Город украденных улиц

Это был его первый вояж за границу: по окончанию школы отец Темирханова оплатил двум друзьям тур по Европе длиной в полгода с посещением всех основных архитектурных достопримечательностей, – втайне надеясь, что парни выкинут из головы этот трухлявый дом, за который они не переставали его упрекать. А может, и вообще забудут свои чудачества и устроят на отдыхе приличные их возрасту попойки и кутежи.

Его расчеты не оправдались ни на йоту: наши герои, тщательно отгладив рубашки, бродили по историческим центрам городов, зарисовывая всевозможные соборы, дворцы и просто красивые здания, восхищаясь их утонченностью и ведя мудреные, не каждому понятные беседы, – в том числе и о погибшем особняке.

Все началось в Шартре. Проведя неделю в Париже, юноши направили стопы в городок на реке Эр, желая увидеть местный Нотр-Дам. Он был знаменит на весь мир своими двумя башнями, выстроенными в совершенно разных стилях.

Древний собор по-стариковски дремал на солнышке, пока молодые люди переносили в альбомы контуры скульптур с портала восьмисотлетней давности. И тут Чернышов невзначай осведомился, как здоровье у почтенного сооружения.

Собор решил, что парнишка шутит, но, к своему удивлению, обнаружил, что дерзкий

юнец расслышал его ответ. Тут уж шедевр ранней готики пришел в восторг и начал болтать с ним о чем ни попадя, и в итоге Темирханов, потеряв собеседника, даже немного разозлился.

Тогда Евгений, видя, что здание истосковалось по общению, оставил приятеля в гостинице и явился на соборную площадь ночью. Сначала юноша пытался выяснить, является ли подлинником вуаль Девы Марии, хранящаяся в шартрском Нотр-Даме с незапамятных времен; собор отвечал уклончиво; и вдруг слово за слово Чернышов в шутку предложил ему сдвинуть на несколько градусов витражную розу на западном фасаде. Он потом и сам не мог вспомнить, зачем это ляпнул. Вопреки его ожиданиям собор отнесся к глупой просьбе серьезно и сказал, что готов не только розу сдвинуть, но и шляпу снять перед столь способным молодым человеком, если бы таковая у него имелась.

Чернышов посмеялся и настоял на розе; ему все это казалось лишь забавой. Но на следующее утро, придя к готическому зданию, юноши застали перед ним толпу всполошившихся людей – работников собора, а также экстренно вызванных искусствоведов, историков, полицию и иных ответственных лиц. Витражная роза на фасаде повернулась вокруг своей оси на несколько градусов, – рисунок, разумеется, сместился.

В тот день исторический памятник закрыли для посетителей, отдав его на растерзание целой куче экспертов, которые так и не смогли объяснить, что послужило причиной столь невероятных изменений.

Следующей ночью Евгений попросил собор вернуть все на свои места и почти сразу же, растолкав спящего Темирханова, во всем ему признался. Приятели сбежали из Шартра на ночном поезде, следовавшем в Лион, – как будто кто-то мог заподозрить их вину!

У Чернышова бешено колотилось сердце: он вовсе не ожидал, что столь древний, умудренный опытом собор воспримет его вздорную шутку абсолютно серьезно.

Вернувшись в родной город, они, успокоившись, с восторгом вспоминали о своих проказах.

– Навел ты шороху, – хохотал Рустем: здесь, в Семизвонске, все произошедшее казалось не более чем причудливым сном.

Следующим летом Чернышов отправился в Европу один – его друга нежданно-негаданно настигла любовь, и он на некоторое время утратил интерес к архитектуре.

Пока его младший приятель куролесил во Франции, Рустем встречался с девушкой из деревни, которая впоследствии стала его женой. Родственники, конечно, чинили препятствия неравному браку, но как-то вяло, и через полгода окончательно смирились. Девица быстро свыклась с жизнью в богатом семействе и даже переменила казавшееся ей невзрачным имя Наталья на Натэлла.

Еще через год в Страсбурге Чернышов задумал свое первое преступление, а именно: похищение небольшого фахверкового особняка. Такие дома нравились ему до безумия, но ни про какую кражу он поначалу и помыслить не мог; так получилось, что дом, в общем-то, сам склонил его к беззаконию. Фахверковая обитель торговца английским сукном простояла на этой улице пять веков, но ни разу ей не доводилось встречать человека, способного услышать и понять ее каменную боль, скопившуюся за столетия и глубоко запрятанную в грудной клетке из деревянных балок.

Чернышов, прогуливаясь по средневековой улочке, без всякой задней мысли осведомился у симпатичного здания, как его дела. Дом с минуту озадаченно молчал, но потом обрушил на юношу целую лавину жалоб – что он уже давно ждет, когда мэрия обратит наконец на него внимание и подлатает различные изъяны, которыми он обзавелся за последние несколько десятков лет.

В разгар беседы начался дождь; узнав, что юноша – архитектор, дом как будто плакал дождевыми каплями и просил не покидать его.

