Контрабанда Комарно

– Вот и успокаивай после этого мужчин…

– Старпом у нас немногословен, – пошутил Лешка.

– Ну, да ладно. Я пить чай, к себе в каюту, ты со мной? – спросила она, возвращая телефонную трубку на место.

Глава 9

05 апреля 1985 г.

Территория Мордовской Автономной Советской Социалистической Республики, село Потьма.

Моросил мелкий холодный дождь, когда Милош проснулся под мерный стук колес скорого пассажирского поезда Москва – Саранск и попытался восстановить события из рассказа Эжения. Уже остался далеко позади аккуратный вокзал города, названного в честь великого писателя Максима Горького.

Милош Копецкий смотрел в окно, пытаясь уследить за быстро мелькающим пейзажем. За окном пассажирского поезда была, действительно, безрадостная картина: мелькали серые некрашеные избёнки, такие же мокрые от дождя и покосившиеся от времени заборы, одинокие коровы, вяло жующие траву, безликие станции… Всё это сливалось в однотонную туманную массу и настроения не прибавляло. Всё вокруг выглядело безлюдно и мрачно.

Через несколько часов будет цель его путешествия – станция Потьма. Её ещё называют «столицей» лагерей Мордовии. Само слово соответствует названию, означает – тьма, глухомань. И окружающая картина со свинцовым небом полностью соответствовала названию. Чех невесело усмехнулся.

Как иностранцу, ему было нелегко. Милош сейчас сильно скучал по своей теплой и уютной квартире в центре Праги, где всегда были горячая вода, отопление и чистая, мягкая кровать. Конечно, он жил долгое время в России, здесь у него даже остались близкие друзья. За пять лет учебы в Москве Милош успел тесно познакомиться с обычаями и укладом жизни местных, но как он ни старался, привыкнуть к Союзу так и не смог.

Спустя три часа к нему подошла проводница, томно улыбнулась, стрельнув глазами на его безымянный палец, и уже смелее подошла вплотную к мужчине, прислонившись к нему своей невероятно пышной грудью.

– Через десять минут поезд прибудет в пункт назначения, – предупредила она.

И уже более интимно наклонившись к нему, сказала:

– Что могло заинтересовать такого импозантного мужчину в нашей глуши?

Женщина не переставала во все глаза разглядывать чеха. Её можно было понять, иностранец, да еще и на их богом забытом маршруте. Тем более Милош был высокий, статный мужчина лет сорока. Его одежда выдавала в нем состоятельного человека: темное кашемировое пальто, начищенные до блеска черные кожаные ботинки, широкий зонт и модная фетровая шляпа. Да и держался иностранец уверенно, с достоинством.

Проводница Зинаида в таких ситуациях всегда полагалась на свою грудь. Редко какой мужчина мог устоять перед ней. Но здесь её ждало разочарование, живые голубые глаза чеха были невероятно серьезны и, слегка скрытые густыми бровями, излучали абсолютную сосредоточенность.

– Дела, гражданочка, – сухо ответил Милош, поднялся, осторожно отодвинул недоумевающую проводницу в сторону и, достав коричневый чемодан из кожи с верхней полки, уверенно направился к выходу.

Проводница фыркнула и пошла по остальным купе, чтобы предупредить других пассажиров об остановке.

Наконец, поезд прибыл на станцию Потьма, в столицу тюремной империи страны. Чех слышал, что здесь находился большой комплекс исправительных учреждений практически всех установленных законом режимов содержания, включая две колонии для туберкулезников и наркоманов, участок для осужденных к пожизненному заключению и отдельную тюрьму для иностранцев.

Копецкий вышел на унылую привокзальную площадь, на которой, казалось, можно было увидеть все оттенки серого цвета, и огляделся вокруг. Ему надо было ехать дальше, добраться до станции Явас, где находился архив, туда ходили небольшие поезда раз в день и почтовая дрезина, потому что это были узкоколейки или ветки[15 - Ветка- своеобразная речевая идиома, понятная только жителям района: «ветка»– ответвления от главной железной дороги, узкоколейка в конце которой располагался поселок.].

