Божественный спор

Где-то на каторийском тракте

«Какой кошмар!» – первое, что подумала Ниилида, обнаружив себя в теле мелкого пушистого грызуна. Ее представления о прекрасном были самым грубым образом попраны. Но, бросив взгляд в ближайшую лужу, она несколько успокоилась, рассмотрев свое отражение: все же некоторого обаяния это существо не лишено. Наморщив милый розовый носик, Нилиида фыркнула и проворно юркнула в сторону от дороги. Звериный слух уловил стук копыт и скрип колес, а значит, скоро здесь появится повозка. Было бы обидно оказаться раздавленной в самом начале пути.

Впрочем, благодаря повозке можно и сократить дорогу. Увы, скорость Нилииды сейчас оставляет желать лучшего. А богине стоит добраться до своей избранницы как можно быстрее. Онифа и Гердия точно не будут сидеть на месте.

Затаившись в траве, Нилиида подождала, пока мимо пройдет кляча, а когда напротив показалась деревянная телега, быстро побежала и ловко запрыгнула в нее, спрятавшись среди сена и мешков с зерном. Устроившись поудобнее, немного подумала и вонзила острые зубы в грубую ткань ближайшего тюка. Подкрепиться по пути тоже будет кстати.

Насытившись, богиня сладко зевнула и свернулась клубочком, прижавшись боком к растерзанному мешку. Ее что-то смутно беспокоило, и она не сразу поняла, что это звериный инстинкт. Осознав же, чего хочет ее новое тело, она посмеялась про себя, набила щеки зерном и, умиротворенная, впала в легкую дрему, прокручивая в уме еще раз условия божественной сделки. Выдать девицу за короля – не такая уж сложная задача. Как бы ни горячилась Гердия и ни хитрила Онифа, любовь, как и все прекрасное, находится в сфере влияния Нилииды.

Богиня была не настолько эгоистична или глупа, чтобы считать, что силы других богинь незначительны. Мир всегда находится в легком дисбалансе, вопрос только в том, в чью пользу смещены весы. Единоглазый мудр и хитер. Он хорошо знает, что не способен поддерживать идеальное равновесие постоянно. Знает так же хорошо, как и характеры своих сестер и дочерей. Он понимает, что те так просто не откажутся от своего соревнования, и потому придумал эту забавную игру. От которой, конечно, ни одна из богинь не могла отказаться. Слишком уж высоки ставки и желанен приз.

Если Ниилида выиграет пари, в ее честь будут строить новые храмы, в которых сотни жрецов и тысячи прихожан станут дарить ей огонь своих душ. И тогда ее сила возрастет многократно. А она щедро поделится новым могуществом, смещая людское внимание со слишком низменных или, наоборот, возвышенно-холодных, но при этом одинаково уродливых сфер, на более изящные и живописные.

И когда-нибудь люди назовут этот век Прекрасным.

Ранним утром в королевском замке

Туман был привычным зрелищем, открывающимся из окон Синего замка, слишком уж высоко тот стоял, устроившись на самой вершине горы в центре Катории. И все же сегодня серое марево наводило тоску на его величество Эдварда Третьего, как его между собой именовали придворные, или Эдварда Одноглазого, как его все чаще называли подданные. Впрочем, не с насмешкой, а легким религиозным пиететом, находя в увечье правителя некое мистическое сходство с главой божественного пантеона, которого почитали даже в отдаленных провинциях королевства.

Сегодня король был не в духе. По самым прозаическим причинам – он не выспался, не успел позавтракать и сейчас спешил на Королевский совет, на котором ему предстояло обсуждение длинного списка не самых простых вопросов с далеко не самыми приятными, на его вкус, людьми. Отправиться на священный праздник Мальтира тоже было не лучшим способом провести ночь перед официальным объявлением отбора невест. И все же человек слаб, даже если его голову венчает корона или, как в случае Эдварда, широкополая шляпа.

Чем больше ответственности ложилось на его плечи, тем чаще что-то внутри него хотело взбунтоваться и вытворить что-нибудь эдакое. Такое, что позволит ему снова почувствовать себя человеком, а не заводным механизмом, действующим исключительно по законам рациональности. Нельзя сказать, что король был чрезмерно вспыльчив или часто потакал сиюминутным желаниям, забыв о государственном долге. Скорее, он предпочитал быть в ладу с самим собой и потому эпизодически давал себе волю в мелочах. Но только если был уверен, что готов к цене, которую придется за это заплатить. Дурное самочувствие и плохое настроение были не такой уж большой платой за полученное ночью удовольствие от прощания с холостяцким статусом.

