Контрабанда Комарно

Он снова сбежал из тюрьмы. За эти годы заключенный успел всё тщательно продумать: и свой побег, и поиск сокровищ, и новую безбедную жизнь за границей. В план Зуба удачно вписался Митрич, который к тому времени заведовал ремонтом судов в сухом доке. Большая величина по тем временам, а это значило, что его никто не заподозрит.

С таким предложением и появился ранним весенним утром Зуб на пороге ветхой комнаты «парижского» общежития… Тогда они не успели всё обсудить, и рецидивист назначил вторую встречу в Москве, где он подробно сможет всё рассказать, а пока наказал деду ждать его телеграмму.

– И как я мог ему отказать… Он бы меня прям там на месте… Да чего меня, меня-то ладно, но вот Глашку… Не заслужила она такой смерти, – рассуждал Митрич вслух и до сих пор корил себя за сделанный выбор.

Глафире он велел оставаться в Мордовии. Он приедет за ней, когда всё образуется. Что должно образоваться верная подруга не уточняла, за много лет их совместной жизни она привыкла беспрекословно доверять ему, а он – ей, без лишних вопросов, особенно когда дело касалось их жизней.

А в том, что сейчас речь идет об их судьбе, она не сомневалась. Поэтому, без долгих разговоров и сборов, боевая подруга пообещала утром уехать и сделать все, как он и говорил.

Глаша уже давно знала, что дед – беглый, Митрич не смог удержать это в тайне и, однажды, придя с повинной, поведал ей всё: за что его взяли, как долго сидел, как сбежал… Жена не нашла ничего предосудительного в его поступках, и они закрыли эту тему навсегда.

Сейчас Митрич волновался не напрасно, он знал подлую душонку Зуба, чувствовал ещё тогда, после побега, что нельзя ему доверять и не стоит иметь с ним никаких дел.

Отсидел бы, по тихой, свой срок, да и вышел бы. Стал бы честным и свободным человеком. Нет, ведь… Не мог я тогда Кешку бросить помирать, а там уж и пути обратно не было.

После своего чудесного спасения дед пообещал себе, что никогда больше не станет связываться с молодым и безжалостным рецидивистом Зубом, и много лет твердо держал слово.

* * *

После приезда Зуба в поселок П.П.К., они условились встретиться второй раз в Москве, как бы случайно. Встреча была назначена в полдень в поезде метро, чтобы никто вдруг не заподозрил. Старые знакомые картинно обрадовались встрече и вышли на ближайшей станции – Парк культуры, попить пивка. В разговоре Зуб вскользь упомянул, что как раз недавно была амнистия, и поэтому он оказался на свободе раньше срока, но этим опытного Митрича обмануть не удалось. Он-то точно знал, что такие как Зуб просто не выходят из тюрьмы, тем более после побега.

Ещё в затоне, сидя в тесной комнатушке Митрича, убийца и вор пытался убедить деда в том, что он исправился, встал на верный путь и теперь хочет найти драгоценности, о которых говорил Кеша – Викентий Лисовский – в тот холодный и дождливый ноябрьский вечер, для того, чтобы выполнить его последнюю волю и передать их сыну – Эжению. Конечно, за определенную мзду, которую и обещал им умирающий поэт. С помощью этой мзды он – Зуб – мог начать новую счастливую жизнь за границей.

Митрич понял, что беглый заключенный был решительно настроен во что бы то ни стало раздобыть те сокровища. И совсем не был уверен в том, что Зуб поделится хоть каплей с наследником, а уж тем более с ним. Но отказаться дед не мог, потому что знал, что иначе не вернется уже он в «Париж». Быстро закончится его жизнь, скорее всего в этот же вечер, в какой-нибудь темной московской подворотне…

После второй кружки жигулевского пива в каком-то баре на Ленинском проспекте Зуб поделился подробностями своего плана. Но зашел он издалека. Этот план у него созрел в тюрьме, и он много раз проворачивал его в уме, пытаясь найти недостатки и выискивая риски.

Поговорив о том, о сём, Зуб, наконец, начал свой подробный и детальный рассказ.

