Андрей Белый: между мифом и судьбой

В лице красива каждая черта[190 - Бальмонт К. Только любовь. С. 5; Бальмонт К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 8.].

Образ «детей Солнца» возникает в том же сборнике в стихотворении «Тише, тише»:

Дети Солнца, не забудьте голос меркнувшего брата,
Я люблю в вас ваше утро, вашу смелость и мечты,
Но и к вам придет мгновенье охлажденья и заката, —
В первый миг и в миг последний будьте, будьте, как цветы[191 - Бальмонт К. Только любовь. С. 139; Бальмонт К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 73.].

А также – в стихотворении «Город Золотых Ворот» из сборника «Литургия красоты» (1905)[192 - Бальмонт К. Литургия красоты. Стихийные гимны. М.: Гриф, 1905. С. 129–130.], где «детьми Солнца» оказываются атланты:

Сон волшебный. Мне приснился древний Город Вод,
Что иначе звался – Город Золотых Ворот.
В незапамятное время, далеко от нас,
Люди Утра в нем явили свой пурпурный час.

Люди Утра, Дети Солнца, Духи Страсти, в нем
Обвенчали Деву-Воду с золотым Огнем.

Деву-Воду, что, зачавши от лучей Огня,
Остается вечно-светлой, девственность храня.

Дети Страсти это знали, строя Город Вод,
Воздвигая стройный Город Золотых Ворот.
<…>
Оттого-то Дети Солнца, в торжестве своем,
Башней гордою венчали каждый храм и дом <…>[193 - Бальмонт К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 169. Меррекюль (сейчас Merik?la) – курортная местность к западу от Нарвы.].

Если в культе Солнца и солнечности Бальмонт – несомненный предшественник Белого, то в вопросе о «детях Солнца» все не так однозначно. Стихотворение «Тише, тише» было опубликовано в «Альманахе книгоиздательства „Гриф“»[194 - Альманах книгоиздательства «Гриф». М.: Гриф, 1903. С. 9.] (появился во второй половине апреля 1903-го) и – вместе со стихотворением «Гимн Солнцу» – в сборнике «Только любовь», вышедшем в ноябре 1903-го. По свидетельству самого Бальмонта, «эта книга возникла на берегу Балтийского моря, в Меррекюле, в летние дни и ночи 1903?го года»[195 - Бальмонт К. Полное собрание стихов. Т. 4: Только любовь. М.: Скорпион, 1913. С. 8.].

Сборник «Золото в лазури» был напечатан в апреле 1904-го, но работать над ним Белый начал за год до публикации. Вспоминая апрель – май 1903-го, он отмечал:

Много пишу стихов из цикла «Золото в Лазури» (РД. С. 346);

<…> в этот период я пишу много <…> начало целого цикла, вошедшего уже потом в «Золото в лазури». В этом цикле впервые начинается для меня культ «солнечного золота» и настроений, связанных с ним <…> (МБ. С. 76).

В начатый в апреле цикл «Золото в лазури» (одноименный названию книги) вошло и стихотворение «Золотое Руно», в котором появляются «дети Солнца». Основной же корпус стихотворений сборника также был создан летом 1903?го в имении Серебряный Колодезь: «<…> максимум стихотворений падает на июль» (РД. С. 347). Договариваясь в конце июля с В. Я. Брюсовым об отправке рукописи в издательство «Скорпион», Белый настойчиво просил выпустить «сборник в течение осени, ибо позднее его не имеет смысла издавать»[196 - <Брюсов В. Я.> Переписка с Андреем Белым. С. 360.]. Брюсов обещал «напечатать книгу <…> к ноябрю»[197 - Там же.], но произошла задержка.

Рассказ «Световая сказка», где действуют «дети Солнца», был опубликован в «Альманахе „Гриф“» в 1904?м, но Белый также датировал его 1903 годом – декабрем, «(кажется, если не ранее)» (РД. С. 349).

Получается, что – если верить свидетельствам поэтов – «дети Солнца» появились у них практически одновременно.

