Черно-красная муть

Дверь лифта в очередной раз открылась и, наконец, показались они – Яна в великолепном шелковом длинном платье цвета морской волны, фантастически гармонировавшем с ее зелеными глазами. Платье скользило по ее точенной фигуре и казалось, сейчас стечет с нее блестящими шелковыми струйками. Роман Викторович в элегантном сером костюме из тонкой натуральной ткани и белой рубашке с парой расстегнутых верхних пуговиц производил солидное впечатление делового человека на отдыхе.

Отец Яны приподнял правую бровь, приятно удивленный произошедшей с Валерой перемене. В черной рубашке, заправленной в черные брюки, подпоясанные дорогим кожаным ремнем того же цвета, и в обуви безупречного качества, Валера стал похож на героя любимых им с детства боевиков. Черный цвет подчеркивал его брутальную сексуальность, а тонкая ткань одежды идеально облегала мощную атлетическую фигуру. Особый шик придавала Валере прическа. Напомаженные до блеска кудри он собрал в хвост, став похожим то ли на бессмертного Горца, то ли на морского пирата. По восхищенным взглядам проходящих мимо девушек Валера понял, что выглядит неотразимо и это придало ему недостающую уверенность в себе.

– Скромно, дорого и со вкусом! – заметил Роман, нагнувшись к самому уху Яны.

– Он бесподобен, правда? – восхищенно ответила Яна.

– Посмотрим, – усмехнулся в ответ ее отец.

– Добрый вечер, Валерий! Рад снова увидеть спасителя своей дочери! – первым начал разговор Роман, протянув Валере руку для рукопожатия.

– Добрый вечер! Я тоже рад нашей встрече, Роман Викторович! – ответил Валера, крепко пожимая горячую мягкую руку отца Яны.

– У него руки, как из камня, но почему-то прохладные. Он что, так волнуется? О, Господи, неужели этими лапищами он прикасается к моей нежной девочке?! – подумал Роман, внутренне содрогнувшись от откровенных мыслей, которые нарисовало его воображение.

– Яночка, ты сейчас и вправду стала похожа на Морскую владычицу, – произнес Валера, обратившись к своей возлюбленной в ярком платье, вдоль которого ниспадали пряди ее прекрасных длинных волос. – Цвет морской волны тебе очень к лицу и чудесно гармонирует с оттенком глаз.

– Благодарю за комплимент. – слегка улыбнувшись, ответила Яна, восхищенно глядя на своего преобразившегося возлюбленного, которого полностью одетым она почти не видела.

– Загадочный брюнет во всем черном… В этом есть что-то инфернальное, захватывающее до мурашек, – шепнула она Валере, когда они садились в типичное для Хургады красно-синее такси (RadCab).

Выбранный Романом дорогой ресторан в европейском стиле с ненавязчивой музыкой, средиземноморской кухней и тонкими французскими винами являлся приятным исключением среди большинства шумных заведений с жирной острой едой, дешевыми дурманящими коктейлями и пошловатыми развлечениями вроде всевозможных конкурсов и караоке. Ни Роман, ни Яна, не понимали подобного рода веселье для развязных отдыхающих в шортах и прилипших к потным телам майках, чавкающих шлепанцами по танцполу и напивающихся до свинского состояния.

Именно в подобные места Валеру тянул Артур, независимо от того, в какой стране они оказывались. Валеру раздражала пошлость во всех ее многоликих проявлениях: в чрезмерной роскоши, преувеличенной сексуальности, неуместном юморе или, напротив, несвоевременной серьезности и стремлении поумничать. В родном Новосибирске он всего этого вдоволь насмотрелся. Куда больше ему пришелся по душе интеллигентный Санкт-Петербург с его пикантным душком болот.

На сей раз, вечер прошел на удивление мирно. Роман Викторович дипломатично избегал разговоров о прошлом Валеры. Отец Яны был приятно удивлен манерами и кругозором молодого человека и не раз выражал ему благодарность за спасение дочери. Он, кажется, начал понимать, что нашла Яна в этом крупном парне, но некоторая настороженность в отцовском сердце по-прежнему оставалась.

– Время расставит все по своим местам, – вздохнув, философски подумал он, вспомнив, как его высокообразованные родители поначалу восприняли в штыки идею сына жениться на простой деревенской девчонке из кубанской казачьей станицы. – Главное, чтобы Яночка была счастлива! Похоже, моя маленькая балерина и вправду влюбилась в своего бойца, а он без ума от нее! Эх, молодость!

