Контрабанда Комарно

Тут в дверь рубки тихо постучали, поворачиваемая ручка легонько скрипнула, и на пороге появилась аккуратная женщина средних лет. То была радистка – Любовь Иммануиловна Радецкая.

Она продолжала дело своего отца. С детства проводя время в радиорубке с папой, Люба прикипела к этой работе и уже не видела себя в какой-либо другой профессии. Иммануил Гидеонович Радецкий – отец Любы, был давним другом капитана. Пётр при нем с первых своих рейсах на пассажирах работал. Поэтому проблем с трудоустройством у Любаши после окончания института не было. Пётр Филиппович с удовольствием согласился взять на работу дочку давнего друга и бывшего наставника. А заодно с радисткой к ним пришел и её муж – второй штурман – Кирилл Антонович. Так всем было сподручнее, никому не хотелось разъединять молодую семью. Да и Любаша так всегда была под присмотром.

– Пётр Филиппович, спокойной вахты[11 - Пожелание «спокойной вахты» принято говорить при входе в рулевую рубку.], – сказала радистка, – тут столько телефонограмм сыпется из пароходства. Я уже не успеваю принимать, пришла, вот, вам доложить. Посмотрите?

Капитан усмехнулся.

Ну, началось. Э-эх, ладно, где наша не пропадала, справимся.

А вслух сказал:

– Пойдемте Люба, посмотрим, что они там от нас хотят, – и, повернувшись к старшему помощнику, добавил, – Николай, сходи к нашей Ольге Борисовне, узнай, как она там. Пусть составит список лекарств и в Москве в Судовой отдел отнесет, там посодействуют. Ну, и подбодри её, что ли. Чует сердце, нелегко нашей девочке придется на этом рейсе.

Глава 5

04 августа 1985 г.

Вечер, судоремонтный завод, поселок Память Парижской Коммуны (П.П.К.)

Митрич тыльной стороной натруженной и черной от работы руки стер капли пота со лба. Такое дело было для него ново, и он опасался, как бы всё не сорвалось.

В правой руке работяга осторожно, стараясь не уронить, держал небольшой чёрный мешочек. Ему пора было заканчивать свою работу и уходить, но он все медлил: когда ещё в жизни удастся подержать в руках такое сокровище.

Он аккуратно раздвинул тесемки, перевернул мешочек на ладонь, и через секунду на сухой мозолистой руке засверкали старинные украшения: браслет, ожерелье и серьги, все с огромными кроваво-красными рубинами. Камни сияли и переливались, мгновенно выдавая их баснословную стоимость, а темно-золотой блеск червонной, давно нечищеной, оправы только подчеркивал возраст и ценность украшений. И даже в тусклом освещении жёлтых аварийных ламп они выглядели восхитительно.

На минуту в его голове промелькнула крамольная мысль присвоить все сокровища себе, но он тут же отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

– Ну и куда я их дену? Да и всё равно этот упырь меня за такое из-под земли достанет, да ещё и Глашку мою сюда притянет, – он почесал затылок, сдвинув кепку набекрень.

– Э-э нет, Ваше высокоблагородие, мучайтесь с вашими камешками сами, – и одним уверенным движением загнал украшения обратно в мешочек и, затянув тесемки потуже, сложил в небольшой тайник, который он подготовил пару дней назад специально для этого дела, где уже лежали две старинные, писанные маслом, родовые иконы Пресвятой Богородицы и Святой Елены в золотых, богато инкрустированных драгоценными камнями, окладах.

Затем он быстро приладил толстый потёртый пластик переборки ванной комнаты каюты люкс на её законное место и уверенным движением закрутил три последних шурупа, полностью скрывая результат своей тайной деятельности. После этого Митрич удовлетворённо окинул взглядом проделанную работу, вышел на палубу и с наслаждением закурил цигарку.

Закатные лучи ласкового летнего солнца окрасили небо над Волгой в яркие сочные цвета расплавленного золота. Розовые облака с фиолетовыми сполохами и всеми оттенками красного разливались по небу и отражались в воде, перемешиваясь и создавая причудливую иллюзию живого света. Трудно было различить то, где заканчивается река и начинается небосвод.

