Андрей Белый: между мифом и судьбой

Это впечатление от первой встречи оказалось, как настаивал Белый, самым верным:

Главные моменты воспоминаний – незаписуемы; тут любовь, и знание, что все о нем должно быть сказано, уже отступают: Доктор Штейнер начинал говорить в сердцах тогда именно, когда уже все слова бывали исчерпаны (ВШ. С. 259).

***

Вступление Белого на путь антропософского ученичества пришлось на то время, когда новозаветные темы, и прежде всего осмысление роли Христа в истории человечества («Христов импульс»), стали занимать ведущее место в лекциях Штейнера. Его «христологию» с середины 1910?х можно рассматривать как основу и автобиографических практик Белого, и его творчества, художественного и публицистического.

Наиболее полно «христология» Штейнера представлена у Белого в «Истории становления самосознающей души» (1926–1931), его самом фундаментальном философском и культурологическом сочинении[290 - См.: Одесский М. П., Спивак М. Л., Шталь Х. «Она – должна быть»: «История становления самосознающей души» Андрея Белого // ИССД. Кн. 1. С. 5–84.]. В нем Белый исходит из того, что «христианство – момент, изменяющий представления о человеке, Боге, вселенной, духе, плоти истории; целое, сложенное из изменения всех представлений – преломление самой прямой истории в спираль» (ИССД. Т. 1. С. 184)[291 - См.: Шталь Х. Спираль или ритмический жест истории: рисунок к «Истории становления самосознающей души» Андрея Белого // Миры Андрея Белого / Ред.-сост. К. Ичин и М. Спивак. Белград; М., 2011. С. 618–637; Одесский М. П., Спивак М. Л. «Кривая истории – тема моей книги»: «История становления самосознающей души» и графическое наследие Андрея Белого // ИССД. Кн. 2. С. 689–717.].

Примечательно, что тема первой прослушанной Белым лекции Штейнера в Кельне в мае 1912-го – «Христос и XX век» – стала в «Истории становления самосознающей души» одной из основных тем. Это, по словам Белого, животрепещущий «вопрос о том, как именно нам открыт гнозис импульса Христа в 20-ом столетии» (ИССД. Т. 1. С. 184). Ответу на него Белый планировал посвятить второй том трактата. Первый же – попыткам показать «опыт развития в себе Христова импульса как опытного факта XX?го столетия» (ИССД. Т. 1. С. 179) и выявить «музыкальную тональность к теме второго тома в виде гнозиса Штейнера, данного в 20-ом столетии образными намеками, чтобы они явили, так сказать, в христианстве тональность, не отразившуюся почти никак в церковном каноне истории» (ИССД. Т. 1. С. 184).

Объект исследования в первом томе «Истории становления самосознающей души» можно определить как процесс зарождения христианства. Белый подробно анализирует проблески христианских интуиций в античности, разбирает учения гностических сект, затем переходит к Евангелиям, рассматривая их первоначально «как исторические документы» (ИССД. Т. 1. С. 121–124). В посвященной этому вопросу главе приводятся мнения историков церкви по проблемам текстологии и датировки Евангелий: авторство и время создания, источники новозаветных текстов, их первоначальные пласты и позднейшие вставки… Белый кратко пересказывает концепции авторитетных ученых, однако делает это вовсе не для того, чтобы присоединиться к какой-нибудь из точек зрения. Его цель прямо противоположна: заклеймить евангельскую критику как вопиющим образом не адекватную сути предмета. Чтобы писать так, как пишут ученые-буквоеды, надо, по резкому определению Белого, «быть в смысле живого восприятия совершенной дубиной <…> или почтенными гробокопателями без глаз и уха, или остроумниками от рассудочной абстракции, или полуманиаками, как бы убедительно маньячество ни звучало <…>» (ИССД. Т. 1. С. 127):

Растаскиватели Евангелий на составные части <…> не видят того, что видит более развитой, ибо упражнявшийся в зрении, глаз: не видят стиля, который единственен в Евангелиях, на какие бы части мы ни разложили их; не слышат звука, который тоже единственен, которому советует внимать апостол: «Духов различайте»[292 - Ср.: 1 Кор. 12: 10; 1 Ин. 4: 1–3.]. Передвигающие время появления христианства на несколько столетий совершенно не имеют дара различать времен, на который тоже ссылается апостол; «имейте ухо, глаз, дух, ритм времени»[293 - Ср.: Мф. 13: 14–16.] – вот лейтмотив, проходящий сквозь ранние памятники христианства <…> (ИССД. Т. 1. С. 125).

