Страсть на холсте твоего преступления

–Кто написал «Собор Парижской Богоматери»? – с вызовом спросил мистер Райт, я укусила губу, вспоминая фамилии разных писателей и стыдливо опустила глаза.

–Что за резкие вопросы? Вы думаете я прямо сейчас вспомню? Да и вообще, это не показатель моей начитанности! – я встала с места, стыдясь своей забывчивости или глупости… Улицу заполнил смех мистера Райта, и я встала в ступор. Его смех был контагиозным, заставлял нехотя улыбнуться в ответ. Я прилипла взглядом к слегка прищуренным голубым глазам и ресницам, создавшим черную занавеску, за которой скрывались сияющие под солнцем глаза.

–Рождение Венеры? – спросила я, с вызовом нагибаясь вперед, словно ребенок.

–Боттичелли, – без секундной задержки ответил Харрис.

–Сотворение Адама? – с укором спросила я, желая, чтобы он облажался. Харрис едва заметно улыбнулся.

–Микеланджело, – без запинки ответил мужчина. Я задохнулась.

–Герника? – я знала, что вероятнее он даже не знает о существовании такой картины, но его самовольство мне надоело и я надавила. Харрис прищурил глаза, я отчетливо увидела его взгляд через оправу дорогих очков.

–Очевидно, Пабло Пикассо, 1937 год. Сюрреализм, если я не ошибаюсь? – от его спокойного ответа, я открыла рот. Откуда ему знать? Он совершенно не похож на человека, который интересуется искусством.

–Вы что-то скрываете? На самом деле Вы известный художник с наклонностями? – я склонила голову. Мне всегда нравились умные мужчины, которые во всём разбираются чуточку лучше остальных. Я и не знала о его скрытых талантах за маской вечного безразличия.

–С наклонностями? – спросил мужчина.

–Вы явно нездоровый человек, – буркнула я. Художники отличаются эмоциональностью, мне всегда казалось, что люди, которые много чувствуют в жизни, передают всё на бумагу. Просто, потому что не могут контролировать и сдерживать всё в себе. Рисование всегда было моим спасением. После секундного молчания он засмеялся, и я вздрогнула от редкого звучания.

–Ты права.

–Тебе нравится Венеция? – спросил вдруг он и от резкой смены настроения я выдохнула, покачав головой.

–Мне не может нравится то, чего я ни разу не видела собственными глазами, – призналась я и обратила внимание на то, куда прикован его взгляд. Мой рисунок. Мой четкий рисунок льва с крыльями, только издали я увидела глаза льва. Он был напуган, но по-прежнему защищал себя и оборонительно готовился к нападению. В его глазах будто стояли слезы, слезы в глазах сильного льва…

–Тогда почему ты нарисовала главный символ Венеции? – он пытался думать, пытался разгадать, почему я нарисовала именно его, но я сама не знала ответ на вопрос, многие идеи для рисунков приходили ко мне спонтанно.

–В прочем, красиво, – вдруг сделал мне комплимент самый грозный мужчина и я не хотя покраснела. Я не впервые слышу похвалу своим рисункам, но сейчас было что-то особенное.

Он встал с места, убрав руки в карманы и одарил меня улыбкой.

–Мне нравится, как краснеют твои щеки, так ты ещё больше походишь на ребенка, – объявил он шуточно, от чего я возмутилась и отошла от него на далекий шаг.

–Вас привлекают дети, мистер Райт? – ухмыльнулась я, замечая его выгнутую бровь.

–У меня есть вкус, – сказал он и я, расширив глаза от оскорбления, топнула ногой, разворачиваясь к дому и собираясь уходить. Мистер Райт снова хмыкнул, говоря:

–Эйвон привез тебе одежду, – как заботливо, черт возьми. В этом доме меня выставляют глупой девчонкой среди высоких и больших дядь. А я ведь даже не знаю настоящий возраст Харриса, я ни черта о нём не знаю. Даже где я нахожусь, ни один малейший намек в доме не говорит об адресе, месте и даже городе, где я обитаю. Только вечное попечительство служанок, которые от одного моего вопроса начинают дрожать и оборачиваться, злобно отвечая мне, что, если их разговор услышит мистер Райт, плохо будет всем. Плохо? Да пусть он хоть насильно сковывает меня цепями и держит в подвале, так просто я не сдамся.

Я поднялась по лестнице на второй этаж, увидев открытую дверь в «свою» клетку. Из комнаты доносилось шуршание вешалок и вещей, явно говорящих, что заходить туда мне не следует. Я сжала перила лестницы, прислушалась ко всем звукам в доме и бросила взгляд на входную дверь. Сегодня утром я видела, как одна из горничных заходила в дом. А если она не заперта? А если методом проб и ошибок, мне удастся выбраться из дома, пока бдительность мистера Райта спит, а Эйвон занят вещами в моей комнате. Я до крови прикусила губу, мои ноги топтались на месте, не зная, что и придумать. Если я попробую, я ведь ничего не потеряю? Мистер Райт относится ко мне, как к хрусталю, преподнося разнообразные завтраки, полные белка и фруктов, одежду, да даже полный косметический набор. Меня явно не хотят обидеть, так что мне мешает?

