Варежку вверх! С Новым годом!

Еще одним неприятным для иностранца моментом на чужбине являлась разница в справлении праздников. Испанцы рождество традиционно справляли дома с семьей с весьма престранными обычаями, например, вместо шикарных салатов и закусок, к которым так привыкли русские и советские души, ели обычный суп с макаронами и фрикадельками, а на второе зажаривали молочного поросенка и давали разбить ему хребет самому малому из семьи. Покалеченный поросенок обычно всегда падал на пол из детских рук. Затем всем сборищем его ловили под столом и радостно поглощали, разрывая мясо на куски. Варварскую традицию Анна не разделяла, как ее не уговаривали, что пыльный поросенок, съеденный в рождество приносит удачу.

Женщина не могла забыть другую традицию, которая отбивала всякий аппетит. В Испании было не принято снимать уличную обувь, в ней так и ходили по дому везде до самой до спальни, скидывая лишь у постели.

Далее после обильного ужина с пола обменивались подарками с распродаж. Это в лучшем случае! Анну на всех праздниках как у бывших мужей, так и у новиос-женихов испанская родня традиционно обходила презентами. Видимо, приглашение на обед или ужин уже расценивалось как благословение для варварки. Со временем Анна тоже стала экономнее и платила сторицей. Если в начале старалась, покупала, паковала, приносила, радовалась, то после второго-третьего праздника, поняла, что любовь к подаркам однобока. Можно радоваться и без вложений в семью жениха.

А Новый год не справляли вовсе. То есть молодежь, конечно, убегала на дискотеки, упивалась до полного очумения. Взрослые же прилипали к телевизору с тарелочкой с 12 виноградинками, съедали их за минуту, разменивающую года, чокались шампанским и расходились спать.

Для Анны Новый год имел сакральное значение. Возможно это то единственное, что она любила из своей прошлой русской жизни. Новый год ассоциировался с миром. Родители, родня, соседи, друзья на время забывали про старые ссоры, становились дружными, веселыми, гостеприимными, как одна большая семья. Вкладывали душу не только в новогодний стол, но и в подарки, наряды, будто шел последний год перед апокалипсисом. И конечно, важно было с кем справишь и как справишь. Ибо отдуваться за неправильное справление приходилось последующие 365 дней до следующего шанса.

Анне светило справить Новый год либо одной, дочери, вошедшие в подростковый период предпочитали компанию друзей, либо с незнакомыми или нежеланными соседями.

– Лучшей одной, – поняла опечаленная женщина, решив с головой уйти в работу.

От грустных мыслей она спасала лучше всего. Под Новый год всегда происходили какие-то невероятные приключения русских за границей. А под русскими в Испании понимались все дикие «барбары»: русские, белорусы, украинцы, казахи, монголы, узбеки, армяне, грузины и так далее… Анну несколько раз вызывали даже в случаях, когда под судейство попадали нации, входившие еще в Российскую Империю: венгры, румыны, финны… так как найти официальных переводчиков со специальным разрешением для них не представлялось возможным. Анна от работы не отказывалась. Бывшие подданные Российской Империи тоже не жаловались. И даже если превосходно говорили сами на испанском, английском, официально им требовался переводчик их коренного языка. Для испанцев коренным диким для всех не испанцев являлся русский.

Анна представила, что возможно вообще проведет 31 декабря в суде. Ведь в Испании Новый год являлся обычным днем в календаре, давали лишь выходной на 1 января, а дальше – трабаха, трабаха и еще раз тарбаха, как говорил дедушка Ленин. То есть труд.

Справить Новый год в трабахе, или трабахандо, значит, провести целый год в беготне по судам, переводя бывшим соотечественникам их провинности.

– Буду копить на новую машину, – прагматично прикинула женщина, но в душе продолжали ныть волосатые мохеровые кошки.

***

Анну вызвали в суд на 10:00 утра 30 декабря по случаю избиения Ковалевой Эсветланы ее мужем Ковалевым Никитой. Отчеств в Испании не водилось. Перед слушанием адвокат потерпевшей предупреждал Эсветлану о последствиях: от 6 месяцев до года злодей с браслетом на ноге, то есть ее муж, не сможет приближаться к своей жертве, то есть к ней. Более того, супругов, а также их детей, отныне ждали ежемесячные посещения психологов и разных социальных служб, готовых поселиться у русских, лишь бы спасти их друг от друга. Ковалевы эту информацию пропустили мимо ушей, ибо попали в испанский суд первый раз. Анна переводила им первый раз, ранее их не встречала.

Это не было ее делом, поэтому она просто сделала свою работу и прикусила язык, с горечью вспомнив случай трехлетней давности, когда вмешалась-таки в семейный конфликт, зная русскую психологию, где милые ругаются, только тешутся.

Некие Смирновы поругались, подрались, при чем в синяках в суд прибыли оба, но наказали только мужа штрафом, шестимесячным браслетом на ноге и 500 метрами дистанции от жены.

Суд прошел, страсти улеглись, штраф был заплачен из общего семейного бюджета. Любимые помыкались, соскучились друг по дружке и вновь съехались, хотя их предупреждали, что наказание будет очень суровым. И как назло, в последние дни тех 6 месяцев, которые суд постановил суженым охладиться в дистанции, они, сидя в своем семейном авто попали под обычную проверку документов на дороге.

Поразительное невезение! Большинство жителей Испании могли поклясться, что проходили проверку на документы возможно 1-2 раза в 5 лет, а Анна вспомнила, что ее вообще ни разу за эти двадцать пять лет не останавливали на дорогах.

