Первые

– Фу! – немолодое лицо сморщилось до послепенсионного. – И как это пьют?

Отхлебнула вновь. Понимание не явилось. Как и в прошлый раз. Как и в позапрошлый.

– Ваш чай, Гарольд Васильевич.

– Спасибо, Юлиана, – хозяин принял кружку.

Из молчания двоих присутствующих вытекла глубокая тайна и разлилась по гостиной. Чуть смочила край лавандовых штор. Игорь промокнул лоб.

– Скорее бы уже, – задумчиво уставился в окно. – Невыносимо парит.

– Скоро, – экономка глянула на маленькие часики, сжимающие запястье лет двадцать. Как муж подарил. Как не сумел пропить.

– Я про дождь, – заметил Игорь. – Хотя… – махнул рукой, отнёс себя к дивану.

Эти приёмы были нужны лично никому. Но их отчаянно мазали на выходные. Гарольд Васильевич обязательно нервничал. Пил так называемый чай, тот, что из шкафчика ванной комнаты. Юлия исправно приносила. Ещё исправнее корила себя за это. Спасали самоувещевания – я не спаиваю, я помогаю пережить стресс. Один раз можно. У него нет зависимости. Всё согласно мантре порядочной жены алкоголика.

София Максимовна убрала мясо в духовку. Если бы законодательство позволяло привлекать за издевательство над пищевыми продуктами, Сонечке грозила бы смертная казнь длиною в жизнь. И незнание не освободило бы её от ответственности. Истерзанные стейки после мытарств наверняка считали горячий противень раем. София верила в рождение очередного шедевра кулинарии. Сплошь и рядом такое случается: думается, помощь оказываешь, а потом выясняется, что если бить по голове палками, то мозг отмирает. Надо же. Но ведь преследовались совсем противоположные цели. Хм.

– Воля Господа, не иначе.

Юлия перекрестилась. Молния сверкнула дважды. В разных концах неба. Точно двое влюблённых никак не могли встретиться, дабы в оскорблениях и драке, непременно влекущей чью-то гибель, выяснить, кто из них любит сильнее. В окно стукнули. Затем снова. Понимая, что никто не откроет, стеклопакет заплакал. Его слабохарактерность утопала в раскатах грома. Никто не волновался. Ведь она выживет. То, что не имеет веса, не может утонуть. Но может быть похоронено заживо.

– Юлиана, вы спите? – Соня брезгливо уставилась на сомкнувшую веки экономку.

– Простите, задумалась.

– Надеюсь, о том, как пройдёт мой вечер.

– Естественно.

– Естественно было бы предупредить официантов…

– Они уже готовы. Простите.

– … что гости скоро прибудут, – София Максимовна не злилась, она давно переступила эту черту, и теперь в бешенстве протыкала ногтями ладони. Ещё чуть, и гелевые отростки выйдут наружу с иной стороны.

Юля удалилась, проклиная себя за нетерпение. Конечно, надоело слушать одно и тоже, будто проплаченный хит её молодости. Но, с другой стороны, за потребление платят ей, а не наоборот. Однако ж чем стабильней милостыня, тем больше претензий к подающему. Когда-то работа в богатом доме виделась пределом мечты. Но с тех пор зрение жутко упало.

Соня нервничала. Однажды привыкла нервничать и бросать не собирается. Это же не какой-то там стресс, избавиться от коего посоветует всякий дурак. Это, меж прочим, атрибут красивой жизни. Основа, можно сказать. Переживается, ибо на то причины есть. Если кому не переживается, пускай для начала вынет чувство собственного достоинства из места сидения. Глядишь, и повод нашёлся.

Её приёмы не просто гости пришли, здравствуйте, разувайтесь, вот вам тапочки, а вы мне дешёвый алкоголь и жалобы в ответ на «как дела?». Здесь целая система. Парад достижений, и нужно ухо держать востро, дабы отделить выдуманные от реальных. На озвученные фантазии улыбаться широко, на явь ещё шире. С плотно сжатыми челюстями, чтобы из пасти не вывалились куски зависти.

Сонечке с огромным трудом давалось каждое мероприятие. Она просто не имеет права упасть в грязь накрашенным лицом, потому что встать уже не дадут. Наступят, раздавят, сверху присыпят несуразными мифами и скажут, что так и было. Обязательно скажут. Стоит только раз появиться в одном кольце дважды, как уже муж её не любит, дело идёт к разводу, и вообще у него давно на стороне отряд девок с генетической предрасположенностью к шпагату. Больше всего Соня боялась слухов. В правду всё равно никто не верит. А от оговора не отмоют даже в морге.