Чернышов довольно сердито ответил на эти надоедливые излияния:

– Не переселяться же мне в Страсбург из-за вашего каприза.

Тогда дом попросил забрать его к себе, в тот дивный край, где живут столь прекрасные молодые люди, которые относятся к домам с уважением, а не как к бессловесной скотине, годящейся только для обслуживания людских нужд. Дом льстил, пресмыкался и пел дифирамбы юнцу; он как будто вцепился в Чернышова и в итоге выбил из него обещание увезти его с собой в Россию.

С тяжелым сердцем Евгений вернулся в Семизвонск и выложил все Темирханову.

– Ну и дурак же ты, зачем наобещал, – ответил тот. – Да забудь про этот трухлявый дом. Тоже мне, гусь страсбургский. У него крыша съехала на старости лет, а ты и уши развесил.

Прошло три года; Темирханов унаследовал все состояние своего отца, возглавив никелевую империю, и вдруг сам поднял забытую тему с фахверковым домом.

– Все думаю, почему бы не вывезти этот домишко втихую? Да ведь только рано или поздно найдут его здесь, пусть и не сразу, – посетовал Рустем.

– А мы заменим его копией, – неожиданно предложил Чернышов. – Поверь, неотличимой копией.

Приняв роковое решение, они приехали в Страсбург вдвоем. Бывшая резиденция суконного торговца уже и не чаяла увидеть юношу, посчитав его лжецом и пустобрехом. Заговорщики обсудили детали; дом решил прикинуться больным и имитировать внезапное разрушение. Действительно, за какой-то месяц он стал усиленно изображать обветшание и обвалил для пущей убедительности кусок крыши. Хозяева особняка поспешно съехали к родственникам; мэрия наконец обратила на страдальца внимание и отправила к нему на помощь целую толпу реставраторов. Меж тем, за городом, в специально арендованном большом гараже, в разобранном виде уже лежала копия дома, изготовленная так мастерски, что могла обмануть самых квалифицированных архитекторов, историков и искусствоведов.

Чернышов достиг полного сходства с оригиналом при помощи каких-то непостижимых, почти магических манипуляций – в своей лаборатории в Семизвонске он изготавливал особые растворы, в которых вымачивал деревянные балки, чтобы состарить их на необходимое количество лет, потом колдовал с загадочными порошками и притирками, создавая запах времени. Таких фахверков Евгений мог налепить хоть сотню в родном городе, но его держало слово, которое он столь необдуманно дал старинному особняку.

Дом, между тем, разрушался все больше и больше, – он разваливался просто на глазах; в группе специалистов, мобилизованных для его спасения, одна треть была подкуплена Темирхановым. Никелевые гонорары заставили людей молчать, и ночь за ночью старые детали заменялись на новые.

Опуская подробности транспортировки, просто скажем, что уже через несколько месяцев здание появилось на окраине элитного поселка под Семизвонском, где находился загородный особняк Темирханова.

После завершения дерзкой операции двое проныр радостно чокнулись шампанским.

–Ну, ты прямо вольный каменщик, – сказал Темирханов, переводя восхищенный взгляд то на дом, то на Чернышова. – Даже слишком вольный.

После первой удачной кражи друзья стремительно покатились по наклонной. Сначала они тащили отдельные интересные детали, не рискуя больше связываться со зданиями. Эти пройдохи, например, играючи изготовили копию Шартрского лабиринта и ловко подменили старый на новый, опять прикрывшись реставрационными работами. Собор, их давний приятель, был в восторге от таких проказ и даже просил заменить несколько статуй на аркбутанах, которые, как оказалось, завидовали статуям, стоявшим в порталах. Каменные обитатели храма постоянно переругивались меж собой, отчего готический шедевр уже порядком устал. Однако на этот раз молодым людям хватило ума не пойти у здания на поводу.

Им удалось втолковать почтенному представителю средневекового искусства, что нет никаких гарантий, что и у новых статуй со временем не испортится характер – совершенно очевидно, что аркбутаны и портал разительно отличались меж собой степенью комфорта. Статуи на портале ежедневно глазели на разношерстную толпу посетителей, обсуждая их не хуже заправских сплетниц; а жильцы аркбутанных высот могли только наблюдать за облаками и звездными галактиками – их каменное зрение превосходило точностью лучшие телескопы, но таращиться все время на туманность Персеид, кочующую по августовскому небу, давно всем наскучило. Собор, измотанный ежедневными перебранками, очень надеялся, что эти молодчики увезут наиболее скандальные статуи к себе, но просчитался.

Размявшись в Шартре, друзья перебрались в Париж, где стали развлекаться тем, что сманили парочку горгулий с крыши Нотр-Дама, прицепив на фасад свои собственные, практически не отличимые поделки. На одной из лап каменного животного Евгений вывел небольшую надпись: «Привет от мастера Чернышова», посчитав с вполне простительной для юных лет уверенностью, что это необыкновенно весело и остроумно.

Стоит заметить, что время от времени в архитекторе пробуждалась совесть, но он тут же убаюкивал ее доводами, что это не что иное, как месть за дом купца Иголкина, – и бесчинства продолжались.

