Живи с молнией

– Да, – ответил он. – И все так похоже на правду – почти как в кино!

– Ах, Эрик! – она просунула руку под его локоть и опустила ее к нему в карман. – Мы же обещали друг другу никогда не говорить об этих вещах. От этого только еще тяжелее становится. Придет время, и у нас тоже все уладится.

– Да, если мы доживем, – вырвалось у него, и тотчас же он пожалел о своих словах. Между ними существовал молчаливый уговор – не падать духом в одно и то же время. Если один из них начинал унывать, другой должен был ободрять его, и сейчас Эрик почувствовал, что взвалил на Сабину слишком тяжелое бремя.

– Эрик, я недавно прочла, что одного ученого в университете Корнелля во время опыта убило током в десять тысяч вольт. Это страшно много, по-моему. У вас тоже будет такой сильный ток?

– Да, примерно такой, – сказал он. Их генератор был рассчитан на полмиллиона вольт. – Весь вопрос в осторожности, вот и все.

Они обогнули площадь Колумба и подошли к широкому темному кварталу Бродвея, где в неосвещенных витринах слабо поблескивали новые автомобили. Лицо Эрика стало напряженным – Сабина нечаянно пробудила в нем прежний страх.

– В осторожности? – в голосе Сабины слышалась недоверчивость. – Почему же тот физик был неосторожен? Ведь он, наверное, был опытный человек.

Эрик резко обернулся к ней.

– Не бойся, Сабина! – Эти слова прозвучали как строгое приказание. – Ведь это же просто случайность. Вспомни, сколько людей изо дня в день работает с высоковольтным током, и все они остаются целы и невредимы. Но о них не пишут. Пишут только о таких вот неосторожных. Кроме того, при наших темпах мы с Хэвилендом, наверно, умрем от старости, прежде чем пустим в ход наш генератор, – с горечью добавил он.

– Но вы так много работаете. Должны же вы двигаться вперед, Эрик.

– Мы и движемся, – устало сказал он. – У меня есть все, чего мне хотелось, и я даже не имею права жаловаться на то, что работаю бесплатно, – ведь меня не нанимали на работу, а просто предложили помощь, чтобы я мог получить докторскую степень. Подумай, сколько на свете людей, которые отдали бы все, чтобы только иметь возможность изучать науку, как я, и которым это все-таки недоступно. А сколько людей даже не знают, чего они хотят. Слава Богу, я по крайней мере знаю, чего хочу, и иду к своей цели. Конечно, мы движемся вперед, Сабина. И все идет хорошо. Мы работаем все время, кроме тех часов, когда я бываю с тобой, а Хэвиленд – со своей возлюбленной.

– Что она собой представляет?

– Я ее видел только два раза, да и то мельком. Но он часто звонит ей по телефону, и, по-моему, они не очень счастливы. Я всегда знаю, когда он виделся с нею накануне, – он приходит сам не свой. Она – очень хорошенькая блондинка; на ней какой-то блестящий налет роскоши, как на этом чемодане. – Они проходили мимо магазина дорожных вещей в северной арке площади Колумба; в витрине были выставлены самые разнообразные вещи, от чемоданов из прессованной бумаги и искусственной кожи до роскошных кофров из воловьей кожи, на один из которых и указал Эрик. – Вся беда в том, что она замужем.

– Почему же она не разведется и не выйдет за Хэвиленда?

– Кто его знает почему. Кто может вообще что-нибудь знать? Кто знает, почему люди не делают того, что следует? Почему тот старичок продает цветы в этом пустынном месте, а не пойдет на Таймс-сквер? И почему мы с тобой ведем себя так, а не иначе? Почему мы не снимем себе комнату, чтобы побыть наедине, а бродим по улицам?

Сабина как-то странно притихла. Они молча прошли три квартала, затем, словно не расслышав его слов, она снова спросила, на этот раз еле слышно:

– Ты все-таки будешь осторожен в лаборатории?

– Не беспокойся, – ласково сказал он. – Я знаю, о чем ты думаешь. Такие мысли и мне иногда приходят в голову, но все будет хорошо. О, мы можем подождать.

– Нет! – сказала она. – Ждать мы не можем!

Его поразило сдержанное напряжение в ее голосе, и он повернулся, чтобы заглянуть ей в глаза, но она упрямо смотрела перед собой.

– Нам незачем ждать, – продолжала Сабина. – Что это нам даст? Мы ведем себя, как дети, вот и все. Конечно, мы можем обвенчаться, когда ты закончишь опыт и получишь работу, но совершенно ни к чему откладывать все остальное. От этого только еще тяжелее.

Эрик остановил ее посреди пустынной мостовой. Они стояли между двумя уличными фонарями, и тени их слабо чернели на темном тротуаре.

– Боже мой, у тебя такой несчастный голос, – сказал он.

– Нет, я совсем не несчастна. Во всяком случае не так, как ты думаешь.

– Тебя удручает, что все это еще так нескоро.

– Нет, честное слово, нет. Но мы все время только и стараемся сделать друг друга несчастными. Надо брать от жизни все, что можно.

– Ты действительно так думаешь? – спросил Эрик и руками притянул к себе ее лицо. Даже в темноте он увидел, что глаза ее блестели от злости. – Ты согласна на это?