– Знаешь, Митрич, – сказал бывший сокамерник, глядя как медленно оседает пушистая пена в высокой фирменной кружке, – я все думал и думал об этих сокровищах… Послушай, ведь это реальные деньги! Мы отдадим, как обещали, половину его сыну, а остальную часть поделим напополам! Ты только представь, какие деньжищи нас ждут! Да ты сможешь навсегда уехать из Союза, осесть с Глашкой где-нибудь за границей…

Митрич, спокойно взял со стола, астраханскую воблешку. Рыбка пахла соленой водой и пряностями. Он медленно разломил её и несколькими уверенными движениями очистил от чешуи. Внутри, на радость, оказалась красноватая икра, которую он больше всего любил в этой рыбе.

– Да-а, – протянул он, – только, знаешь, с такими деньгами мне Глашка-то и не нужна будет совсем, – Митрич хитро ухмыльнулся и подмигнул Зубу. Он пытался сбить сокамерника с толку и отвести подальше от Глафиры.

– Ещё бы не понять, понимаю, – громко заржал в ответ рецидивист, показывая свои полусгнившие зубы. – Девок-то и там найдешь, да по моложе. На кой тебе эта старая карга.

– Верно ты говоришь. Это сейчас удобно: готовит, стирает, работает, а та-ам, махну за границу и найду себе во-от такую, с во-от такими, – он руками показал, какую такую и что у нее должно быть. – Да и вообще дело хорошее, раз обещали покойному, надо сделать. Он даже фотокарточку мне оставил, помнишь? – Митрич пошарил рукой во внутреннем кармане куртки и вынул оттуда пожелтевший от времени снимок, на котором была изображена красивая женщина в длинном платье и широкополой шляпе с пером, которая держала за руку мальчика лет восьми.

– Вот сохранил, – Митрич протянул картинку подельнику.

Тот взял её в руки, внимательно посмотрел и медленно перевернул другой стороной, на обратной стороне была надпись: «Твой дом – Вилла Ботиче, в окрестностях Праги. Викентию, с любовью Елена и Эжений».

Зуб причмокнул и вернул фотокарточку обратно Митричу.

– А хороша его жена, да? – он снова сально ухмыльнулся. – Ну да, ладно, о бабах потом, когда при деньгах будем… Ты слушай… – он наклонился к деду и продолжил, – у меня здесь, в Москве, живет родная сестра. Она лет пять назад очень удачно вышла замуж за одного чиновника. Так вот, муж её не простой – работает в Министерстве речного транспорта, а недавно, на нашу удачу, его перевели курировать туристические и пассажирские суда. Так что теперь он там в курсе всех событий. Тут и родился мой гениальный план. Я с ним уже перетер нашу историю. Он обещал, что все устроит наилучшим образом.

– Ты и с ним будешь делиться? – уточнил Митрич.

– Прид?тся… – наигранно вздохнул Зуб. – Но, по рассказам покойного, там добра на всех хватит. Ты дальше слушай. В середине навигации теплоход «Комарно» будут отправлять на судоверфь в Чехословацкую Социалистическую Республику для переоборудования. И, говорю, тебе это наш шанс. Всё чисто и быстро. Комар носа не подточит. Достанем цацки, спрячем на корабле, переправим за границу, там я их продам и всё по чесноку поделю. Вот тогда и заживем, паспорта сделаем, новое имя, новая жизнь…

Митрич очень внимательно слушал возбужденную речь всегда спокойного сокамерника и молчал, что моментально взбесило Зуба.

– Понимаешь, – продолжал он, – у нас появилась отличная возможность, – Зуб уже говорил громко и взахлеб, таким Митрич его не видел, – повторяю, тебе ещё раз, дурья твоя башка! – стукнул ладонью по столу так, что все в пивнушке обратили внимание на наших собеседников.

Заметив это, Зуб ближе наклонился к Митричу и, понизив голос, продолжил:

– Дед, дело верняк! Свой человек в министерстве всё организует.

