Контрабанда Комарно

Он в нетерпении открыл первую папку. «Дело № 39546. Политические заключенные. Известные поэты – Викентий Лисовский». Потемневшие от времени листы были исписаны ровным красивым почерком. Они должны были поведать ему все свои тайны.

У Милоша было живое воображение, и он очень отчетливо представил себе то время, о котором шла речь.

Копецкий разбирал витиеватые закорючки букв следователя, который вёл дело Лисовского – отца нанявшего его Эжения.

Вацлав Лесарж – известный поэт, в русском варианте его имя – Викентий Лисовский, сочинял неправильные стихи, по крайней мере, так посчитала тогдашняя цензура. Стихи, которые могли взволновать ум советского человека, нельзя было допускать, чтобы народ увидел альтернативные идеи. Любая информация, которая могла вызвать волнения среди граждан – запрещалась. А стихи Викентия как раз относились к таким.

Викентий родился в небольшой городке Ботиче, в Чехии, в 1898 году, был потомственным дворянином, окончил факультет естественных наук в Сорбоне, влюбился в русскую княгиню Елену, которая была проездом в Праге. Женился на ней, бросил фамильный особняк и уехал с ней жить в СССР. Там он преподавал в гимназии, затем заведовал кафедрой физики Энергоинститута на Днепрострое.

Зная несколько иностранных языков, Лисовский подрабатывал переводами и в свободное время увлекался поэзией. Он не приветствовал приход к власти большевиков, не разделял их взгляды, звал жену вернуться обратно на его родину, но она отказалась. Бросить любимую честный мужчина не смог, так и остался в Союзе, и стал выражать свою грусть и несогласие в достаточно вольных для того времени стихах.

После Великой Отечественной войны был арестован по доносу соседа за то, что в частном разговоре хвалил поэзию Сергея Есенина, стихи которого тогда были запрещены. При обыске сотрудники вместе с творчеством великого поэта нашли также его собственные вольные, с точки зрения цезуры, стихи. После чего Викентия признали виновным в антисоветской пропаганде и агитации и осудили на десять лет.

Надолго в городе после ареста Лисовского его жена не осталась. Как он узнал потом из её писем, она была беременна их сыном и потому отбыла в Ботиче к родным Вацлава, где впоследствии родила здорового малыша, которого назвала Эжением в честь Святого Евгения. Чтобы этот святой оберегал малыша и не дал ему повторить участь отца.

Викентий умер в лагере, в Потьме, в 1967 году в возрасте шестидесяти шести лет, не выдержав трудных условий тамошнего быта. От сырости и холода он тяжело заболел и справиться с болезнью уже не смог.

В деле сохранились его записки о пребывании в лагере: «…Кормят нас плохо: 400 г. хлеба в день и баланда. Жиров никаких не дают, сил совсем нет на работу. А норма выработки 7-10 кубометров древесины. Если не выполняем норму несколько дней, сажают в изолятор, в крохотное помещение, где 10-15 человек могли только стоять. Так и стояли всю ночь, а утром – на работу. В любую погоду, будь то дождь или снег…». Дальше буквы были размыты, как будто что-то пролили на бумагу.

– Да-а… Очень мало информации… В основном, исторические факты и почти ничего, что бы могло прояснить дело, – Копецкий устало провел рукой по затылку. Он сам точно не знал, что хотел найти в этих архивных делах, возможно, хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ему в поисках.

Мужчина встал и в задумчивости прошёлся по кабинету. Когда он ходил, мысли его упорядочивались, так ему всегда было легче думать и делать выводы. Пройдясь немного взад—вперед по кабинету, Милош вновь вернулся к столу и взял следующую толстую картонную папку, на которой черными крупным буквами было написано «Р-95475».

Следующее дело за номером 95475, которое он хотел посмотреть, не относилось к политическим, это было дело некоего рецидивиста, он отбывал свой срок за убийство с отягчающими. Этот заключенный также работал на лесоповале и жил в одном бараке с Лисовским.

