согласна.

Маренн кивнула. Но в глазах у нее стояли слезы.

– Боюсь, я никогда не исполнял подобных поручений, сэр.

Голос Миллера дрогнул, он закашлялся.

– Простите, сэр.

Блеклое зимнее солнце заглянуло в высокое окно с витражами, посеребрило мутную воду Ла-Манша, плещущуюся между круглых гранитных валунов внизу, и тут же снова скрылось в тумане. Гленн Миллер растерянно развел руками.