Дед же всё время монолога Зуба раздумывал, как ему выйти сухим из воды, так как он не доверял этому человеку ни на грамм, тем более, когда речь шла о таких сокровищах…

И Митрич вспомнил, как все было…

* * *

С тех пор уже минуло восемнадцать лет, а такое впечатление, что всё случилось в прошлую осень…

В том году выдался особенно холодный ноябрь, да что и говорить, всё лето тоже было гнилое. Дождь ежедневно лил, как из ведра, форменная одежда заключенных промокала насквозь и за ночь не успевала высыхать, так и надевали её утром влажную от сырости, которая пропитывала все изнутри.

С ним вместе на лесоповале работал политический заключенный Викентий Лисовский, с которым они вместе оказались в бараке, а потом и сидели в одной камере. В Викентии угадывалось внутреннее благородство и непокорность судьбе, был в нём какой-то стержень. И, может быть, это, а, может, и что-то другое привлекало в нем Митрича, который всегда по-доброму относился к Лисовскому и делился с ним лагерной добычей.

Со временем они стали хорошими товарищами и не раз выручали друг друга. Потом их дружную компанию разбавил молодой и горячий парень, который, не смотря на свой небольшой возраст, уже был очень опасным человеком и успел сгубить не одну жизнь.

И хотя они оба не сильно доверяли рецидивисту, положиться на него всё же пришлось. Викентий и Митрич были уже в годах, и им как раз нужна была молодая сила. Так Викентий, Митрич и Зуб задумали побег.

Сначала гордый поэт не хотел бежать, так как ему до окончания срока оставалось всего полгода, но потом понял, а скорее почувствовал, что не сможет дотянуть до этого времени. Влажность, холодная вода, непосильный труд и скудное питание окончательно подорвали из без того слабое здоровье бывшего дворянина.

Чувствуя приближение смерти, Викентий стал мозгом предстоящей операции и разработал, на их взгляд, удачнейший план побега. Час «Икс» был назначен в безлунную и самую тёмную ноябрьскую ночь. Но за несколько дней до условленного времени Викентий слег с высокой температурой. Его лихорадило двое суток подряд, в бреду он звал жену и сына, твердил что-то про драгоценности. К счастью, на его слова никто не обратил внимание. И, наконец, очнувшись после продолжительной горячки в тюремном лазарете, он понял, что бежать уже с ними не сможет, но и протянет здесь недолго.

Тогда он раскрыл Митричу и Зубу, который, словно что-то чувствуя, не оставлял стариков наедине ни на минуту, секрет, тщательно хранимый все это время.

Драгоценности, о которых в бреду упоминал Викентий, действительно существовали. Поэт взял с Митрича и Зуба слово, что те передадут половину сокровищ его сыну Эжению, гражданину Чехословацкой Социалистической Республики, а остальное могут оставить себе. Когда те в ответ дали клятву, он подробно рассказал, где были спрятаны сокровища. И дрожащей рукой с трепетом передал Митричу фотокарточку. Когда-то жена прислала её, чтобы показать Викентию его малолетнего сына. Для Деда она стала как пароль и наказ, как последняя воля умирающего.

Оставив сокамерника в лазарете, Зуб и Митрич стали усиленно готовиться к побегу. Им пришлось изменить план, так как бежать теперь им нужно было вдвоем.

В назначенную ночь, после преодоления забора, ограждения из колючей проволоки и нейтральной полосы они разделились. Митрич пошёл через Мордовские болота, а Зуб рванул за Волгу в Кировские леса.

Как узнал потом Митрич из газет, Зуба поймали на переправе и вернули в лагерь, увеличив срок до двадцати пяти лет. А след Митрича затерялся в болотах. Тогда следователи посчитали, что он утонул, сгинул в трясине. Спустя год, соблюдя все формальности, искать его перестали и обозначили в документах, как умершего.

А, эвон как получилось… – порадовался он.

* * *

Митрич вынырнул из своих воспоминаний и вновь очутился в пивной на Ленинском проспекте, а напротив него сидел Зуб, который, яростно брызжа слюной, что-то втолковывал ему.

– Да, полно тебе! – примирительно сказал Митрич. – Я давно согласился на твою авантюру. И камушки жалко, пропадают ведь. Ещё не забыл, где тайник-то?

– Как такое забудешь! Но вместе идти всё равно сподручнее будет. Мало ли кто из нас чего запамятует.