«Невероятная красота» подумает любой, кто увидит эти причудливые узоры самой матушки-природы.

Что и говорить, закаты в посёлке с необычным названием, связанным с важными для столицы Франции историческими событиями – Память Парижской Коммуны, а по-простому: в «Париже», где на судоремонтном заводе, уже несколько дней стоял трехпалубный красавец-теплоход, были потрясающие.

Золотые буквы романтичного имени теплохода – «Комарно», данного в честь судоверфи в Чехословакии, где он и был построен, живо отражались в темной воде реки и загадочно поблескивали в лучах заходящего солнца.

Все работы этим вечером были закончены. Завтра на теплоход вернется его команда, и он снова отправится в путь выполнять свое важное дело – перевозить пассажиров. Только теперь рейс будет не совсем обычным, ведь на его борту поселился особо ценный груз, который может причинить простому судну и его верному экипажу немало забот.

Митрич стоял на палубе, выпуская колечки дыма и задумчиво оглядывая затон, берег реки и небо. Он совершенно не замечал всей этой красоты вокруг, потому что все его мысли занимала опасная авантюра, в которую простого рабочего впутал бывший сокамерник.

– Да-а… Зуб… Среди наших ты уже легенда… Эх, и подведешь ты меня под монастырь, – хрипло сказал Митрич сам себе, шумно сделал последнюю затяжку и, выбросив сигарету за борт, раскачивающейся походкой направился к трапу.

В доке вечером почти никого не было, так как рабочий день давно закончился. Гудок, знаменующий окончание труда, уже час как прогудел, и Митрич в полном одиночестве покинул территорию судоремонтного завода. На проходной он отсалютовал знакомому дежурному и направился в центр поселка. Ему должно было отрапортовать о проделанной работе.

По дороге в свое временное пристанище – местное общежитие, которое предоставляли работникам «парижского» завода, он заглянул на почту и отправил одну короткую телеграмму в Москву, в которой было всего два слова: «Всё готово», а за ней – и вторую, еще более непонятную: «Номер два».

С чувством выполненного долга он направился к общежитию, купив по дороге в ларьке бутылку самогонки, для «сугреву», как он любил говорить, и пачку «Беломора». О еде Митрич не переживал, Глашка сегодня освободилась раньше и должна была уже приготовить ужин. Единственное, что его беспокоило – Зуб. Он никогда не был человеком слова, и об участи, постигшей его подельников, было известно многим.

Конечно, у Митрича был свой козырь в рукаве, но будет ли его достаточно для того, чтоб остаться в живых – это было большим вопросом.

– Надо подстраховаться… Сперва спрячу Глашку, пусть поедет к матери в Мордовию, там он ее искать не будет, – так решил Митрич и, прямо на ходу, глотнул самогонки.

Этот самый момент запомнили мужики с завода, которые, прежде чем разойтись по домам после тяжелой работы, небольшой компанией жевали семечки и распивали пиво, шумно о чем-то беседуя. И, видя, как Митрич на ходу заливал в себя самогон, на следующий день судачили о его внезапном «исчезновении» даже больше, чем их жены.

Глава 6

Годом ранее

Чехословацкая Социалистическая республика, вилла в Ботиче.

Милош Копецкий сидел на увитой плющом террасе загородного особняка, который находился в нескольких километрах от Праги в долине ручья Botice. Невдалеке, на живописном берегу, широкими лопастями шумела водяная мельница, одна из тридцати сохранившихся в первозданном виде. Лабиринт узких улиц с небольшими уютными домиками с красной черепичной крышей, почему-то, всегда напоминал ему о Вифлееме, стоящем на склоне горы, над одноименным ручьём Ботиче. На крохотной деревенской площади часы ратуши пробили три часа по полудню.

Дин-дон, дин-дон, дин-дон, – звонкий бой разливался по всей округе.