– Морглот побери, Иттан, ты можешь объяснить, почему Королевский совет всегда проходит в такую рань? Почему не в полдень, например? – болезненно сморщившись, бросил через плечо Эдвард.

Не отстающий от него ни на шаг секретарь тут же ответил:

– Вы сами постановили год назад официальное время для регулярных заседаний – семь утра. Впрочем, конкретно это собрание можно было бы перенести, учитывая обстоятельства, но позавчера, когда мы обсуждали перенос, вы не захотели сдвигать его на полдень. Так как никто не знает, когда загорятся метки у избранниц. И лучше поспешить с официальным объявлением.

Голос секретаря был отвратительно бодр для человека, который вместе с королем провел всю ночь на оргии в храме, а затем еще раз перепроверил и подготовил все документы к собранию. Эдвард слишком хорошо знал Иттана и готов был поставить собственную голову, что тот, в отличие от него, сегодня и вовсе не сомкнул глаз. Неодобрительно покачав головой, король немного ускорил шаг, преодолевая последние метры коридора, ведущего в зал совещаний.

Высокие, до самого потолка, окна светились белизной – рассветное солнце поднялось достаточно высоко и теперь пыталось пробиться сквозь плотный туман, подсвечивая его изнутри. Казалось, что за стенами замка не обычное каторийское небо, а густая сметана или взбитые с сахаром сливки. Зал был еще пуст, Эдвард пришел первым, и расставленные по кругу, как в амфитеатре, столы советников выглядели одинокими. Королевский трон находился на небольшом возвышении у дальней стены и тоже ждал владельца. Эдвард поспешил занять свое место. В том, чтобы заходящие в зал сразу натыкались взглядом на фигуру короля, восседающего в огромном кресле с золотой инкрустацией, была определенная важность. Подданным лучше почаще напоминать о королевском величии. Особенно высокопоставленным.

Устроившись в кресле поудобнее, король еще раз бегло просмотрел взглядом бумаги, закрепляя в уме повестку дня. Помимо самой главной новости предстояло обсудить результаты последней налоговой реформы, решить вопрос повышения цен на зерно, экспортируемое в Иньдзянь, и коротко пробежаться по новым назначениям в судейской палате. Оторвав взгляд от документов, Эдвард положил локти на стол, сцепил ладони и устроил на них подбородок, задумчиво уставившись на открытые двери зала.

Члены Королевского совета начали прибывать практически одновременно, заходя в зал небольшими группами, которые выражали их политическую позицию куда лучше, чем речи, которые они говорили на собраниях. Первыми направились к своим столам четверо министров в компании с главой судебной палаты. Их раннее прибытие тоже не было случайностью: таким образом они выражали свое уважение к Совету и возглавлявшему его королю, а также демонстрировали служебное рвение. Следом спокойно вошел в зал верховный жрец и в гордом одиночестве проследовал к своему месту. Со стороны могло показаться, что остальные избегают седовласого мужчину в белом одеянии, но Эдвард знал, что тот сам не стремится участвовать в политических играх.

Последними, явившись за минуту до назначенного часа, порог переступили представители Герцогората. Самые знатные люди королевства, среди которых не хватало только одного из герцогов – того, кто сейчас стоял за правым плечом короля, исполняя обязанности его секретаря. Зато возглавлял компанию маркиз, чье положение в табеле о дворянских титулах никогда не соответствовало его амбициям. Долгие годы Симон Ниор Фламбре работал над тем, чтобы добиться уважения, преданности и даже некоторого подобострастия от тех, кому, наоборот, титул позволял требовать подобного от него. Консерватор на словах, маркиз всегда действовал исключительно в своих интересах, которые очень часто расходились с королевскими. От одного вида его лошадиного лица с пышными старомодными бакенбардами начавшее идти на поправку настроение Эдварда тут же снова испортилось. Впрочем, он слишком хорошо держал себя в руках, чтобы кому-то это демонстрировать.

Наконец все члены Королевского совета расселись по местам, и началась рабочая рутина. Занудное перечисление повестки, затем ровное, даже слишком, обсуждение поставленных вопросов. От кабинета министров, главы судебной палаты и верховного жреца редко можно было услышать протесты или контрпредложения, так как все вопросы до этого уже не раз обсуждались за пределами совета. А вот молчаливое согласие, даже некоторое равнодушие Герцогората ко всем обсуждаемым пунктам выглядело подозрительным. И интуиция не подвела короля.