Доводам «растаскивателей Евангелий» Белый противопоставляет не факты и научные доктрины, а аргументы иного свойства. По его мнению, для верного восприятия Евангелий нужна «апелляция к стилю, к глазу, к уху, к духу, к времени, к краскам образов, не встречаемых ни до, ни после (ни в поэзии, ни в „поэмах“ гностиков, ни в системах мысли)» (ИССД. Т. 1. С. 126). Под взглядом «ученых мужей» возникают «Евангелия, умершие в растаске цитат», но под взглядом владеющих «искусством видеть и слышать» – они, «как погибающее горчичное зерно, начинают приносить плод». Ибо, как безапелляционно заявляет Белый, «доказано по пунктам, что их нет на бумаге, они восстанавливаются <…> в нас и становятся „сердечным“ письмом, а не буквенным». Согласно утверждению Белого, Евангелия – это «живая традиция, даже не слова, а жеста, ритма, интонации: из уст в уста, от уха к уху, от блеска глаз к блеску глаз» (ИССД. Т. 1. C. 134):

Но книжники из рассудка, гробокопатели, раздергиватели текстов в своих научных действиях поступают так, как если бы они отрицали наличие живой речи, данной не в грамматике лишь печатной строки, а в тембре голоса (ухе), блеске глаз, в неуловимом, стилевом «как», в жесте «времени» (ИССД. Т. 1. С. 127).

Истинное христианство, по Белому, отнюдь «не то, что гробокопатели считают христианством (догмат, культ, обычай, ритуал и т. д.)», а нечто иное:

<…> христианство в христианстве – то, что проницало образы христианства, данные в Евангелиях; и если Евангелия – не Евангелия, то есть Евангелие Евангелий: «сердечное письмо», о котором говорит Павел; и оно – стиль, дух, ритм, в котором пересекаемы Евангелия, противопоставленные всему прочему (ИССД. Т. 1. С. 128).

Пространные рассуждения Белого подводят к однозначному выводу: Евангелие писалось, как «письмо, написанное в сердцах» (Павел)», а «существующие на бумаге Евангелия являются Евангелиями этого живого Евангелия» (ИССД. Т. 1. С. 128).

Получается, что Белый, с одной стороны, отсылает к известной, даже расхожей цитате из Второго послания апостола Павла к Коринфянам:

Вы – наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками; вы показываете собою, что вы – письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца. Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа <…> (2 Кор. 3:2–4).

С другой же – связывает «„сердечное письмо“, о котором говорит Павел», с неким источником, не только не входящим в новозаветный канон, но и вообще не явленным в материальном мире: это – «Евангелие Евангелий», «внутреннее Евангелие к четырем написанным – Евангелие из глубин пережития себя в событии Сошествия Духа» (ИССД. Т. 1. С. 164).

Таково изумительное, по моему личному мнению, объяснение события сошествия Святого Духа, данное Рудольфом Штейнером, как ключ подхода к взятию тональности темы Евангелий; ключ к ним – один: Евангелие от Святого Духа, как Пятое четырех их; ключ же к пятому Евангелию – опыт жизни во Христе тех, которые [зачеркнуто: опытно] развили в себе эту жизнь, как свидетельство опыта о том, что жизнь «Я» во Христе – внутренняя достоверность <…> (ИССД. Т. 1. С. 178–179).

О «Пятом Евангелии» Штейнер начал говорить в цикле лекций, прочитанных в Христиании (Осло) 1, 2, 3, 5 и 6 октября 1913 года[294 - Подробно об этом см.: Спивак М. Андрей Белый – мистик и советский писатель. С. 58–68 (глава «„Я отдал жизнь письмом 1913 года“: ответ на „Пятое Евангелие“ Рудольфа Штейнера»).]. Белый подчеркивал, что «оказался в числе очень немногих из присутствовавших при откровении», которые «удостоились видеть доктора в этот момент первого обнаружения венца всех слов его о Христе Иисусе» (ВШ. С. 507). С первой лекции он воспринял выступление Штейнера как особый символический «жест», как «шаг» к «установлению по-новому связи с нами (наш „Новый Завет“ с ним)» (ВШ. С. 515).