– Да, – сказала Сабина. Поглядев ему прямо в глаза, она высвободилась из его рук и прижалась лицом к его груди. – Я хочу этого, – прошептала она.

Эрик крепко сжал ее в объятиях. Он так ее любил, что не мог выразить это словами. Покачав головой, он с отчаянием произнес:

– Я разузнаю и постараюсь найти что-нибудь подходящее.

– Только не будем откладывать, – умоляюще сказала она. – Давай найдем что-нибудь сейчас же. Неужели тут поблизости нет гостиницы?

– Квартала за два отсюда есть гостиница, мы проходили мимо. Она маленькая и, наверно, недорогая. Пойдем туда. У меня есть четыре доллара.

– Но ведь не можем же мы явиться так, без вещей? Ох, Эрик, неужели мы должны опять откладывать из-за какого-то чемодана? – Казалось, Сабина вот-вот заплачет.

– Я забегу в тот магазин, мимо которого мы шли, – сказал Эрик. – Куплю что-нибудь самое дешевое. Видишь закусочную на той стороне? Подожди меня там и съешь что-нибудь. Я вернусь через несколько минут.

Закусочная была почти пуста; Сабина присела к стойке и заказала кофе, но не притронулась к нему. Ее охватило тоскливое волнение, она уже испытывала его тысячу раз в жизни, когда сдавала экзамены или когда искала работу. От такого волнения кровь не приливала к лицу, в нем не было ни радости, ни ликования.

Ей казалось, что прошло уже много времени, когда наконец вернулся Эрик с чемоданчиком чуть побольше коробки для бутербродов; новизна его резко бросалась в глаза. Сабине неудержимо захотелось смеяться, но она чувствовала, что если даст себе волю, то не сможет остановиться.

Гостиница оказалась маленькой и очень старомодной. Это было совсем не то, чего ожидала Сабина. В вестибюле на креслах с гобеленовой обивкой чинно сидели рядком несколько пожилых, благопристойного вида дам; остальные кресла были пусты, кроме одного, в котором читал газету какой-то человек средних лет. Эрик подошел к конторке, Сабина остановилась поодаль. Она чувствовала себя неловко и изо всех сил старалась держаться независимо. Но дежурный портье только скользнул по ней взглядом.

Коридорный взял у портье ключ и провел их к лифту, помещавшемуся в старомодной проволочной клетке. На четвертом этаже они вышли и очутились в мрачном холле, где пахло старыми коврами и мебельным лаком. Лампочка на потолке светила тусклым зеленоватым светом. Эрик взял у коридорного ключи, дал ему двадцать пять центов, они вошли в комнату и остались одни – совсем одни – в первый раз с тех пор, как они познакомились.

Полное уединение подействовало на них так ошеломляюще, что в первые минуты они совсем растерялись. Сабина даже не сняла пальто и шляпы, она стояла, оглядывая маленький гостиничный номер. Комната как комната – может быть, только немного мрачная и грязноватая. Для Сабины она была чужой и безличной, как любой магазин или ресторан. Поглядев на старомодную двуспальную кровать, она почувствовала себя маленькой и одинокой; ей казалось, что она не сможет заставить себя даже сесть на эту кровать.

Эрик увидел выражение ее лица. Она спохватилась, что не старается скрыть своих ощущений. Он тотчас поставил чемоданчик на стол и обнял ее.

– Ничего, девочка, здесь не так уж плохо, – прошептал он. – Не вешай голову. Все будет прекрасно.

Сабина крепко прижимала его руку к себе, пока он снимал с нее шляпу. Она была безмерно благодарна ему за то, что он подошел к ней в эту минуту, и едва не расплакалась. «Какой он замечательный», – думала она. Сознательно или случайно, но каждый раз он подходил к ней с утешением именно в ту минуту, когда она больше всего в этом нуждалась. Она прижалась лицом к его лицу и долго стояла так, закрыв глаза.

– Знаешь, кто ты? – сказала она, чуть отстраняясь от него. – Я тебе скажу. Ты самый хороший и добрый человек на свете.

– Это не я такой. Хорошая любовь всегда делает человека хорошим.

Он поцеловал ее в щеку, отступил в сторону и огляделся, ища глазами чего-то. Она не поняла, почему он вдруг отошел от нее и чего ищет. Наконец Эрик взял с умывальника стакан, ополоснул его и до половины налил водой.

– Придется удовольствоваться этим, – с сожалением сказал он.

– Для чего?

Эрик открыл чемоданчик. Слезы, давно уже просившиеся наружу, набежали Сабине на глаза, желтые лепестки купленных им нарциссов превратились в миллионы сверкающих точек и заплясали по всей комнате. Букетик был небольшой, но яркий цвет нарциссов внезапно как бы озарил и согрел комнату. В эту минуту любовь так переполняла Сабину, что она не могла шевельнуться. Она только смотрела на Эрика беспомощно-счастливым взглядом.

– Это я купил у того старичка, – объяснил он, неловко засовывая цветы в стакан, – у того самого, которому следовало бы пойти на Таймс-сквер.

Он не понял слез, выступивших на ее глазах от избытка нежности, и улыбка на его лице сменилась огорченным выражением.