– Господа, сегодня я должен сделать еще одно, последнее, но самое важное объявление. – Говоря эти слова, Эдвард обвел взглядом всех присутствующих по очереди.

Увидев, как едва заметно напряглись плечи маркиза Фламбре, он понял, что тот уже все знает. И целое утро только и ждал, когда состоится официальное объявление отбора. Не позволив себе пока отвлекаться на это, Эдвард продолжил:

– Я счастлив объявить, что в ближайшее время в этом зале перестанет пустовать один из стульев. Да, речь идет о месте будущей королевы. Его святейшество уже в курсе и может подробнее рассказать о таинстве, которое позавчера произошло в главном храме. Сам Единоглазый решил откликнуться на молитвы и отметить божественным символом девушек, чьи таланты, способности и характер делают их идеальными претендентками на мои сердце и руку. Отбор невест начнется сегодня, глашатаи по всей стране уже начали делать объявления, все ответственные предупреждены. Любая девушка с рисунком королевского пиона на плече может явиться в замок и принять участие в отборе.

Закончив речь, король еще раз посмотрел на своего старинного оппонента и увидел, что тот торжествующе улыбается. Времени гадать, откуда именно маркиз получил информацию, не было. Оставалось только надеяться, что метка не загорелась на плече его единственной дочери, которую Эдвард помнил очень смутно.

И все же это была не та кандидатура, которую он хотел бы рассматривать себе в жены.

Три часа спустя в Каторийском дворце маркиза Фламбре

Лиона смотрела, как пылинки медленно кружатся в воздухе, подсвеченные широким лучом солнца. День выдался неожиданно жарким для ранней весны, и она взмокла, несмотря на то что стояла в одной нижней сорочке и корсете. Рядом в буквальном и переносном смысле потели швеи и горничные, примеряя на нее новые, еще не дошитые до конца платья, чтобы окончательно подогнать их по фигуре. Аромат чайных роз, стоявших в углу на маленьком круглом столике, смешивался с ароматом духов Лионы и легким запахом женского пота. Духота навевала сонливость, слишком туго затянутый корсет неприятно впивался в кожу, хотя и был сделан по фигуре. Тишину нарушал только шелест ткани и редкие короткие реплики, которыми обменивались швеи.

Звук резко открывшейся двери тут же развеял ленивую атмосферу. Лиона повернула голову, ожидая увидеть в дверях мать, но ее взгляд наткнулся на последнего человека, которого она хотела бы сейчас видеть. И которому абсолютно все нормы приличий запрещали здесь находиться. Даже факт отцовства и статус главы дома не могли оправдать того, что мужская нога ступила в девичий будуар, хозяйка которого находилась в данный момент неглиже.

Лиону охватил вихрь противоречивых чувств – среди них были и ярость от столь явного оскорбления ее достоинства, и очевидный девичий стыд, и глубокое удивление, заставляющее сомневаться в том, что видят глаза. Увы, зрение не пыталось ее подвести. На пороге, сминая мягкий ворс ковра подошвами идеально вычищенных сапог, стоял ее отец, маркиз Фламбре. Его худое узкое лицо с седыми бакенбардами было спокойным, а взгляд медленно скользил по модно наряженным манекенам, выставленным в шеренгу. Лиону выражение его лица поразило даже больше, чем неожиданное появление. Не то чтобы она ожидала от отца признаков смущения, так как с трудом могла представить, что он вообще способен на это чувство. Но единственной причиной, по которой маркиз мог так поступить, должна была быть ярость. Которая, скорее всего, закончилась бы короткой бурной вспышкой. Спокойствие же маркиза было необъяснимо, и оттого только сильнее пугало.

Когда отец посмотрел на Лиону, она похолодела, забыв, что еще мгновение назад ей было душно и жарко. Руки покрылись гусиной кожей, а в душе осталось только одно чувство – страх.

В полной тишине маркиз сделал несколько шагов вперед и подошел к Лионе вплотную. Его взгляд изучающе прошелся сначала по ее лицу, затем спустился ниже и с тем же ленивым равнодушным выражением скользнул в декольте. Лиона почувствовала, как кровь приливает к щекам, и снова задохнулась от стыда и возмущения. Эти чувства почти помогли ей пересилить ужас, но она не успела открыть рот, как отец заговорил первым.

– К счастью, фигурой ты пошла в мать. Есть на что посмотреть мужчине. – Следующая реплика стала указанием для швей: – Сделайте декольте на всех платьях ниже.