Тяжело давалось видеть эти высокопоставленные лица. Ещё тяжелее – лица, завоевавшие место около высокопоставленных путём низких поз. Обколотые естественной юностью мордахи, привыкшие имитировать радость, при встречах изображали поцелуй звонким чмоканием около мочки уха. Заменили акт звуком, и всех всё устраивало.

Но Софию не печалила искусственность бытия. Наоборот, так гораздо удобнее. И экологичнее, точно носить мех, а всем говорить, что он ненастоящий. Зверушек очень жалко. Как будто. На самом деле Сонечку угнетало изобилие состоятельности вокруг. Чужие успехи – зеркало, в которое особенно неприятно смотреться. Из него слишком явно выглядывают свои неудачи. Смотришь и видишь, кем не стал. Может, и не хотел таковым быть, да точно не хотел, но, сука, так паршиво в итоге, что не стал. И не станешь. Зверушку очень жалко – себя. Думаешь, что в красивой шубе из дорогого меха сейчас им всем очи перламутровым блеском отхлещешь, а на спине, мать его, лишай. Огромный, натуральный, никак не получается выдать за имитацию.

Гости растеклись по дому водой, что из-под крана, и её пить совсем не хочется. Только, если вообще альтернативы нет. Но всё равно не по себе. Сначала перекреститься. Соня морщилась, считала мысленно до десяти, пеняла себе, что очень счастлива. Однако пока каждый пожимал руку Гарольду Васильевичу, всякая лезла с комплиментами к ней. Софию тошнило от лживости ответной ложью. Она, чёрт побери, знала, что не молодеет. Назло всем косметологам! Она не похудела. И сколько бы не убеждали в обратном, показатели на паршивых весах росли точно доллар. И её Игорь далеко не совершенство, чтобы вместе с ней составлять идеальную пару.

– Когда же вы заткнётесь! – София приветливо улыбалась новой гостье.

– Как у вас хорошо, – щебетал обколотый рот.

– Не привыкай, – рвалось из Софии, но она пересиливала себя на «спасибо».

Все и так знали, с кем пришла эта всякая. Знали, что ходить ей среди них недолго. Не вмешивались. Не жалели. Не брезговали даже, ибо деньги и не с таким обязывают соприкасаться.

Соня наблюдала за гостями как недавно родившая кошка, что без раздумий сожрёт слабого из потомства, дабы выкормить сильных. Плотно сжимала челюсти, и со стороны казалось, будто в её планы на вечер помимо антрекота входило выдавить изо лба все вены. Иногда вспоминала, что счастлива. Чаще внушала это окружающим вымученной улыбкой, более уместной на приёме у стоматолога.

Близился выход её фирменного. Поруганное после смерти мясо буквально ободом тарелки уже толклось на пороге. Может, повременить? А вдруг гости успеют захламить желудок ресторанным меню? Сонечка болезненно тыкалась ногтями в ладони. Суставы жалобно хрустели, но не получалось перекричать дутую болтовню. Против пустоты ты всегда беспомощен, будь она в головах, будь она в твоей голове.

– Ну наконец-то! – взвыл один из каждых, на шее коего висела задержавшаяся до статуса жены всякая.

– Наконец-то, – молвила София и суровым взглядом донесла до экономки, что антрекоту наказано быть в течение десяти минут.

Юлия кивнула и неохотно направилась в сторону кухни. Миновав поле зрения хозяйки, остановилась. Лицо покрыла испарина благоговения. Возраст не причина заправлять мечты в климакс.

Молодой мужчина в классическом костюме и кроссовках отвечал полуулыбкой на восторженные приветствия. Когда-то он носил спортивные одеяния с классическими туфлями, но сейчас об этом времени вспоминал исключительно с тем смехом, что слезами по щекам. Не видел смысла являться обществу и при этом жить с ним по одним правилам. Приятная небритость сводила с ума даже рьяных ненавистниц усов, бороды и прочей нечисти самцовых физиономий. Наверняка щетины касался дорогой барбер. Вне сомнений, один из тех, кто берёт деньги за то, чтобы его клиенты не казались таковыми и вблизи. По левую руку сияла девушка, которой хорошо к сорока, но её годы были совсем не прожиты. Так, летели мимо, не касаясь. Она носила особенную красоту – немодную, не выписываемую пластическими врачами. Привлекала внимание. Однозначно. Но чрезмерно принадлежала – нравилась мужчинам, очень, некоторым до предынтимных ощущений, однако любой каждый, пусть самый самонадеянный, видел – занята. Добровольно несвободна.