***

«Дети Солнца» встречаются не только у Белого и Бальмонта. «Дети правды и солнца» фигурируют в стихах А. М. Добролюбова, опубликованных в 1900 году[198 - Добролюбов А. Собрание стихов. М.: Скорпион, 1900; Добролюбов А. Собрание стихов // Ранние символисты: Минский Н.; Добролюбов А. Стихотворения и поэмы / Вступит. статья, сост., прим. А. А. Кобринского, С. В. Сапожкова. СПб.: Академический проект, 2005. С. 507 (Новая библиотека поэта).], несомненно, знакомых Бальмонту и Белому, но вряд ли оказавших на них сильное влияние. «Дети Солнца» появляются у Вяч. Иванова, например, в трагедии «Тантал» (1904)[199 - Иванов Вяч. Тантал // Северные цветы ассирийские. Альманах IV книгоиздательства «Скорпион». М.: Скорпион, 1905. С. 197–245; Иванов Вяч. Тантал // Иванов Вяч. Собрание сочинений: В 4 т. / Под ред. Д. В. Иванова и О. Дешарт. Брюссель: Foyer Oriental Chrеtien, 1974. Т. 2. С. 69.]. Или – в заглавии пьесы М. Горького, поставленной в 1905?м.

Вопрос об источниках этого образа многократно поднимался в критике и литературоведении – в основном, применительно к Горькому[200 - Голубев В. З. К вопросу о литературных источниках пьесы «Дети солнца» // М. Горький: Материалы и исследования. Т. III. Л.: АН СССР. 1941. С. 274–287; Юзовский Ю. Литературная полемика в пьесах Горького // Вопросы литературы. 1957. № 3. C. 112–138; Долгополов Л. К. Вокруг «Детей солнца» // М. Горький и его современники / Под ред. К. Д. Муратовой. Л.: Наука, 1968. С. 79–109.]. Указывались комедия Э. Ростана «Сирано де Бержерак»[201 - Ростан Э. Сирано де Бержерак (Поэт). Героическая комедия в 5 актах / Пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник. М.: Издание С. Рассохина, 1898.] (Горький опубликовал на нее рецензию в 1900 году[202 - Горький М. Сирано де Бержерак // Нижегородский листок. 1900. № 4. 5 января.]), научно-популярная книга немецкого астронома Германа Клейна «Астрономические вечера»[203 - Клейн Г. Астрономические вечера / Пер. с нем. под ред. К. П. Пятницкого. СПб.: Знание, 1900. С. 181.], прочитанная Горьким в 1902?м (под впечатлением от книги Горький и Л. Н. Андреев собирались сочинить пьесу «Астроном»[204 - Архив А. М. Горького. Т. IV: Письма к К. П. Пятницкому. М.: ГИХЛ, 1954. С. 79, 143.]) и др.

О том, что Горький для своих «Детей солнца» «взял название от Бальмонта», писал еще в 1905?м А. Р. Кугель[205 - <Кугель А. Р.> Homo Novus. Заметки // Театр и искусство. 1905. № 42/43. С. 679.]. Но откуда же взял «детей Солнца» Бальмонт? По этому поводу также высказывались предположения, – как, на наш взгляд, неоспоримые (например, что «дети Солнца» Бальмонта стали ответом на стихотворение Д. С. Мережковского «Дети ночи»[206 - Хансен-Лёве А. Русский символизм: система поэтических мотивов. Ранний символизм. С. 218.]), так и сомнительные (например, что Бальмонт, как и Горький, вдохновился «Астрономическими вечерами»: «Упоминаний книги Клейна не найдено, но она пользовалась огромной популярностью в то время, и не исключено, что поэт был с нею знаком»[207 - Куприяновский П. В. Поэтический космос Константина Бальмонта // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания ХХ века. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1998. Вып. 3. C. 5–6.].