Какое же было удивление у полиции, заглянувших в документы, а потом и в свою базу, что отъявленный злодей сидит в полметре от своей жертвы да еще с таким довольным видом. Это попахивало премией для полиции, а Смирнову 3 годами лишения свободы.

В тот же день Анна переводила официальные обращения супруги Смирновой к суду, желающей забрать заявление, желающей забыть прошлое, но суд был не преклонен. Даже не помогли «барные» связи Анны. Судья только пожимал плечами. Закон есть закон. Надо было думать раньше.

***

С видимым упреком на лице судья, старый добрый Жорди Санчес, полвека отсидевший в кожаном кресле в черной мантии предоставил слово Никите Ковалеву, по какому собственно поводу ему так захотелось изукрасить лицо жены.

– Уважаемые господа, – пафосно начал тучный Никита, поглядывая на Анну, синхронно и бесстрастно переводившую речь будущего презьонера, то есть осужденного.

Законы в стране были очень строгими в части избиения жен. Анна присутствовала на заседаниях, где давали срок даже без предъявления слов свидетелей, только по горючим соленым рекам из глаз жен, по-станиславски, без пауз рыдающим в мокрые ладоши.

«Это Европа, детка», – в эти минуты про себя говаривала Анна, читая список недвижимости, который должен будет отойти жертве после вынесения вердикта о виновности мучителя. Женское коварство не знало рас и наций.

– Я долго терпел, уважаемые господа. У меня ангельское терпение. Оно досталось мне от матери. Но… ему есть пределы. Каждый мужчина меня поймет. Ведь моя жена переспала… – он перевел дух и даже пустил слезу. – Со всеми лысыми мужиками нашего города! Валера садовник, Карлос архитектор, Виктор хистор, Валерьян продавец с рынка. Я могу перечислять до вечера. Со всеми лысыми Бисбаля! – хрипло вскричал Никита, вознеся глаза к потолку, уповая на справедливость небес после этой жаркой речи.

– Это не правда, – сухими губами ответил Жорди Санчес вместо небес, холодными руками касаясь абсолютно лысой головы, на которой выступили капли пота.

Первым засмеявшимся был прокурор Хавьер Домингес, веселый шутник, его обожали за оптимизм и ироничные шуточки. Он кашлянул, подавился смехом и своей слюной, ему стали хлопать по спине, но это не помогло. После передышки смех все равно пробился. Подхватила истерику гвардия, охранявшая покой суда. За ними уже заголосили зрители в зале, адвокаты, секретари и, наконец, не выдержала Анна.

Это было очень смешно. Даже Жорди Санчес, пришедший в себя и осознавший что натворил, на миг потерял присутствие духа и стал смеяться до слез, хлопая редкими ресницами. Было не смешно только героям всей этой то ли комедии, то ли драмы. По лицу Никиты гуляли зелено-лиловые переливы злости и обиды.

Суд решил сделать вынужденную паузу. Анна после того, как отдышалась от смеха, все-таки подошла к соотечественникам и по-дружески рассказала им грустную историю четы Смирновых.

Супруги поняли намек переводчицы и совещались около получаса. В конце концов победили разум и ипотека на квартиру, которую надо было выплачивать да или да Ковалеву Никите, так как его жена числилась в домохозяйках и свободных художницах.

После окончания слушания все разбрелись кто по домам, кто на обед.

Анна отправилась в знакомый бар, куда уже стягивались работники суда, судача естественно о последнем «кудрявом» деле. Все смеялись и подхихикивали. Анна как могла, тоже пыталась поддержать веселье, но на душе продолжали ныть кудрявые кошки. Когда ей позвонили из районной полиции и пригласили прибыть как официального переводчика для дела о попытки изнасилования.

За окном светило солнце, какое обычно светило в Орле где-нибудь в середине июня.

– Вот такое вот дерьмовое лето, детка, – допила бокал белого вина Анна, глядя на совсем не новогодние пальмы, не новогодние чайки, не новогодний асфальт и веселые елки в витринах.

Хорошо, что есть работа, разбирательства, чужие проблемы, нервы, движуха. Они должны были разбавить навалившуюся предновогоднюю хандру.

Лучезарно улыбнувшись коллегам, переводчица отбыла на новое задание.

***

– 

В семь утра тридцать минут в Лас Фелиус в общественном туалете мужчина славянской внешности напал на англичанку, – быстро шепнул Хоаким Анне на ухо. – А бабуле сто лет в обед. Видать маньяк. Не иначе. Бабуля-то та еще красотка.

У Анны побежали мурашки по коже. Вот уже двадцать пять лет она не живет в России, а до сих пор испытывает чувство вины за своих бывших соотечественников.

Анна выругалась матом вслух, это было привилегией иностранцев выражать себя открыто, не таясь в присутствии тех, кто не понимал ни слова. И с этим настроением вошла в зал, где сидел среднего роста мужчина с грубоватыми чертами лица, коими обычно обладают люди тяжелого труда. В воздухе отчетливо и неприятно висел смрад от спиртного.

– 

Я.. я..я, – заикался маньяк Витя, пытаясь на ломаном испанском объяснить, что не виновен.

– 

Расскажите, что произошло, я переведу ваши слова, – уселась на предоставленный ей стул Анна, сосредоточившись на клиенте.

– 

Я не хотел насиловать, – схватился за рубаху Витя, обращая мутные глаза к переводчице. – То есть я вообще не хотел ничего. Я не насильник!

– 

Расскажите с самого начала, – попросил следователь.

–