Подойдя к кассам вокзала, он увидел, что они закрыты. Милош посмотрел по сторонам и, увидев дверь с табличкой «дежурный», направился туда. Деликатно постучал в обшарпанную желтую дверь, с которой тут же посыпалась засохшая краска и медленно со скрипом отворил её. В кабинете дежурного по вокзалу он увидел делового мужчину с военной выправкой. Дежурный заваривал в объемной кружке чай, сразу пять пакетиков. На немой вопрос чеха мужчина ответил:

– Поживешь тут с годок и сам станешь чефирить.

Милош проигнорировал оправдания дежурного и сразу перешел к делу. Ему нужно было добраться до станции Явас. Мужчина посмотрел его документы и разрешение, после этого записал в журнал, потом позвонил куда-то и сказал, что через пятнадцать минут туда отправится почтовая дрезина, и если он, Милош, поторопится, то сможет на неё успеть. Потом дежурный махнул рукой, в каком направлении ему идти, и вернулся к своему крепкому чаю и бумагам.

Милош без труда нашел место, где стояла дрезина, поздоровался с сидящими на ней. Солдат с автоматом окинул его хмурым взглядом, но ничего не сказал. Чех сел напротив него на заднее сиденье, впереди сидели два офицера. Прошло несколько минут, и дрезина тихо тронулась, кругом пахло креозотом, которым смазывают шпалы, а здесь этот запах просто стоял в воздухе из-за большой влажности и был такой плотный, что хоть «ножом режь».

Узкоколейка, по которой ехала дрезина, соединяла все лагеря заключённых между собой, а их здесь было не мало.

Кругом рос мрачный хвойный лес. Высокие пушистые ели надежно прятали в своих ветвях одинокие корпуса колоний. Сверху, с вертолета, их было практически не различить. В деревьях по обе стороны от узкоколейки пролетали не только поселки, но и зоны, обнесенные забором с колючей проволокой, и с вышками по углам.

Все поселки здесь были без названий, на протяжении всего пути то и дело попадались пугающие таблички: «Внимание, режимная зона», и при въезде в новый населенный пункт висели правила пребывания. Все строения в деревнях были убогие, в основном, дома барачного типа или просто бараки, все здания – одноэтажные. Где-то изредка мелькали казармы, солдаты с автоматами, вышки.

Большая зона лагерей, ничего не скажешь, – думал Милош. В таких местах ему еще не доводилось бывать.

Здесь каждый лагерь занимался своим делом. Конечно, основным были лесоповал и деревообработка, где заключенным из инструментов давали только пилу или топор, вся остальная работа делалась руками.

Иностранцу было откровенно неуютно от всего увиденного. Он, не раздумывая, направился в эту поездку, потому что спешил проверить несколько фактов из далёких событий 1967 года. Теперь, конечно, Милош немного сомневался в правильности своего решения. Но возвращаться было поздно, да и дело тогда он не закончит. Еще вспомнил, как целых четыре месяца пытался получить разрешение на посещение потьменских лагерей под видом историка. Пропуск достался ему с большим трудом, хотя без помощи одного старого университетского товарища всё равно ничего бы не вышло.

Медленным ходом дрезина доехала до станции Явас – здесь находился архив, в который он так стремился попасть. Милош распрощался с попутчиками, которые еще раз молча оглядели его с ног до головы, и вышел на станции. Ему сразу бросилась в глаза зона, обнесённая забором и колючей проволокой, где вокруг стелился желтоватый туман, придавая еще больше мрачности и без того безрадостной местности. Казалось, здесь всё пропиталось сыростью, даже сам Копецкий.

В своей жизни чех повидал немало, в том числе множество разных убийств, холодных и сырых тюрем, и их вечных жителей – заключенных. Но это место, по своему ужасу и тоске, которые всплывали здесь откуда-то из глубины души, не могло сравниться ни с чем из того, что встречалось ему в прошлом.

Чех шумно выдохнул и направился через железную дорогу в сторону поселка.