В христианийских лекциях утверждалось, что «Пятое Евангелие», или «евангелие антропософии», является столь же древним, что и четыре канонических, но оно не существует в написанном виде, а открывается только взору ясновидящего. Как рассказ визионера и был воспринят Белым весь курс. Штейнер запомнился ему бледным, взволнованным, потрясенным, как «человек, за миг до того имевший Видение» (ВШ. С. 508) и «впервые дающий отчет об увиденном» (ВШ. С. 510): «<…> он расставлял факты курса <…> не так, как он расставлял их обычно, их оформляя, а так, как они видны в астрале: в обратном порядке по отношению к обычному восприятию» (ВШ. С. 510).

Отправной точкой изложения увиденного «в астрале» стал для лектора момент пробуждения апостолов ото сна. Согласно Штейнеру, этот сон длился гораздо дольше, чем сказано в канонических Евангелиях: начался он, когда происходило моление Христа о Чаше, и закончился только в момент сошествия Святого Духа, то есть в день Пятидесятницы. Впрочем, это был не сон в бытовом понимании. Он, как описывал Штейнер, не мешал апостолам «заниматься обычными повседневными делами, уходить и приходить <…>. Так что те, которые жили вместе с ними, казалось, не замечали, в каком состоянии сознания они находились»[295 - Штейнер Р. Пятое Евангелие. Из исследований хроники Акаши. 18 лекций, прочитанных в 1913–1914 гг. / Пер. с нем. И. Маханькова и О. Погибина. М.: Новалис, 2009; или: Штейнер Р. Из области духовнонаучных исследований / Пер. О. Погибина. Дорнах, 1967. С. 410–470; см. также на портале «Библиотека духовной науки»: http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Book&Id=148.].

Но сознание апостолов было смутным, и жили они, как сомнамбулы, не воспринимая адекватно, что происходило перед их взором. Они как бы проспали то, что случилось на Голгофе и после нее: смерть на кресте, положение во гроб, Воскресение, Вознесение и пр. Все эти события виделись им как образы сновидений. «Но пришло мгновение, когда апостолам показалось, что после долгого пребывания как во сне они проснулись от этого сна. Пятидесятница отмечает это пробуждение. <…> Они были разбужены первозданной силой любви, которая наполняет и согревает вселенную, точно эта первозданная сила любви погрузилась в душу каждого из них». И «понемногу, как сны, всплывающие на поверхность нашего сознания, нашей души, воспоминания о прожитых днях поднялись в сознании, в душе апостолов. <…> Они вновь пережили весь этот период день за днем». Но «теперь они нормально осознавали все, что они видели прежде». Вспомнить и осмыслить события, свидетелями которых явились, апостолы смогли только потому, что в день сошествия на них Святого Духа они были «оплодотворены космической любовью», или «импульсом Христа», к ним спустившегося, их сердца пронзившего и осветившего[296 - Там же.].

Белый зафиксировал главные моменты этого курса:

Лекция первая: мы – в Импульсе; и поэтому: озирающие историю импульса в обратном порядке: от себя – до апостолов, т. е. видящие <…> вслед за Христом Иисусом и сердца апостолов: сердце – Круглый Стол, за которым все 12 апостолов с Христом меж ними <…>.

Лекция вторая – основа такой возможности: сошествие Св. Духа, источника Импульса; 12 апостолов в Святом Духе и 13?й Павел в Дамаске (а ведь каждый из нас теперь «Савл», могущий стать Павлом); связь «12» с «13?м» – связь «12» в Импульсе с каждым из нас. <…> Вот – источник 4?х Евангелий: земные воспоминания сквозь призму проспанного, открытого потом, – в регионах, где и 13?й, разбойник-гонитель, из Дамаска, уже видит тот же свет события; в наши дни потенциально дан в каждом «воспоминатель», участник Голгофы, разбойник-гонитель; это ему сказано: «Нынче будешь со Мною!»

И уже отсюда (лекция 3-я) из точки «воспоминания» взгляд впервые на суть Голгофы, – не гнозис, а зрение мига осознания Импульса. <…>

Биография Иисуса – последние лекции, проведенные в тонусе: «В себе расслушайте!» <…> К началу, лежащему до крещения, до истории, христианства, ведет конец курса; но «конец» – мы и XX век <…>.

Мы, показанные в неизбежном Пришествии, – вот удар курса! (ВШ. С. 511)

Самым важным для понимания евангельской «текстологии» стал для Белого тезис о том, что «„Пятое Евангелие“ – реальность свидетельств апостолов, взятая не в миге написания, а в миге сознания, охваченного сошествием Св. Духа» (ВШ. С. 510). В «Истории становления самосознающей души» специально оговаривается, что «этот факт подчеркнул Рудольф Штейнер <…>: противоречия Евангелий надо брать из внутреннего реализма восприятий в Святом Духе – не из учета свидетельских [зачеркнуто: внешних] показаний» (ИССД. Т. 1. С. 164). Оговаривается и то, что этот клубок «не расплести без глубочайшего духовного опыта; в критерии понимания остается свидетельством не свидетельское показание в обычном смысле, а – опыт гнозиса, которому учил Павел; Евангелия вскрываемы в нем, а не только в Евангелиях четырех Евангелистов, рассудочно прочтенных» (ИССД. Т. 1. С. 164).