Глава третья. Двойной обман

Роман проснулся от хриплого, приглушенного крика спавшей рядом жены. Его Рита, такая спокойная и уравновешенная днем, ночами словно перемещалась в другое измерение, полное кошмаров или, как сказал недавно психолог, подавленных воспоминаний. Она кого-то звала, плакала и кричала, просила ее отпустить, а проснувшись, совершенно ничего не помнила. За двадцать с лишним лет совместной жизни Роман почти привык к тайной жизни подсознания своей жены Риты, но обнаружив после свадьбы эту странную нервную особенность новобрачной, он, конечно же, очень удивился и даже немного испугался. Ему поначалу казалось, что в его молодой жене прячется от дневного света какой-то другой человек. Она разговаривала во сне, звала по имени незнакомых людей, упоминала названия мест, вне сомнения, находящихся в Ростове, но чаще бубнила что-то невнятное.

Сам Роман родился в Ростове-на-Дону, где и жил до женитьбы на Маргарите и переезда в Белореченск. Конечно же, он хорошо знал свой город, особенно его исторический центр. Ему было удивительно слышать знакомые с детства названия улиц, магазинов и кинотеатров от девушки, которая, судя по ее словам, в Ростове была всего один раз, в позапрошлом году, когда приехала на свадьбу подруги. Откуда его милая Кубаночка, как он назвал Риту, могла знать о ростовском «рае для сладкоежек», кондитерском магазине «Красная шапочка» на улице Энгельса, которой только в год их свадьбы – в 1992 году, вернули дореволюционное название Большая Садовая, или о гастрономе «Плевен». Роман с детства знал все эти наименования. Он помнил, как мама покупала ему ненавистную синюю школьную форму в Детском мире «Солнышко», как они с мамой ходили за овощами в «Ягодку» и как больше часа простояли в очереди за сладким солнечным молдавским виноградом в «Донской чаше». Рома вспомнил, как ему досталось от отца за то, что он с друзьями сбежал с уроков в кино, чтобы посмотреть какую-то французскую комедию с Луи Дефинесом в «Родине», а возле этого кинотеатра был магазин «Пионер», в котором он купил свой первый лобзик. Рома вырос, но выжигание картин по дереву так и осталось одним из его немногих увлечений, перешедших из детства во взрослую жизнь. Он двадцать три года прожил с родителями в их двухкомнатной квартире на Московской улице около Центрально рынка, который по-привычке в народе называли Старым базаром. В детстве Рома мог часами без толку слоняться по старым улицам Ростова, по его паркам или исследовать набережную Дона, он знал в центре города каждый переулок и закуток.

– Мама, пойдем в «Шапочку». Я хочу «Мишек косолапых» и «Птичье молоко» в коробочке, – улыбаясь, сказала Рита с забавной детской картавинкой. – А еще я хочу корзиночки из «Интуриста».

Роман невольно улыбнулся, вспомнив собственное беззаботное детство. Он еще не забыл волшебно вкусный аромат конфет и шоколада, витавший в «Красной шапочке» в любое время года. Как-то раз он потратил на конфеты все деньги, которые ему дала мама для покупки продуктов. Вместо молока, колбасы и хлеба десятилетний Рома притащил домой полные кульки конфет из «Шапочки», а чтобы мама его не ругала, он купил ее любимые шоколадные «Трюфели» в блестящих серебристых с красным фантиках, букетом собранных на макушке. Как любой ростовчанин, Роман знал, что при гостинице «Интурист» имеется собственная кондитерская, в которой можно было купить навынос самые вкусные в городе пирожные. Особенно ему нравились воздушные безе с высокой короной из масляного крема, усыпанной грецкими орехами. Это все были вкусы и воспоминания его детства, о которых сохранились лишь воспоминания, но причем здесь Рита?

– Мама, я схожу в «Карпаты» за хлебом и кефиром. Можно, я куплю себе мороженное? – спрашивала у кого-то во сне Рита.

Что за Карпаты? Любой решил бы, что у девушки не все дома, но Роман-то знал, что «Карпаты» – это ростовский гастроном на пересечении улицы Энгельса и переулка Островского.

Если во время такого глубокого сна Роман пытался разбудить Риту, она очень пугалась, а потом долго не могла успокоиться и заснуть. Он даже попробовал разговаривать с ней во сне и, что интересно, она иногда ему отвечала.

– Девочка, а сколько тебе лет? – спросил Роман, пытаясь понять, что на самом деле происходит с его женой.

– Восемь годиков, – тоненьким голоском ответила она.

– Девочка, а как тебя зовут? – поинтересовался он.