Я на носочках спустилась обратно вниз, проходя просторный коридор дома. Скользкий пол мешал идти тихо и безопасно, я постоянно оборачивалась то наверх, то на дверь, ведущую на кухню, откуда я пришла из сада. Если меня заметят, Харрис точно усилит охрану, но я не усну, если не возьмусь за дверную ручку. Я потянулась к гравировке двери, щелкая заветной ручкой, но не получая должного ответа. Она заперта. Глухой стук внутри меня издал последний вдох и сердце застучало невероятно быстро, отдавая в ушах. Я обернулась, но не услышала шагов, как меня схватили за талию и поволокли на кухню. Я вздохнула воздух, на мой живот с силой надавили крепкие мужские руки, заставляя выпустить весь воздух и скорчиться от боли.

–Отпусти! – крикнула я, чувствуя сильную боль в области живота и ребер, которые сковывали чужие руки. Меня тащили все дальше, а я не понимала дороги, пока не увидела старый и маленький ангар, похожий на мастерскую. Я пыталась обернуться, пыталась отцепить стальные руки мужчины, но все было напрасно. Мужчина открыл дверь ногой, чуть ли, не выбивая её из петель. Не смотря на утреннее солнце, в ангаре было темно и совсем не проходил свет. Лишь открытая дверь давала вид на сырую землю, доски, старый стол с лежащими на нём горшками для цветов и старые тряпки. Меня отпустили, и я вскрикнула в ужасе, понимая, что меня хотят запереть. Мои ноги слабо подкосились, и я осела на холодную и сырую осеннюю землю.

–Нет, пожалуйста, я не хочу оставаться здесь, – вскрикнула я и обернулась, стоя чуть ли не на коленях, чувствуя прилив горячих слез. Харрис. Он стоял все в той же одежде, но только его взгляд… Взгляд, словно арктический холод, заставляет меня почувствовать дрожь по всему телу. В нём нет ни капли тепла и сострадания, только ледяная решимость и злоба. Он заставляет задуматься, что за человек находиться за этой маской непроницаемости. Я заплакала, когда ощутила глубокий обморок в холодных водах, из которых мне сложно выбраться.

–Ты сама виновата, Тереза, – произнес он с льдистой уверенностью. Его слова прозвучали как предостережение и это ощущение страшного и холодного взгляда не покидало меня.

–Отказалась от созданного мной комфорта, – последнее, что сказал он. «Лживого созданного комфорта» – хотела выкрикнуть я, но не успела. Он запер меня. Запер на ключ и ушел. А я все слышала, кроме его уходящих шагов.

Я не помнила, сколько просидела на холодной земле. В мастерской было темно, сыро и пахло мокрой землей. Мои ноги, моё светлое платье давно превратились в грязевой замес, а мои конечности замерзли. Я слушала, как ветер бьет листьями по деревянной крыше мастерской и плакала.

8 лет назад

Я учусь в частной школе Дублина, находящейся на окраине нашего города. Это просторная школа с элегантно архитектурным стилем, окруженная ухоженными парками и большим спортивным полем. Но ходить сюда ради красивой обложки было отвратительным для меня, я ненавижу эту школу и учеников здесь. Все говорят о воспитанности и аристократичном воспитании учащихся детей и подростков, пока дело не доходит до оскорблений. Сколько себя помню, в школе всегда существовала социальная динамика. Это когда дети из моего класса стремились установить свой статус. Оскорблять других, чтобы поднять свой собственный статус за счет унизительного отношения к другим.

В это число и попала я. Я была «долгопятом» и «трусихой» из-за своих больших и зеленых глаз. И не могла сделать ничего. Я привлекаю слишком много отрицательного внимания.

Сжав лямки рюкзака, я прошла вперед по коридору школы. Ученики стояли возле своих шкафчиков, занимаясь своими делами и разговаривая. Страх неизвестного засел внутри, мне было тревожно заходить в свой класс. Я специально прищурилась, чтобы визуально сделать глаза меньше. Тут же услышала смех сбоку от себя. Мои одноклассники стояли возле кабинета и смотрели на меня, пальцами расширяя свои глаза, чтобы походить на меня.

–Хендерсон, ты чего щуришься? Зрение подводит? С такими глазами ты должна Юпитер видеть, – пошутил Сэм, пихая меня к себе за плечо.

–Отстань от меня, – громко буркнула я, не смотря в их сторону и убирая чужие руки с плеч.

–Попрыгай на деревьях, долгопят, – сказал мне в след Сэм, после чего я, не выдержав, крепче сжала лямку рюкзака и ударила мальчика им.

