Морис Бланшо: Голос, пришедший извне

Все это между скобками, словно промежуток приберегает мысль, которая там, где всего не хватает, все еще остается даром, памяткой, общим прикосновением:

(Будь я как ты, а ты как я,
уж не стояли б вместе
под одним пассатом?
Мы чужаки.)

Wir sind Fremde: чужаки, но чужаки оба; вынужденные сообща претерпевать и ту растерянность расстояния, которая удерживает нас абсолютно врозь. «Мы чужаки». Точно так же и – когда молчанье – два молчания наполняют нам рот:

zwei
Mundvoll Schweigen.

Also
stehen noch Tempel. Ein
Stern
hat wohl noch Licht.
Nichts,
nichts ist verloren.
Ho-
sanna.

…das hundert-
z?ngige Mein-
gedicht, das Genicht.

…сто-
языкое мое сти-
хотворенье, нетворенье.

Ja.
Orkane, Par-
tikelgest?ber, es blieb
Zeit, blieb,
es beim Stein zu versuchen – er
war-gastlich, er
fiel nicht ins Wort. Wie
gut wir es hatten:

Запомним это, если сможем: «двойным молчаньем полон рот».

Нельзя ли тогда сказать, что поэтическое утверждение у Пауля Целана – всегда, быть может, удаленное и от надежды, и от истины, но всегда в движении и к тому, и к другому – оставляет нечто, если не для надежды, то для мысли, в кратких фразах, которые внезапно вспыхивают даже после того, как все погрузилось во мрак: «ночи нужды нет в звездах <…> у звезды есть еще свет».

И вот,
стоят еще храмы.
У звезды
есть еще свет.
Ничто,
ничто не потеряно.
О-
санна.

То есть даже если мы произнесем слово Ничто с большой буквы, в его отрывистой немецкой жесткости, все равно можно добавить: ничто не потеряно, так что само ничто, возможно, сочленено с потерей. В то время как древнееврейский возглас ликования членится, начинаясь со стона.

И вот еще:

Да.
Ураганы, час-
тицы в вихре, оставалось
время – выпытать у камня,
он был гостеприимен, не
перебил нас. Как
счастливы мы были:

Singbarer Rest…

– Entm?ndigte Lippe, melde,
dass etwas geschieht, noch immer,
unweit von dir.

dieses
Brot kauen, mit
Schreibz?hnen.

O diese wandernde leere
gastliche Mitte. Getrennt,
fall ich dir zu, f?llst
du mir…
Ein Nichts
waren wir, sind wir, werden
wir bleiben, bl?hend:
die Nichts-, die
Niemandsrose.

Или в другом месте:

Поющийся остаток

со следующим финалом:

Запретная, безротая губа,
скажи,
что что-то еще происходит
невдалеке от тебя.

Фраза, написанная с жуткой простотой, предназначенная остаться в нас, в неуверенности, за которую она держится, неся переплетенными движение надежды и неподвижность тоски, потребность в невозможном, ибо из запретного, только из запретного может прийти то, что можно сказать: «вот хлеб – жевать письма зубами».

Да, даже там, где царит ничто, даже когда вершит труды свои разлука, отношения, пусть прерванные, не разорваны.

О пустота блуждающего центра,