– Уля, – невнятно произнесла Рита и, повернувшись на другой бок, стала спокойно спать, перестав бормотать.

– Уля? Может, это прозвище? – предположил Роман.

Рита иногда казалась Роману инопланетянкой. Что он о ней знал? Девочка родилась в семье кубанских казаков в одной из станиц Краснодарского края, до пятнадцати лет почти никуда не уезжала из родного села, а после смерти матери они с отцом переехали в Белореченск. Став взрослой девушкой, Рита редко покидала пределы Краснодарского края, иногда гостила у родственников отца в Краснодаре, а каким образом ее детство могло быть связано с Ростовом, для Романа оставалось необъяснимой тайной.

Если бы ему тогда, сразу после свадьбы, кто-нибудь сказал, что в мирное советское время с людьми могут происходить такие чудовищные истории, он бы ни за что не поверил. Правда вырвалась на волю только год назад, когда отец Риты, Георгий Борисович Красильников, серьезно заболел. Врачи сокрушенно разводили руками, оставив ему на завершение земных дел не более полугода. Вот тогда-то Георгий и решил облегчить совесть. Он откровенно рассказал единственной дочери Рите историю ее появления в его семье. Рита, естественно, была в шоке. Когда она обо всем рассказала Роману, он удивился ничуть не меньше, но теперь, узнав правду, ему очень многое стало понятно.

– Риточка, дочка, поди сюда, прошу тебя, – беспомощно лежа на кровати, попросил исхудавший Георгий, протягивая руку дочери. – Нам нужно поговорить, родная!

– Папа, может, ты не будешь тревожиться по пустякам, а поговорим мы потом? – предложила Рита, которой врач строго-настрого запретил тревожить отца после операции на сердце.

– Я боюсь, что это потом может так и не случиться, – грустно улыбнулся старик. – Я и так слишком долго ждал. Это важно, моя маленькая, да только боязно мне…

– Чего ты боишься, папа? – удивилась Рита. – Тебе нужно беречь силы и восстанавливаться после операции, а ты почти ничего не ешь, мало спишь и все время дергаешься неизвестно из-за чего,

– Вот именно, что мне есть из-за чего, как ты говоришь, дергаться! – воскликнул Георгий. – Риточка, малышка, я, прежде чем предстану перед Господом, обязан покаяться в том, что совершил много лет назад. Как говорится, бес попутал. Рита, ты не простишь меня, знаю, но я все равно расскажу тебе, как оно было…

– Папка, ты о чем? – еще больше удивилась Рита, подумав, что, наверное, у отца после анестезии и обезболивающих немного съехала крыша.

– Сядь сюда, дочка! – сказал Георгий, отодвигаясь, чтобы освободить место на кровати для Риты.

Рита послушно присела на край кровати отца, взяв его за руку.

– Папа, я слушаю внимательно. Что ты хотел сказать-то? – спросила она, с тревогой вглядываясь в его затуманенные старостью и воспоминаниями глаза.

– Рита, доченька, я так виноват перед тобой… Прошу, выслушай меня не перебивая! Я много лет мучился от того, что совершил, но я хочу поведать тебе все как на духу. Даже если ты меня возненавидишь, я не стану тебя осуждать, клянусь, милая! – не замечая собственных слез, сказал Георгий, крепче сжав руку Риты.

– Папа, что с тобой? Ты меня пугаешь… – невольно напрягшись, сказала Рита, – Расскажи мне, наконец, все что ты так давно, как говоришь, скрывал от меня.

– Рита, прости, но я не твой отец! В смысле, отец, конечно, но не родной. Мама тоже была тебе не родная. Я тебя просто-напросто украл, встретив посреди улицы! Никогда мне не забыть тот день! Это было в Ростове в 1980 году… То было 13 августа… Я мчался, словно за мной сам черт гнался! Считай, так оно и было, – горько усмехнулся Георгий. – Что, шокирована? Прости, но все было именно так!

– Да что ты такое говоришь, папа?! – спросила Рита, у которой возникло чувство, что земля под ногами превращается в крошку и стремительно просыпается в какую-то бездну, увлекая ее за собой. – Это ведь не может быть правдой?!

