Брак по расчёту

Я махнул рукой.

– Давай!

Тут же на столе возникли две стопочки и бутерброд с колбасой. Мой будущий начальник разлил, мы выпили.

– Во! – Григорий широко улыбнулся. – Считай – познакомились. Но! – он поднял указательный палец. – В рабочее время бухаем в первый и последний раз! После окончания трудов праведных, хоть укушайся! А на работе ни-ни! Согласен?

– А как же! – подтвердил я, окончательно приходя в хорошее настроение. – Пьянству – бой!

– И гёрл! – добавил Бакланов, снова разливая.

– Всё! – я поднял ладонь. – Эта – последняя. Мне ещё в одно место заехать надо – холсты купить.

– На фига?

– Рисовать буду. То есть писать. Маслом.

– Давай-давай, – поддержал он. – У тебя получается.

– Кстати, мне когда на работу выходить?

– А вот завтра и выходи, – Григорий хмыкнул. – Часам к десяти подгребай, сразу тебя и оформим.

– И трудовую брать?

– Бери. Ну и паспорт заодно. Только сегодня много не бухай. У нас заказ висит срочный – для ДК. Туда и поедешь.

3.

Нужную мне «хрущобу» на Великоламке я нашёл с трудом. Но не потому что выпил, а потому что номера на домах привычно отсутствовали. Местные аборигены (в основном – праздношатающиеся бабки) показывали то в одну, то в другую сторону, мамашки с колясками сразу начинали с подозрением принюхиваться и даже местный сантехник ничем мне не смог помочь. Поскольку, будучи пьяным, плохо ориентировался в пространстве. Наконец, выбивающий ковры мужик ткнул пластмассовой, ещё «совковой» выбивалкой в грязноватую пятиэтажку.

– А вон он, твой дом. На нём номер был, но потом всё проржавело и отвалилось.

Он подумал и добавил:

– Лет пятнадцать назад.

Поблагодарив, я нашёл нужное парадное (получилось – третье слева) и набрал на домофоне номер требуемой квартиры – 37.

Раздалось электронное пиликанье, а потом из динамика – сиплый бас:

– Кто там?

– По объявлению, – ответил я. – Насчёт картин. Помните, мы созванивались?

– Заходите, – пробасил домофон, замок щёлкнул и я потопал вверх по лестнице.

На третьем этаже одна из дверей оказалась приоткрытой, а из щели выглядывала жуткая рожа с растрёпанными седыми волосами, кривой челюстью и бородавкой на щеке.

– Здрасьте, – кивнул я. – Можно?

– Можно, – бабка шмыгнула носом и отошла в сторону, пропуская меня в прихожую.

При ближайшем рассмотрении пенсионерка – божий одуванчик оказалась выше меня чуть ли ни на голову, с мощными руками и тапочками пятидесятого размера на ногах. Одета она была в вязанную кофту и чёрную юбку – всю в кошачьей шерсти.

– А деньги у вас с собой? – ревниво поинтересовалась она, окидывая меня взглядом.

– С собой, – подтвердил я, похлопав себя по карману.

– Ну, хорошо, проходите. Ботинки можете не снимать.

Мы переместились в комнату, плотно заставленную древней, ещё советской мебелью и заваленную всяким хламом. На тумбочке, возле телевизора сидел огромный серый кот, злобно на меня поглядывая.

– Достаньте пакет, – бабка ткнула пальцем в один из углов комнаты. – Холсты там. Да сами увидите.

Я, с позволения хозяйки квартиры, отодвинул в сторону швейную машинку, с валяющимся на ней огромным пакетом с катушками разноцветных ниток, потом – стул, невидимый из-за сваленной на спинку одежды, две большие картонные коробки, покрытые толстым слоем пыли, уродливую пластмассовую ёлку, целлофановый мешок, набитый непонятными пластиковыми штучками и, наконец, выудил из-под двух толстых кусков фанеры пакет с картинами.

– Вытаскивайте сюда! – распорядилась бабка, показывая взглядом на относительно свободное место в центре комнаты.

Холсты и вправду оказались неплохими. Причём большинство – действительно, ни разу не использовались. Таких было штук шесть, ещё три – с карандашными набросками, один – с начатой было, но так и не оконченной картиной – кусок неба с церковным куполом в верхнем левом углу.

– Эх! – бабка провела по несостоявшемуся пейзажу рукой. – Попытался Генрих Романович, под конец жизни в другую сторону податься, да так не дошёл. Интересно, что бы было, если бы дошёл?

Она неожиданно смахнула с глаз слёзы, всхлипнула, после чего, вытащила из кармана кофты платок и громко высморкалась. Словно слон в джунглях протрубил.

– Ну, чего? – хозяйка квартиры перевела взгляд на меня. – Устраивает?

– Вполне! – кивнул я обрадовано. – Очень хорошие холсты! И на подрамники натянуты!

– Генрих Романович Панагеев любил порядок, – согласилась она. – Во всём. Жалко только у себя в голове бардак устроил.

Не зная, как на это среагировать, я промолчал.

– И царство ему небесное! – старуха истово перекрестилась, потом немного подумала и добавила: – Ну, или геенна огненная. Там, в конце концов, тоже люди живут. В смысле – мучаются. Бедолаги.

Я вытащил из кармана заранее оговоренную, ещё во время телефонного разговора, сумму, передал хозяйке.

При виде заветных бумажек, она тут же перестала скорбеть по подавшемуся не в ту сторону Генриху Романовичу и пришла в хорошее настроение.

– А вы тоже художник?

– Так, – я в приступе скромности потупил взгляд, – балуюсь.

– Это хорошо! – старуха кивнула. – А хотите, я вам покажу работы моего мужа?

«Ёпрст! Ну, почему я не сказал, что покупаю холсты в подарок любимому племяннику? Или любимому дедушке?».

Пришлось изображать энтузиазм. Ей Богу, воспитанность меня когда-нибудь точно – погубит!