Павла, «апостола самосознания»[297 - См.: Mischke E. M. «Apostle of (Self-)Consciousness»: The figure of Saint Paul in Andrej Belyj’s «Istorija Stanovlenija Samosoznaju?cej Du?i» // Russian Literature. Vol. LXX. 2011. № I/II. Р. 89–108.] и идеолога «сердечного письма», Белый противопоставляет апостолу Петру, символизирующему прошлое (традиционную церковь), и апостолу Иоанну, символизирующему будущее. Свидетельства Павла о Христе оказываются наиболее важны и актуальны для современности («Павел учит подходу к Евангелиям» (ИССД. Т. 1. С. 163), так как Павел, в отличие от других апостолов и так же, как человек XX века, «личности Иисуса не знал», но знал «облиставший его свет Христа; он потом открыл Христа и внутри своего „Я“; и узнал Его как уже ведущего человечество <…>» (ИССД. Т. 1. С. 163).

Об этом Белый пишет в «Кризисе сознания»[298 - Заключительная часть эссе Белого «Кризис сознания» (1920) опубликована Э. И. Чистяковой под заглавием «Евангелие как драма» (М.: Русский двор, 1996).]: «Павел не видел Христа, но он знал: Христос – был; он увидел пришествие в сердце своем; и он знал: человечество стало свободно <…>»[299 - Андрей Белый. Евангелие как драма. С. 31.] И более развернуто – в «Истории становления самосознающей души»:

Подчеркнем: о Христе мы знаем более всего из опыта Павла; опыт был опыт внутренний: к Павлу Христос приходил из глубины его сердца, раскрытого ключом [зачеркнуто: в него сошедшего] Разума; Павел более всего понимал, что Христос Иисус – свет миру, хлеб жизни, ключ, отпирающий сердечную дверь, самая дверь, выход из нее или путь, воскресение жизни, истина и лоза[300 - Ср.: Ин. 8: 12; 10: 7–9; 14: 6; 15: 1.]; от умного света, брызнувшего в его открытое, как дверь, сердце, шел он к уразумению и личности Иисуса <…> (ИССД. Т. 1. С. 177).

Фактор «сердца» при описании миссии апостола Павла подчеркивается Белым постоянно, с неизменными отсылками к его Посланиям: «У Павла расширено солнечно сердце: „сердце наше расширено“ (2 Кор. 6:11)»[301 - Андрей Белый. Евангелие как драма. С. 69.]. Или: «Церковь Павла есть связь через сердце; иль – сердечная переписка: „Вы – наше письмо, написанное в сердцах“ <…>»[302 - Там же. С. 34.]

Известная цитата в трактовке Белого приобретает совершенно неожиданное значение[303 - Анализ другой часто употребляемой Белым цитаты из Посланий апостола Павла «Не я, но Христос во мне» (Гал. 2: 20) см.: Mischke E. M. «Apostle of (Self-)Consciousness»… Р. 89–108.]. Так как «другие Апостолы избраны в мир человеческим образом: чрез Иисуса пошли они в церковь, а Павел – чрез Духа», то Павел – «избранный» в особом смысле[304 - Андрей Белый. Евангелие как драма. С. 40.]. Штейнер неоднократно подчеркивал, что прошедший «иудейскую пророческую школу своего времени»[305 - Штейнер Р. Пятое Евангелие (см. электронный ресурс: http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Book&Id=148).] апостол Павел получил «посвящение, дарованное как благодать», так как Христос «пришел к нему не в правильном обучении в древних мистериях, но по благодати на пути в Дамаск, когда ему явился Воскресший Христос <…>. Он узнал Воскресшего Христа. И с тех пор он возвещает о Нем»[306 - Штайнер Р. Бхагавадгита и Послания апостола Павла. Калуга: Духовное знание, 1993; также на портале «Библиотека духовной науки»: http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Ga_Book&Id=142.].