– Рита, ты всегда была смелой и умной девочкой! Имей храбрость принять правду! – тяжело дыша, воскликнул Георгий, пытаясь привстать с кровати. – Я украл тебя! Ты выбежала на перекресток так неожиданно… Это было… Эх, я уже и не помню названия тех улиц! Это где-то в центре Ростова, на одном из переулков, которые спускаются к набережной. Я не успел затормозить и… прости, сбил тебя на своем «Запорожце». Ты упала на мостовую и сразу же потеряла сознание… Вообще-то, странно, что тогда вокруг никого не было. Я, наверное, решил, что это судьба! Пока не набежала толпа, я погрузил тебя в машину, положив на заднее сидение. Вначале я собирался отвезти тебя в больницу. Было ведь очевидно, что у тебя вывих и перелом ручки, но я подлая тварь, Рита! Да-да, тварь! Прости, но я в тот день не отвез себя в больницу! Я повез тебя к себе домой. Лена не находила себе покоя. Мы оба словно сошли с ума…

– Я сама сейчас сойду с ума, если ты мне все как следует не объяснишь! – нервным движением выдернув руку из руки отца, воскликнула Рита.

– Мы с Леной в тот день потеряли нашу Риточку. Это я во всем виноват… Я соорудил эти проклятые качели, обмотав веревками толстую ветвь старой яблони! Откуда мне было знать, что она может надломиться и убить мою девочку?! Лена и так слегла с нервами после того, как годом раньше утонул наш младшенький. Нашему сыну Борьке было всего семь годков. Эх, беда-то какая! Пошел наш малец с мальчишками купаться на речку, да и утонул. А наш старшенький, Витек… Эх, что уж там греха таить? Он родился малость поврежденный умом, да и не только. Лена… Мы с Леной решили оставить его в роддоме. Так он и жил в специальном интернате для таких же обиженных Богом горемык, пока не умер в двадцать два года. Вот так-то! – погрузившись в тягостные воспоминания, произнес Георгий, совершенно не замечая ничего вокруг, в том числе и онемевшее от шока лицо дочери.

Рита хотела что-то сказать, спросить, издать хоть какой-то звук, но на ее застывшем побледневшем лице не дрогнула ни одна мышца. Она молча сидела на кровати рядом с едва живым стариком и расширившимися от ужаса глазами не мигая смотрела на него, не в силах даже пошевелиться. При Рите никогда не говорили о других детях в их семье. Оказывается, у нее были братья?! Почему из этого делали тайну? Она хотела спросить, но не посмела вернуть отца из прошлого неловким вопросом, а Георгий продолжил свой рассказ:

– Чем мы разгневали Господа, что он покарал всех наших детей? – вздохнув, произнес Георгий. – Одна лишь Риточка грела нам душу. Красавица, сообразительная и ласковая, как котенок. Какой бес заставил меня соорудить эту проклятую качель? У Риты были толстые черные косы и большие серые глаза. Ей тогда только исполнилось девять лет… Я никогда не забуду ее хриплый крик и окровавленное платьице… Она, словно ангелочек, лежала на траве со сломанной, свернутой набок шейкой.

– Боже… Какой ужас… – вырвалось у Риты.

– Вот именно, ужас! А еще ужаснее было то, что потеря последнего из наших троих детей наверняка убила бы мою Леночку. После того, как утонул Боря, она и так сдала! У нее стало пропадать зрение, она почти ослепла. Лена дни напролет лежала в постели и редко выходила из комнаты. Врачи говорили, что все это у Лены от нервов и со временем может пройти, а может, и нет. Никакие таблетки не помогали. Ее прежнюю лучезарную улыбку я мог видеть только когда Лена общалась с Риточкой, а ведь она даже лица ее толком разглядеть не могла. Я, как больного ребенка, кормил Лену с ложечки, сам хлопотал по дому и заботился о Риточке. Я понимал, что Леночка не переживет смерти нашей дочурки. Я смотрел на бездыханную Риточку, а думать мог только о Лене и не знал, как помочь нашему горю. Я завернул мою малышку в простыню и спрятал ее тельце в погребе, а сам поехал в Ростов. Да-да, я вел себя как сумасшедший! – усмехнувшись, сказал Георгий, наконец, заметив полные ужаса глаза сидящей рядом побледневшей женщины. – Не смотри на меня так, умоляю! Я примчался в Ростов, чтобы посоветоваться со знакомым невропатологом, как мне быть с Леной, как рассказать ей все или, наоборот, вообще ничего не говорить. Я боялся сказать Лене правду, но ведь ей все равно пришлось бы узнать. Но я так и не доехал до врача, а нашел тебя, мое маленькое сокровище, и повез домой. Я вылечил тебя и сказал, что ты упала с качелей и ударилась головой, потому мало что помнишь. А ты, моя бедняжка, все просилась домой и звала своих родителей. Ты возмущалась, когда тебя называли Ритой, говоря, что тебя зовут Ульяной Паловской и ты живешь в Ростове на Подбельского.