Несмотря на необременённость, правая рука никогда не отвечала на традиционные приветствия. Плевать, что подумают. Хорошо, если сумеют. Решения о пренебрежении не оспаривались. Умные смирились. Глупым стоит учиться.

Дамир и Ева Первые. До невозможности востребованный писатель и его супруга – создательница фонда помощи. Удивительно, но настоящего, поэтому не благотворительности. Первая не устраивала приёмы во имя собрать богатых подружек и на бездарно организованном аукционе продавать чушь, дабы от вырученного перевести калечным нищебродам мизер. Ибо зачем голодному много еды? Вдруг живот надорв?т с непривычки? Это уже не благотворительность получается, а душегубство. В отношении масс, конечно, дело тоже благое, но чужое. В конце концов, для этого существует правительство.

Ева не разделяла принятое высшим светом. Вместе с мужем предпочитала двигаться вразрез. Любила не бриллианты, а помогать, это ей казалось настоящей роскошью.

– Конечно, она ведь сама из этих, – шушукалась всякие, не забывая подобострастно раздвигать губы. Собственное происхождение не оттиралось даже кредитками, приходилось тщательно прикрывать снобизмом.

Из этих – из обычных. Как и её супруг. Первые не стеснялись вспоминать ту жизнь, что родилась в отсутствии возможностей жить. Ева смотрела сверху, но не свысока. Удивительная кротость для такого красивого лица. А могла бы иметь олигарха, но выбрала иметь всех, и все они непременно ощущали себя изнасилованными чужим достоинством. Хотя с той стороны ни одной попытки посягательства.

– Как хорошо, что вы пришли! – лепетала Сонечка и не врала.

Конечно, Первые – самое невыносимое зеркало, но в нём ей нравилось отражаться. Как толстым нравится есть, чтобы потом сильнее хлестать себя по пухлым щекам за препятствия к любви.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказала Ева. И сказать так могла только она: без фальши и желания сдаваться формальностям.

– Спасибо, – София таяла. Ей не было необходимости отвечать тем же. Зачем корить солнце за свет?

Пока её «я счастлива» впервые за сегодня вставало с лопаток на артритные колени, внимание Первых украл предприниматель, что без устали грозил фонду Евы великой жертвой и в передышках восхищался последней книгой Дамира. Соня вздёрнула подбородок. Ну и пускай нарасхват. Они же у неё нарасхват, не где-нибудь! Это точно видят все. Это наверняка увидят журналисты. И про неё напишут. Снова напишут. Но уже не как про жену совладельца банка, празднующую день рождения в компании Первых. На этот раз они упомянут её имя. И напечатают фотографии. Сонечка договорилась со Вселенной. Вселенная обещала!

Несмотря на то, что над миром давно надругались социальные сети, в мирке Софии Максимовны всё ещё жили глянцем. Можно грешить на отставание в развитии, а можно предвидеть, что ретро уже есть тенденция. И если хочется опередить мысленное течение масс, вешай на стеклопакеты резные ставни. Но Соня не вешала, скорее не снимала. Бедные уяснили своё место – интернет. Богатые судорожно держались за страницы.

Гости заняли столы, не вынимая бесед изо рта. Юлия кивнула хозяйке: антрекот доставлен. Раньше экономка подавала знаки с меньшей уверенностью, однако время позволило её вранью поднабрать массу. Теперь это не хилый обман, это солидная ложь во спасение. Кого и особенно зачем Юлиана спасала – в ответ не складывалось. Наверное, думала, что отстаивает честь дома, семьи. Какого она отстаивает честь чужого дома, чужой семьи – внутренний голос не спрашивал. Людям только кажется, что они ленивы. На самом деле, они энергично делают то, о чём не просится. Вечный двигатель причинения добра.

София Максимовна пот?рла мочку уха. Чёртово золото неприлично чесалось, будто оно не жёлтое, а красное. Инстинктивно из толпы вытащила взглядом мужа, как позволившая себе недолгое раздумье собака, перемежая вину с судорожностью, обязательно ищет хозяина. Гарольд звонко смеялся в окружение непервого эшелона. Начинающие и конченные дельцы, слывшие бизнесменами у себя в мечтах или когда-то, которых приглашают разбавить до невозможности густые сливки. Не самое приятное общество. А Игорю нравилось. И эти ещё смели отвечать взаимностью, хотя их удел – спрашивать, не помешаю ли?! София неодобрительно покачала головой. Губы сами поджались, ногти впились в ладони.

– Я, на хрен, счастлива! – мысленно гаркнула владелица, она же основная причина вечера.