Белый идет еще дальше, утверждая, что «сердечное» прочтение Евангелия апостолом Павлом объясняется тем, что он – «эзотерик» и по сути – «антропософ»:

Павел здесь – эзотерик; <…> ключ к Мудрости «мудростей» мира сего, с антропизма (язычества) и софизма (закона иудейского) Павлом подобран; он – подлинный антропософ <…>[307 - Андрей Белый. Евангелие как драма. С. 59.].

В этой связи именно как опыт эзотерический надо понимать приведенные ранее слова из «Истории становления самосознающей души» о том, что «опыт Павла <…> был опыт внутренний» и что Евангелия не «вскрываемы» «без глубочайшего духовного опыта <…>, которому учил Павел». Как призыв к антропософской оккультной работе над органами человеческого тела, и прежде всего над сердцем, трактует Белый и слова Павла из Послания к Римлянам (Рим. 12:2):

<…> апостол советует: «Преобразуйтеся обновленьем ума». Обновленье ума есть путь медитации, йога познания; мысль, укрепляясь, вводится в тело сквозь сердце <…>[308 - Андрей Белый. Евангелие как драма. С. 63.].

Эзотерический и антропософский смысл обретает и семантика «сердца» в излюбленной цитате Белого из Второго послания к Коринфянам:

Естественно показует нам Павел, что мы огневая «сердечная переписка» с Христом: «Вы… письмо Христово, написанное… Духом Бога Живаго…» «на скрижалях сердца». «Скрижали» – сердечные <…>[309 - Там же. С. 68.].

***

В «Воспоминаниях о Штейнере» Белый рисовал своего Учителя как преемника апостола-эзотерика и продолжателя его дела: «„Несправедливого“ сердцем горячего Павла всем сердцем любил, понимал доктор Штейнер»; «Говорил, как Павел; молчал – как Иоанн» (ВШ. С. 272, 497). Несомненно, Штейнер уподобляется в мемуарах и другим евангельским персонажам[310 - Лагутина И. Н. Между «тьмой» и «светом»: воспоминания о Блоке и Штейнере как автобиографический проект Андрея Белого // Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики // Ред.-сост. К. Кривеллер, М. Спивак. СПб.: Нестор-История, 2015. С. 7–26.], но преемственность по отношению к Павлу идет именно по линии «сердца»:

Можно было бы долго говорить о деятельности, о миссии Штейнера, как любви и жертвы: это казалось банальной мыслью (о ком так не пишут?) <…>. Лучше отмечу я только сердечность в докторе, на силу которой порою нечем было ответить <…> (ВШ. С. 296).

Вряд ли здесь и в ряде других примеров можно говорить о «сердечности» как об исключительно психологическом свойстве. Штейнер у Белого – это тот, «кто читает в сердцах» (ВШ. С. 365), «слушает сердца» (ВШ. С. 343), «говорит всею силою мысли со всем жаром сердца: от сердца к сердцу» (ВШ. С. 495), стремясь «высечь в сердцах свет» (ВШ. С. 338). «Он был сердцем гораздо более, чем головою» (ВШ. С. 496), – характеризует его Белый-мемуарист.

Особенно явственно слова «от сердца к сердцу» звучали, как следует из мемуаров, в лекциях Штейнера о Христе:

<…> обращался он в миги другие к сердцам; выраженье: «от сердца к сердцу» – с какой ясной, любовной улыбкой он говорил это, когда говорил о «младенце» Иисусе <…>; был – сердце; вернее: ум его был в месте сердца; и умное сердце – цвело; «сердце», а не «сердечный ум» (ВШ. С. 496).

Или:

<…> он обводит присутствующих серьезным, невыразимо значительным, невыразимо скорбным порой, а то – строгим взглядом; <…> слушает сердца; а верней, что сердцем он слушает те именно «голубиные шаги», о которых знал Ницше; и которые слышались многими в эти тихие минуты лекций, между громами порывов. Мне эти минуты воспоминаний связывались со стихами Владимира Соловьева:

И в тихом дуновенье
Он Бога угадал» (ВШ. С. 343).

В ряде описаний у Белого «просвечивает» тот комплекс посвятительных методик, которые практиковал сам Штейнер и которым обучал своих учеников[311 - Казачков С. В. «Медитацией укрепленные мысли…»: на подступах к пониманию внутреннего развития Андрея Белого // Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики. С. 27–79; Шталь Х. Медитативный опыт Андрея Белого и «История становления самосознающей души» // Там же. С. 80–102.]:

Медитация над Именем – путь <…>. Взывал к большему: к умению славить Имя дыханием внутренним с погашением внешнего словесного звука: к рождению – слова в сердце (ВШ. С. 497).