Уголовный элемент из дела № 95475 был осужден гораздо позднее и находился в колонии всего несколько месяцев, затем, после смерти Викентия, совершил отчаянный побег, но был пойман на переправе через Волгу и отправлен по этапу в Ветлужские колонии строго режима с увеличением срока заключения до двадцати пяти лет. Дальше сведений по этому человеку не было.

Милош пропустил несколько папок с делами других заключенных, которые он попросил просто для отвода глаз, и перешёл к последнему интересовавшему его делу № «Д 389574», в котором речь шла о заключенном Дмитрий Дмитриевиче Круглове, больше известному под кличкой «дед Митрич».

Копецкий пропустил строчки, гласившие за что был осужден дед Митрич и вскользь пробежал глазами его показания и вынесенный приговор. Его больше интересовало то, что связывало между собой этих трёх таких разных людей – угрюмого деда Митрича, отчаянного убийцу Зуба и интеллигентного дворянина Лисовского.

Милош читал дальше. Как оказалось, в тот день из лагеря бежало два заключенных: опасный рецидивист Зуб и тот самый дед Митрич. Если Зуба поймали, как было записано в его деле, то о том, что же произошло с Митричем, известно не было. Дальше шла официальная версия и в скобках – несколько других – предполагаемых: «…вероятно, утонул в болотах или был убит подельником, доказательств второго не было, да и сам заключенный № 95475 данный факт отрицал. С его слов, дед оступился и упал в трясину…». И теперь в личном деле он значится как, пропавший.

Копецкий еще раз перечитал все три дела, внимательно перелистал подшивки газет, которые находились тут же как подтверждение событий, с грустью от того, что так мало он узнал, сложил все дела в увесистую папку и тройным стуком в дверь вызвал часового.

– Передайте, что я закончил и готов сдать дела, – Милош не хотел оставаться здесь и минуты больше положенного времени, он и так провел здесь слишком много времени и теперь смутно предполагал, что эта поездка долго не сотрется из его памяти.

Предупредив часового о своем уходе, он взял свое пальто и шляпу и направился к основному выходу, чтобы подписать разрешение о выезде с режимной зоны.

Дежурный по колонии расстроил его, сказав, что сегодня никакого транспорта в Потьму не будет, и что Милош сможет уехать только завтра рано утром, когда туда пойдет теплушка[16 - Теплушка – грузовой двухосный железнодорожный вагон, созданный на основе крытого товарного вагона, предназначавшегося для перевозки грузов, требующих защиты от атмосферных воздействий, а также людей и животных.]

Чеху выделили маленькую комнатушку в общежитии с железной кроватью и деревянной тумбочкой. Хозяйственница – женщина без возраста, в аляпистом платье в мелкий цветочек, поверх обвязанное в серую пуховую шаль, дала ему чистое постельное белье, которое пахло, почему-то, свежей хвоей. Конвоир – молодой солдатик проводил Милоша до его комнаты и сказал, что утром разбудит его. Спать Копецкому не хотелось, но он все равно прилег на скрипучую кровать и, положив руки за голову, погрузился в размышления.

Так незаметно для себя он уснул. Сон его был тревожным и беспокойным, за ночь чех просыпался несколько раз, всё время с надеждой кидая взгляд на наручные часы. Он мечтал, чтобы поскорее наступило утро. Его тело и ум требовали деятельности.

Наконец, раздался громкий стук часового в дверь, который резко выдернул Милоша из беспокойного сна. Солдат сообщил, что через двадцать минут в Потьму отправляется теплушка. За это короткое время Копецкий успел одеться, плеснуть себе в лицо ледяной воды, надеть пальто и через пять минут бодрым шагом выйти из барака, в котором он провел ночь.

Всё-таки не забыл еще, что такое быстрые подъемы, – не без удовольствия подумал чех.