Двухэтажное деревянное здание штаба он нашел быстро – оно находилось на самом видном месте – в центре поселка, сбоку двери на нем красовалась металлическая табличка с выведенной черными буквами надписью «ШТАБ».

Суровый дежурный при входе направил его в пятый кабинет, который почему-то находился на втором этаже. Это было единственное двухэтажное здание во всей округе. Пройдя по скрипучему коридору, Милош постучал в кривую и слегка расслоившуюся от сырости деревянную дверь и, услышав громкое «Войдите», открыл дверь.

За широким столом, в небольшой комнате с мутными окнами, которые закрывали толстые стальные решетки, сидел оперуполномоченный. Он посмотрел на часы, потом на Милоша, как будто что-то сверял. Чех не смутился от такого пристального взгляда и не стал дожидаться вопроса, молча протянув ему распоряжение из Москвы, которое гласило, что ему – Милошу Копецкому – надо предоставить дела заключенных 1967 года. Все, какие ему потребуются.

Опер смотрел чеху в глаза цепким взглядом своих серо- стальных глаз, сколько времени длились их гляделки, неизвестно, но наконец, представитель закона одобрительно кивнул и указал иностранцу на свободный стул:

– Присаживайтесь, я пока распоряжусь.

– На дворе восемьдесят пятый год, – не к месту сказал блюститель закона и, зачем-то, снова взглянул на часы, словно сверяясь со сказанным.

Затем, для пущей важности, он выдержал паузу и продолжил:

– Сейчас давно уже нет политзаключенных или, как в сороковых годах их называли «политических». Здесь, в основном, блатной элемент: урки, рецидивисты, воры.

Он опять пристально посмотрел на Копецкого, тот снова выдержал его взгляд и промолчал. Ему не хотелось вступать в долгие пространные беседы, а уж тем более спорить с местным представителем закона, он надеялся лишь поскорее изучить документы, найти ответы на интересующие вопросы, которые он сам себе же и поставил, и покинуть это жуткое место, как можно быстрее.

Не получив ответа, опер встал из-за стола и куда-то вышел, оставив чеха одного. В ожидании того, когда солдат принесет документы из архива, Милош подошел к окну и, просунув руку через решетку, открыл форточку, за которой потянулась внушительная паутина. Было такое впечатление, что ему не хватает воздуха. За окном сквозь тучи проглянуло солнце, туман рассеялся, но не смотря на изменения в погоде, радостнее у него на душе не стало.

В форточку ворвался прохладный ветер, ударил ему в лицо лесной сыростью и запахом грибов, зашелестел вырезками из газет, прикрепленных к стене, и подхватил маленький листочек бумажки, валявшейся на полу. Милош еще раз осмотрел унылый пейзаж, потом перевел взгляд на весь черный от пыли подоконник, на котором лежали мертвые мухи и комары, и прислушался.

Здесь было странно тихо, так, что даже гудело в ушах.

Возможно, это последствия поездки в поезде…– подумал чех.

И вдруг эту звенящую тишину нарушил топот кирзовых солдатских сапог. Спустя полминуты, скрипнув дверью, в кабинет вошел молодой и хмурый солдат с охапкой картонных папок красного цвета, аккуратно положил их на стол и так же, молча, удалился.

Опер разрешил Копецкому просмотреть дела, которые его интересовали, но только в кабинете, выносить их не разрешалось. Оперуполномоченный снова ушел по своим делам, оставив Милоша. Хотя, об одиночестве здесь речи и не могло быть, ведь, как заметил чех по скрипу половиц, за порогом остался часовой.

Он брезгливо повесил своё дорогое кашемировое пальто на одиноко-стоящую в углу вешалку, туда же, сверху, повесил шляпу. Затем подошел к столу и налил себе воды из стеклянного графина в граненый стакан, отпил небольшой глоток воды и устроился за широким столом, пододвинув к себе объемистые папки.

– Удивительно, как всего в каких-то нескольких листах может уместиться вся жизнь человека, – он отбросил свои философские рассуждения и занялся изучением документов.