–Я ирландка! Мои глаза красивые и четко выраженные, я по крайней мере, выделяюсь среди других, а ты так и оставайся обычным, закомплексованным мальчиком! – кричала я в коридоре школы, от чего на нас стали оборачиваться старшие классы и параллельные. Мне было стыдно, но больше всего во мне бурлила злоба. Я терпела оскорбления, но у всего есть предел. Лицо Сэма от удивленного переросло в злое, он буквально покраснел и надулся от гнева. Он подошел ко мне и стал толкать к стене, а я, растерявшись отходила назад.

–Ты всегда будешь страшным долгопятом со страшными глазами! – последнее, что сказал мне Сэм и затолкал меня в темную подсобку школы, закрыв дверь. Я в ужасе остановилась, а через секунду стала долбить в дверь как ненормальная. Мне было страшно. И темно. Я не помню, когда начала плакать, но ужас сковывал мои конечности, а я продолжала кричать и умолять открыть мне дверь. Темнота пугала меня своей неизвестностью, будто вот-вот из угла на меня выпрыгнет чудовище. Я стала задыхаться, словно 5-ти летний ребенок я упала на пол и забилась в истерике. Я била кулаками об пол, стучала по двери и кричала. Сколько я кричала? Сколько прошло времени? Почему я заслужила все оскорбления? Что удивительного в моих глазах?

Я увидела свет. Свет и большой силуэт, который притянул меня к себе, и я оказалась на чем-то мягком. Я не могла открыть глаза, так как боялась увидеть чудовище. Но чувствовала только поглаживания по голове и спине, меня утешали. А я плакала.

–Ты в безопасности в моих руках, и ничто не сможет тебе навредить, – слышала я мягкий голос над своим ухом. Я приоткрыла опухшие от слез глаза и увидела сидящую себя на коленях у парня, видев только его ноги и руки.

–Темнота всегда уступает перед светом. Ты в безопасности, – прошептал парень и меня подняли на руки. Я дрожала, я сжала рубашку незнакомого старшеклассника и меня вывели на свет.

–О… Боже, Хендерсон! Кто сделал это? Кто закрыл тебя? –слышала я голос своей учительницы, но шмыгнув носом, не смогла ответить ей. Я держалась за рубашку парня, а потом он опустил меня на стул. Я удобно села и принялась вытирать слезы, думая, что мой свет стоит рядом. Но стоило мне поднять глаза, как меня окружала только учительница, пара моих подруг и директор. Я взглянула в конец коридора, увидев уходящую спину парня. Моего света. Моего незнакомца в тёмной рубашке. Моего тёмного незнакомца.

Глава 6.

Я стояла на обширном балконе, осмотрев себя в черном шелковом платье в пол. Моя осанка была до боли прямой, а руки сложены на перилах. Я смотрела на то, как солнце плавно скрывается за горизонтом, заливая небо оранжевыми оттенками заката. Сумерки окружали мир, а природа окутывала белоснежным покрывалом. В воздухе витала чистота и обжигающий легкий озноб. Почему мне так холодно? Я ведь сплю. Во сне я не могу чувствовать силу холода.

–Ты простудишься, – услышала я позади мелодичный голос человека. Обернувшись, я растрепала свою аккуратную прическу, от чего выбившиеся локоны упали на глаза. Он стоял здесь, рядом со мной. Высокий, грациозный, сильный и статный мужчина без лица. Я не видела его лица… Но моё тело само отреагировало на присутствие мужчины. Мои легкие стали чаще обжигаться морозным воздухом, а сердце забилось так быстро, что щеки приобрели розовый оттенок, согревающий меня. На его лице виднелась темная дымка, после чего все вокруг медленно стало мутнеть.

–Я ведь говорил, – последнее, что услышала я и все вокруг меня почернело. Осталась лишь тьма.

Когда я открыла глаза, было поздно. Я поняла это по открытому окну в своей «клетке». Мрак подчеркивал блеск звезд, а луна освещала мир слабым серебряным светом. Цикады играли свои симфонии, а легкий шум листвы создавал бурление. Я не дернулась с того момента, как открыла глаза, лишь слегка сжала белое одеяло. Моя голова была повернута к окну, поэтому то, как неизвестный прочистил горло, с другой стороны, заставило меня вздрогнуть.

–Я напугал тебя? – спросил Харрис, сидящий в кресле, словно нагнетающая тень. Напугал ли он меня? Я весь день провела в старой мастерской на сырой земле, вспоминая самые страшные воспоминания из детства. А он спрашивает о такой глупости?

–Я чуть не умерла, – ответила, морально я чуть не сломалась. Если в детстве меня быстро нашел старшеклассник, то сегодня мне не помог никто. Никто не был моим светом.

–Не преувеличивай, Тереза. Я лишь преподал тебе урок. Ты явно забываешь в каком положении и где находишься. Я не твой кузен, который любезно предоставил тебе комнату для временного проживания. Я твоя участь, я похитил тебя, – напомнил его серьезный голос, и я вздохнула. Все вернулось на свои места. Я заложница, он грабитель.

–Вот как Вы будете поступать? Запирать меня? Сковывать? А может мне следует вести себя, как заложница? – спросила я, откинув одеяло. Он нахмурился, не понимая смысла моего вопроса.