Лиона наконец немного успокоилась и взяла себя в руки. Совершенно напрасно, потому что маркиз снова перевел внимание на нее. Его холодный колючий взгляд породил новую волну неприятных мурашек, а затем отец сделал то, чего она никак не могла ожидать. Он резко протянул руку и больно ущипнул ее за плечо, чуть ниже горящей на коже метки.

– И склонность к полноте тоже досталась от матери. Тебе явно не следует ужинать в оставшиеся до отбора дни. Пусть шьют потуже, с расчетом на объемы поменьше.

Договорив фразу, он развернулся и медленно вышел, не позаботясь удостовериться в том, что его приказы поняли и приняли к исполнению. Девушки все еще стояли, замерев в реверансах, и не подняли голов, пока не раздался звук хлопнувшей двери. Тогда они засуетились как растревоженные пчелы, продолжая прерванную работу с двойным усердием.

И только Лиона все еще смотрела в ту точку, где только что был маркиз. Она стояла и дрожала, будто бабочка, пришпиленная острой булавкой в альбом коллекционера. Еще живая, но уже обреченная судьбой.

* * *

Сова сидела у всех на виду, вцепившись когтями в балюстраду балкона. Но никто не обращал на нее внимания – ни слуги, ни хозяева дома. И вовсе не потому, что были так невнимательны. Пусть Онифе и пришлось отказаться от большей части своих сил ради соревнования, все же кое-какие умения у нее остались. Вспомнив об этом, она несколько раз моргнула, меняя черно-белое птичье зрение на более привычный человеческий взгляд.

Девушка, за которой богиня наблюдала через окно, тут же стала выглядеть иначе. Темное платье окрасилось синим, а на бледном лице стал заметен пунцовый румянец. Стыд, гнев или банальная лихорадка раскрасили ее щеки, оставалось загадкой – разобрать издали, в чем причина, Онифа не могла. Мысли потекли прохладной волной, продолжая перебирать варианты, из-за которых кровь может приливать к коже, и богиня резко встряхнула головой, возвращая внимание к своей подопечной.

За пару дней, что она провела, подглядывая в окна за жизнью семьи маркиза Фламбре и подслушивая разговоры их слуг, ей удалось узнать не так уж и мало.

Хозяина здесь боялись все, хозяйку никто не воспринимал всерьез, а к их дочери относились по-разному. В целом почти все уважали ее за ровный, но твердый характер и слушались чуть лучше, чем мать. Личные горничные даже позволяли себе сочувствовать молодой госпоже, когда думали, что их никто не видит и не слышит. Только камердинер маркиза относился к наследнице с ярко выраженным презрением, так, будто в иерархии дома, в отличие от общепринятой, его место было на пару ступенек выше, чем ее.

В целом итогами наблюдений Онифа была довольна. Ей попалась образованная и интересная девочка, пусть и предпочитающая временами надевать маску глупышки. Сомнения вызывал только характер. Той, кто не может совладать с лакеем, вряд ли удастся завоевать сердце короля. Даже если он окажется не очень умен и мягкосердечен.

Последние четверть часа дочь маркиза провела в своих покоях за чтением книги, что богиня мудрости тоже не могла не одобрить. Сейчас же девушка отложила чтение в сторону и с задумчивым выражением лица зашевелила губами.

Онифе не нужно было усиливать слух, чтобы разобрать, что та говорила. Прочитав слова клятвы по губам, сова одобрительно ухнула.

«Этот сукин сын пожалеет, когда я стану королевой».

Да, с божественной помощью у этой девочки все может получиться.

В храме Мальтира, на западе от столицы

Когда Рия проснулась, время уже давно перевалило за полдень. Она сладко, до хруста в суставах, потянулась и сонно зевнула. Обведя взглядом последствия бурной ночи, задержала внимание на бассейне, раздумывая, ополоснуться прямо тут или пойти вниз. Решив, что ей все-таки нужно не только взбодриться, но и привести себя в порядок, Рия резво зашагала в сторону терм. План был прост: сначала она разберется с гигиеной, потом с плотным завтраком, а уж потом подумает, чем себя занять. День после чествования Мальтира предназначался для отдыха, но праздность была для нее слишком скучна.

Нагретый солнцем камень приятно грел босые ступни, пока Рия шагала по дорожке. Лику она заметила издали, узнав со спины по длинным медно-рыжим волосам. Подбежав, Рия хлопнула подругу по спине и засмеялась, когда та сначала испуганно ойкнула, а потом выругалась самым непристойным образом.