Вилла принадлежала одному когда-то богатому и известному среди «своих» гражданину. Досталась она ему от отца, а тому, в свое время – от деда. И, хотя, власти всеми силами хотели выселить Эжения, ему удалось отстоять право владения этим родовым поместьем. Долгий был процесс, за время которого на суды и проволочки ушли все сбережения семьи. Как раз кстати пришлось, затерявшееся на почтах и объехавшее добрую половину Европы, письмо отца. Поэтому молодой наследник охотно ввязался в эту сомнительную авантюру, чтобы хоть как-то поправить свое пошатнувшееся материальное положение. Даже денег занял, чтобы нанять его – Милоша Копецкого, который сейчас вместо того, чтобы думать о предстоящем деле, пил рубиновое вино и вспоминал о том, что изредка ручей Ботич упоминался в хрониках под разными названиями: Цеброн, Потанка или Винная река.

На террасу, придерживая кувшин с новой порцией даров Диониса, вышел сам хозяин виллы.

– Вижу, вам уже предложили наше знаменитое вино – «Кровь Изабеллы», – сказал Эжений и улыбнулся. – Простите за столь долгое ожидание, меня задержали.

Он подвинул стул поближе к Милошу и присел, небрежно откидывая полы пиджака.

– Наш общий знакомый говорил о вас, как об очень надежном человеке. Также он сказал, что вы некоторое время проживали в Союзе, поэтому знакомы с режимом и правилами. Дело, как вы знаете, очень деликатное, всё должно быть тихо и аккуратно. Я всецело полагаюсь на ваш большой опыт и ваше железное слово. Мне стало известно, что в охоте за моим наследством вы будете не один, поэтому, очень прошу вас, будьте осторожны. И, конечно же, если информация всплывет наружу, и об этом узнают в правительстве Советов, то вряд ли мы получим эти драгоценности. Как вы понимаете, вся эта затея немного незаконна… Хотя, это моё наследство, у блюстителей порядка может возникнуть множество вопросов… Постарайтесь обойтись без шумихи, – и после небольшой паузы добавил, – уж поверьте, я в долгу не останусь.

– Ваше дело, не скрою, интересно мне самому, поэтому много с вас брать не буду. Наш общий друг будет моим и вашим поручителем. Знаете ли, я ведь работаю только по рекомендациям.

Милош пригубил вина, посмаковал его вкус и продолжил.

– Расскажите мне всё, что знаете сами об этом деле, а дальше я уже наведу справки по своим каналам.

Тут Эжений погрузился в долгое и запутанное повествование. Как выяснилось, обедневшему хозяину об истории сокровищ было известно совсем мало, поэтому он дополнял историю своими доводами и рассуждениями, от которых было мало толку. Но, тем не менее, самую суть Милош успел уловить, после чего прервал пространные рассказы молодого человека.

– Этого мне будет достаточно, – сказал он. – Итак, еще пару недель я пробуду в Праге, затем двинусь в Союз, там у меня есть несколько надежных людей, необходимо всё заранее организовать и проверить информацию. Поддерживать связь будем телеграммами. Каждую пятницу буду присылать вам рапорт. Но не пугайтесь, если пропущу пару наших отчетных дней, возможно, мне придется залечь на дно. А теперь, позвольте откланяться. Деньги положите в банк, вот на этот счёт. Тут всё написано.

Копецкий протянул хозяину виллы бумагу, допил сладкое вино, отодвинул стул и резким движением поднялся из-за стола.

Глаза Эжения округлились, когда он прочитал написанное на листочке.

– Вы не представляете, как я вам благодарен за помощь. Вся наша с сестрой надежда только на вас, – он расчувствовался от столь широкого жеста и оттого не переставал трясти руку Милоша.

Милош Копецкий спокойным и уверенным движением высвободил свою руку из цепких объятий молодого человека, столь крепкого сжимавших его, коснулся края своей черной шляпы, подхватил трость и зашагал прочь по брусчатой подъездной аллее.

Но отнюдь не от доброты душевной всегда уверенный и знающий себе цену, мужчина не взял с бедного хозяина и половину той суммы, которую обычно берет за свои услуги. В этом деле, помимо профессионального, у него был и личный интерес – уж очень ему симпатизировала сестра Эжения – Агнешка. И выполнив заказ, он надеялся получить ее благосклонность.