3.2. «Чувства солнца к человеку»: Ф. М. Достоевский и В. В. Розанов

Однако, на наш взгляд, самым близким и важным источником «детей Солнца» у Бальмонта и Белого является визионерский рассказ Ф. М. Достоевского «Сон смешного человека», опубликованный в «Дневнике писателя» за 1877 год[208 - Достоевский Ф. М. Сон смешного человека. Фантастический рассказ // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 25. Л.: Наука, 1983. С. 104–119.].

Напомним, что в рассказе разочаровавшийся в жизни герой («смешной человек», по мнению обывателя) решается на самоубийство. Однако перед тем, как осуществить задуманное, он видит сон, переносящий его в другую реальность и открывающий «истину»: «<…> неужели не все равно, сон или нет, если сон этот возвестил мне Истину? <…> о, он возвестил мне новую, великую, обновленную, сильную жизнь!»[209 - Там же. С. 109.] После смерти (приснившейся) герой «вдруг прозрел» и обнаружил, что летит к далекой, манящей его звезде:

<…> была глубокая ночь, и никогда, никогда еще не было такой темноты! Мы неслись в пространстве уже далеко от земли. <…> совершалось все так, как всегда во сне, когда перескакиваешь через пространство и время и через законы бытия и рассудка <…> я вдруг почувствовал, что <…> путь наш имеет цель, неизвестную и таинственную[210 - Там же. С. 110–111.].

Целью полета оказывается Солнце, причем не просто солнце, а Солнце-родина, которую герой узнал «всем существом», потому что «сладкое, зовущее чувство зазвучало восторгом в душе»: «<…> родная сила света, того же, который родил меня, отозвалась в моем сердце <…>»[211 - Достоевский Ф. М. Сон смешного человека. С. 111.]. Это Солнце предстало перед взором героя как двойник земли, на котором воплотился альтернативный путь развития, не мрачный, а светлый:

Я <…> стал на этой другой земле в ярком свете солнечного, прелестного как рай дня. Я стоял, кажется, на одном из тех островов, которые составляют на нашей земле Греческий архипелаг <…>. О, все было точно так же, как у нас, но, казалось, всюду сияло каким-то праздником и великим, святым и достигнутым наконец торжеством. Ласковое изумрудное море тихо плескало о берега и лобызало их с любовью, явной, видимой, почти сознательной. Высокие, прекрасные деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их <…> как бы выговаривали какие-то слова любви. Мурава горела яркими ароматными цветами. Птички стадами перелетали в воздухе и, не боясь меня, садились мне на плечи и на руки и радостно били меня своими милыми, трепетными крылышками[212 - Там же. С. 112.].

Истина открылась герою, когда он «увидел и узнал людей счастливой земли этой»[213 - Там же.], познакомился с их образом жизни, с тем, как они чувствовали, мыслили, любили:

Никогда я не видывал на нашей земле такой красоты в человеке. <…> Глаза этих счастливых людей сверкали ясным блеском. <…> Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди не согрешившие, жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители, с тою только разницею, что вся земля здесь была повсюду одним и тем же раем. <…> Они почти не понимали меня, когда я спрашивал их про вечную жизнь, но, видимо, были в ней до того убеждены безотчетно, что это не составляло для них вопроса. У них не было храмов, но у них было какое-то насущное, живое и беспрерывное единение с Целым вселенной; у них не было веры, зато было твердое знание, что когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с Целым вселенной[214 - Там же. С. 112–114.].

«Дети солнца, дети своего солнца, – о, как они были прекрасны!» – восклицает «смешной человек» при первой встрече с людьми иной планеты[215 - Там же. С. 112.]. Это определение – «дети солнца» – использует Белый, а Бальмонт восторженную реплику героя Достоевского практически дословно повторяет в «Гимне Солнцу»:

«О, дети Солнца, как они прекрасны!» —
Тот возглас перешел из уст в уста[216 - Бальмонт К. Д. Только любовь. С. 5; Бальмонт К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 8.].