Не смотря на практически бессонную ночь, пасмурную погоду и предстоящий ему долгий путь, Милош был в приподнятом настроении. Он был откровенно рад, что покидает это тяжелое место.

Обратный путь Милош провел в размышлениях и пришел к выводу, что этих троих связала история с фамильными драгоценностями Эжения.

Видимо, Лисовский перед смертью поведал сокамерникам о своем кладе, но, думаю, из лучших побуждений. Скорее всего он хотел, чтобы Зуб и Митрич передали часть украшений его сыну – Эжению, о чем и уведомил в письме. Они же были дружны… Много записей было о том, что эти заключенные никогда не устраивали между собой стычек в камере… А это значит, что мои выводы могут быть верны… – мысленно рассуждал чех. – Осталось только проверить…

– К сожалению, Викентий, твои, так называемые друзья, не исполнили твоей последней воли, а присвоили все драгоценности себе. Если они сами ещё живы…

Все потихоньку начинало прояснятся.

Глава 10

20 августа 1985 г.

8:00 утра, теплоход «Комарно». Камское устье.

Продолжение…

Старпом подошел поближе и увидел, что пострадавший, которого все вокруг называли трупом, еще жив. По крайней мере было заметно его тонкое дыхание.

– Ольга Борисовна, что у нас?

– У него травма черепа, вероятно перелом основания черепа, жив, но его надо срочно на берег, госпитализировать, – быстро отрапортовала доктор, продолжая заниматься пострадавшим. – Еще, возможно, перелом бедра, может быть, внутреннее кровотечение. Чем скорее доставим в больницу, тем больше у него шансов остаться в живых. Думаю, он упал с трапа. Скорее всего, несчастный случай. И алкоголем пахнет, чувствуете?

Старший помощник Салаев еле-уловимо кивнул. Он не хотел сейчас обсуждать тему опьянения пассажира, этот факт стоило скрыть от команды, чтобы потом не судачили.

– Сейчас спустится капитан, ближайший город у нас – Болгар, но для захода туда придется свернуть с маршрута, да и помощи мы там не найдем. Или Казань, которая далеко позади, возвращаться бы тоже не хотелось. Ульяновск – следующий по пути, но мы прибудем туда только завтра к четырнадцати часам… Как думаете, доктор, дотянет ли он?

Ольга пожала плечами, показывая, что не знает.

– Не могу точно сказать, тут каждая минута на счету.

Мужчина лежал в неудобной позе, одна нога была на трапе, другая – зацепилась за перила и была неестественно вывернутой. Голова нерадивого пассажира лежала внизу, на палубе. Он редко дышал и находился без сознания.

– Гаврилыч, зови матросов, – приказал Салаев. – Пусть несут носилки, только не из парусины, а те, старые, что в изоляторе, с жёстким основанием, надо перенести его в амбулаторию и сделать это максимально аккуратно. Хотя, нет, несите его лучше в изолятор, там места больше и с палубы удобнее заносить.

Ольга Борисовна, быстрым шагом уже ушла вперёд, готовить лекарства.

Два матроса, с большим трудом понесли носилки по первой палубе в изолятор. Видно было, как от напряжения вздувались мышцы на руках парней, а с их лбов градом катился пот. Они старались лишний раз не тревожить мужчину, поэтому держали носилки аккуратно и ровно, на сколько это было возможно. Трудностей добавляло то, что пассажир был достаточно упитанным мужчиной.

Наконец, матросы достигли цели.

– Ставьте как есть, сюда, со щита снимать не будем, чтобы лишний раз не задеть и не травмировать, – скомандовала доктор.

Они осторожно положили пострадавшего на ровную твердую кушетку в изоляторе и шумно выдохнули, утирая руками мокрые лбы.

– Спасибо, ребят, можете идти, – сказала она и переключила своё внимание на пассажира.

Здесь в своих владениях, у неё было всегда больше уверенности, и Ольга Борисовна еще раз стала внимательно осматривать пациента.