После первой удачной кражи друзья следующие несколько лет чуть ли не каждые два-три месяца летали во Францию. Там они устраивали Тур де Франс на собственный манер: катались по стране на велосипедах, заезжали в старинные города, одурачивая, сбивая с толку и сманивая с насиженных мест разные архитектурные интересности. В итоге через год знаменитая статуя улыбающегося ангела из Реймса улыбалась уже на берегу Кокшенки, — реки, протекавшей через Семизвонск, – а двое друзей, чувствуя полную безнаказанность, распоясывались все больше и больше.

Вторым украденным после фахверка зданием стал парижский особняк Клюни – точнее, некоторая его часть, примерно одна шестая. Чернышов давно был влюблен в эту постройку: он мог часами не выходить из милых его сердцу стен, разглядывая поражающую воображение коллекцию средневекового искусства, дарить воздушные поцелуи принцессам в разукрашенных блио, мастерски вышитым на гобеленах, и ловить в ответ их восхищенные взгляды.

Болтал он и с особняком: тот рассказывал ему про Клюнийскую реформу и ужасы чумы, все больше проникаясь симпатией к необычному посетителю.

Заручившись расположением одного из самых знаменитых и достопочтенных зданий Парижа, молодой человек стал потихоньку соблазнять его переездом.

Чопорный особняк, недолго думая, уступил ухаживаниям очаровательного архитектора, так как ему было жаль терять столь приятного собеседника.

Подученный Чернышовым Отель Клюни сказался больным и пустил трещины в разных местах; в итоге в толпе срочно вызванных реставраторов примерно одна четвертая оказалась подкуплена.  Сам особняк всячески способствовал успеху операции – отвлекал внимание от якобы реставрационных работ, вызывая легкое помутнение рассудка или наводя неожиданную дрему, – и вот через полтора года небольшая часть здания переместилась в Семизвонск.

Спустя какое-то время один из французских реставраторов, бывших в сговоре с Чернышовым, все-таки не смог совладать с муками совести. Он пошел было в полицию с повинной, но по дороге ему на голову упал обломок кирпича, одаривший его благостной амнезией. Остальные участники авантюры волей-неволей сделали из этого определенные выводы.

Евгений окружил парижского гостя зарослями розы ругозы, самшитовыми кустарниками, подстриженными в виде шаров и конусов, и прямо-таки отеческой заботой.

Поначалу он очень волновался за здоровье столичного жителя, все суетился вокруг него, спрашивал, не нужно ли чего и не грустно ли ему в провинции, но особняк был только рад отдохнуть от суеты мегаполиса. Самое интересное, что, будучи лишь частью дома, он не ощущал себя отрезанным ломтем; ему удалось стать вполне самостоятельным зданием, сбежавшим в глушь из большого города за новой жизнью.

Не успев толком отдохнуть после удачной кражи, двое безумцев уже приценивались к готическим постройкам; однако утащить целиком хотя бы один собор со стрельчатыми башнями было им все-таки не под силу, – слишком громоздкими были эти средневековые сооружения, некоторые, как известно, перещеголяли в размерах даже египетские пирамиды. Но все же хотелось! Хотелось чуть не до дрожи в коленях, и тогда они решили сделать небольшой собор из элементов разных храмов, подворовывая детали то там, то тут.

Так, потихоньку, за пару лет они возвели готический собор, ставший иллюстрацией фразы «с миру по нитке». Вместо ниток, правда, были: витражная роза в восемнадцать лепестков из реймсской базилики Св. Ремигия, башни Амьенского собора, укороченные вполовину, и главный портал Кемперского собора. Портал этот выглядел бедновато, зато стащили его буквально за два дня – точнее, за две ночи. Собор распевал колыбельные, погрузив охрану в глубокий здоровый сон, пока злоумышленники делали свое черное дело.

Внутреннее убранство они смастерили сами: на витражах красовались сибирские цветы и травы, статуи, вырезанные из дерева местными умельцами, смотрелись вполне достойно; единственной краденой вещью в интерьере были фрески из собора св. Капрасия (который, правда, к готике отношения не имел).

К чести двух авантюристов нужно сказать, что они обращались с готическими постройками деликатно и уважительно, как со старожилами Европы, выясняя, в каких местах есть трещины и разрушения и предлагая быстро и безболезненно заменить проблемные части на новые. Большинство соборов охотно соглашались, видя, что эти двое – толковые и грамотные ребята.

Постепенно на окраине города, вдоль реки, выстроилась в ряд парижская коллекция – средневековая часовня Сен-Этьез, часть Отеля Клюни и собор-архитектурная компиляция. На него, кстати, прицепили те самые, много лет назад украденные горгульи из Нотр-Дама. Каменные уродцы почти не разговаривали, а только горько вздыхали. Еще бы, кому взбредет в голову веселиться, имея столь отталкивающую внешность. С таким лицом одинаково неприятно смотреть что на Париж, что на Семизвонск.