Стоит отметить и еще один текст Достоевского, в котором появляются «дети Солнца». Это «видение золотого века» в романе «Подросток» (1875): Версилову снится сон, который переносит его в мир, сходный с тем, что изображен на картине Клода Лоррена («по каталогу – „Асис и Галатея“; я же называл ее всегда „Золотым веком“»[217 - Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 13: Подросток. Л.: Наука, 1975. С. 375.]). Топографически это тот же «уголок Греческого архипелага», что и в «Сне смешного человека», только действие отдалено от настоящего не пространством, а временем, оно происходит «за три тысячи лет назад». Герой романа, как и герой рассказа, очарован солнечным пейзажем: «<…> голубые, ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце – словами не передашь»[218 - Там же.]. И он так же ощущает, что попал на свою настоящую родину:

Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, и мысль о том как бы наполнила и мою душу родною любовью. Здесь был земной рай человечества: боги сходили с небес и роднились с людьми…[219 - Там же.]

Главным же впечатлением от «земного рая человечества» оказываются «прекрасные люди», такие же, как в «Сне смешного человека»:

О, тут жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их песнями и веселыми криками; великий избыток непочатых сил уходил в любовь и в простодушную радость[220 - Достоевский Ф. М. Подросток. С. 375.].

Они так же оказываются прекрасными «детьми Солнца»: «Солнце обливало их теплом и светом, радуясь на своих прекрасных детей…»[221 - Там же.] Отличие лишь в формулировке: в романе она менее афористична.

Нет необходимости доказывать знакомство Бальмонта со «Сном смешного человека» – ведь он дословно воспроизводит цитату[222 - На то, что ключ к пониманию стихов сборника «Только любовь» следует искать в творчестве Ф. М. Достоевского, недвусмысленно указывает эпиграф к книге («Я всему молюсь»), взятый из реплики Кириллова, героя романа «Бесы» (1871–1872). О своем отношении к Достоевскому Бальмонт неоднократно писал сам. Некоторые соображения о рецепции Бальмонтом Достоевского см.: Белов С. В. К. Бальмонт о Достоевском // Литературная Грузия. 1978. № 9. С. 105–111; Серопян А. С. Бальмонт – дитя достоевской эпохи // Политематический сетевой электронный журнал КубГАУ. 2012. № 80 (06) [электронный ресурс]. URL: http://ej.kubagro.ru/2012/06/pdf/.]. Знакомство Белого[223 - Об отношении Белого к Ф. М. Достоевскому см.: Лавров А. В. Достоевский в творческом сознании Андрея Белого (1900?е годы) // Андрей Белый: Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации / Сост. С. С. Лесневский, А. А. Михайлов. М.: Советский писатель, 1988. С. 131–150.] с рассказом и романом подтверждается его автобиографическими записями. «Читаю <…> „Дневник писателя“ Достоевского» (РД. С. 336), «<…> перечитываю дневник Достоевского» (МБ. С. 67), – вспоминал он соответственно ноябрь 1900?го и июнь 1901-го. В записи за декабрь 1902?го он отмечал: «Из произведений Достоевского, кроме любимейших „Братьев Карамазовых“ и „Идиота“, в эту зиму особенно мне говорит „Подросток“» (МБ. С. 83).

Обращению обоих поэтов к «Сну смешного человека» и «Подростку» именно в 1903?м могло способствовать одно немаловажное обстоятельство. Именно эти произведения Достоевского пропагандировал В. В. Розанов. В заметке к 20-летию со дня смерти Достоевского, опубликованной 28 января 1901 года в газете «Новое время», он сетовал:

Так, одно из самых поразительных созданий Достоевского, «Сон смешного человека» (в «Дневнике писателя»), и находящееся с ним в связи «Видение золотого века» (в «Подростке») едва ли были в нашей критике хотя бы названы, а не только разобраны. Обществу эти творения вовсе почти неизвестны[224 - Розанов В. В. 28 января 1881 – 1901 г. (о Ф. М. Достоевском) // Розанов В. В. Собрание сочинений / Под общ. ред. А. Н. Николюкина. Т. 5: Около церковных стен. М.: Республика, 1995. С. 130–131.].

Трудно сказать про Бальмонта, но Белый, познакомившийся с произведениями Розанова в 1898 году и переживавший в декабре 1900?го «возвращение к Розанову» (РД. С. 336), его совету явно последовал.

Однако главную роль в пропаганде мечты Достоевского о «золотом веке» сыграл скандальный двухтомник Розанова «Семейный вопрос в России»[225 - Розанов В. В. Семейный вопрос в России: В 2 т. СПб.: Типография М. Меркушева, 1903.]: он вышел в марте 1903-го. В приложении ко второму тому Розанов поместил «Сон смешного человека» (с небольшими сокращениями, не затрагивающими солнечной утопии), снабдив текст пространными комментариями и проиллюстрировав росписями египетских пирамид[226 - О влиянии Розанова на футуристов и, что особенно для нас важно, о влиянии «Сна смешного человека» в розановской трактовке на В. В. Маяковского см.: Кацис Л. Ф. Владимир Маяковский: Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. Изд. 2?е, доп. М.: РГГУ, 2004. С. 132–250.].

Розанов провел рискованные параллели между жизнью «детей солнца», описанной у Достоевского, и миросозерцанием древнего человека, нашедшим отражение в сюжетах и образах настенной росписи пирамид. Розанова интересовали взаимоотношения людей (любовь, семья), а также взаимосвязь человеческого мира и природного. И особенно – «чувства солнца к человеку». Это «чувство солнца» он анализировал, сравнивая текст Достоевского с рисунками, на которых «светило явлено живым и разумеющим и простирающим к человеку руки»[227 - См. упоминание Белого о знакомстве с сочинением Розанова, в котором «произведения Достоевского <…> сопоставлены с… египетской графикой, как плоды одинаковых переживаний и бурь» (Андрей Белый. На перевале. I. Кризис жизни. Пб.: Алконост, 1918. С. 25.]:

<…> никому, кроме как египтянам, не пришло на ум: вообразить, что эти лучи оканчиваются крошечными деликатными ручками, которые уже только остается облобызать человеку, когда они ласкают его щеку, ласкают цветы его цветников. Тогда вдруг – мир очеловечился. Как на прозрачном транспаранте, с водяными знаками, разумный обитатель земли, прозрел разум, обитающий во вселенной: и ласка, и любовь, и мудрость – все есть на земле, но, более того, есть все это в бездонных глубинах неба[228 - Розанов В. В. Собрание сочинений / Под общ. ред. А. Н. Николюкина. Т. 18: Семейный вопрос в России. М.: Республика, 2004. С. 674.].

«Действительно прекрасные и счастливые лица» на одном из рисунков он описывает словами «смешного человека»: «„Дети солнца, дети своего солнца – как они были прекрасны“, – только и можем мы сказать при взгляде на изображение»[229 - Там же. С. 675.].

Сравнение солнечной темы у Розанова, Бальмонта и Белого – тема отдельного исследования. Здесь же важно то, что Розанов (которого читали все) привлек внимание современников к рассказу Достоевского уже самим фактом его републикации и выявления в нем «чувства солнца к человеку» как доминанты. Но еще большее значение для того, чтобы образ «детей Солнца» оказался «на слуху» у поэтов-символистов, имело заглавие финального раздела книги «Семейный вопрос в России»[230 - Там же. С. 659.]. Розанов вынес в заголовок ту самую цитату из «Сна смешного человека», которую уже весной – летом 1903 года Бальмонт и Белый возьмут на вооружение: «ДЕТИ СОЛНЦА… КАК ОНИ БЫЛИ ПРЕКРАСНЫ!..»

4. «ЭКСПЕРИМЕНТЫ В КРАСКАХ, ИЗВЕСТНЫЕ СЕЙЧАС ПОД НАЗВАНИЯМИ „СИМФОНИЙ“»