Сакинат

Девочки косили серпами на горных лугах высокую спелую траву, соревнуясь между собой, кто справится быстрее.

Аслимат, которая училась с Сакинат в одном классе, не была передовицей и даже в косьбе отставала от сверстниц; лицо и фигура её не отличались красотой, зато она обладала красивым звонким голосом. Голос достался ей в наследство от отца, знаменитого певца. И если Сакинат умела хорошо пересказывать сказки, которые она читала в большом количестве, то Аслимат так же хорошо умела петь красивые песни. Она не хотела скрывать свой талант, чтобы все слушали только Сакинат. Аслимат сначала тихо, потом громче начала петь:

Я листочек дерева высокого,

Аленького мака я цветочек.

Я твоя невеста ясноокая,

Это так, и говори, что хочешь.

По тому, как замирало всё кругом, словно прислушиваясь к голосу девочки, создавалось ощущение, будто горы влюбились в звуки дивной песни. Да и траву косить с песней было намного легче и веселее. Эхом отдаваясь в горах, песня, казалось, взлетала ещё выше и оттого звучала ещё прекраснее. Аслимат сменила несколько мотивов. Исполняла она их один лучше другого. И слова для песен она умела находить подходящие. Чем учить уроки в школе, она предпочитала петь песни и умела это делать очень хорошо.

К тому времени, когда девочки связали вязанки трав, Аслимат не успела сделать и половины работы. Сакинат сердилась на неё из-за того, что одноклассница не только не успевала выполнять работу наравне с подругами, но и не очень к этому стремилась. Шустрая Марьям взялась помочь голосистой подружке. Другие девочки тоже подключились, и вскоре вязанка травы для Аслимат был собрана. Сакинат и Убайдат сегодня особенно огорчались её лени. Положив на тропинку свои ноши – большие травяные вязанки, – обе девочки стали ждать подружек.

– Ну что это за человек Аслимат? И вчера мы скосили траву для её вязанки! Она что, хочет, чтобы мы ей за песни косили траву? – в сердцах сказала Убайдат.

– В школе ей лень учиться, я её тащу в школе за собой, и здесь придётся тащить, нам ничего не остается делать? Если ей не стыдно так поступать, мы ничего не сможем с ней сделать, – заметила Сакинат.

– Я тоже так думаю. Но сегодня я торопилась, чтобы не отстать от других, и устала. По этой причине я не смогла помочь Аслимат, – сказала Убайдат, чувствуя угрызение совести, что ей не удалось поучаствовать в совместной помощи подруге, несмотря на то, что она понимала причину, из-за которой Аслимат не успела накосить себе травы.

Закончив косьбу, девочки крепко связали большие вязанки. Аслимат смотрела на них и улыбалась – ей явно ничуть не было стыдно.

Время подходило к обеду, когда уставшие, вспотевшие девочки одолели половину пути до села. Добравшись до родника с холодной водой, они спустили свои ноши на землю. На большом камне, возле весело струившейся прозрачной воды, они оставили еду, когда пошли косить. Теперь все изрядно проголодались и готовы были наброситься на пищу.

Место, где они остановились, представляло собой равнину между двумя горами. Казалось бы, здесь не могла появиться вода, однако родник, выходящий прямо из-под земли, протекал здесь всегда, даже в период засухи. Родничок был мал и занимал место не больше метра. Вокруг него, словно радуясь влаге, росла на полянке густая трава. Вода никогда не поднималась и не опускалась, это можно было заметить по земле вокруг родника. Как в зеркале, в роднике отражалось светло-голубое небо.

Поливая друг другу на руки из алюминиевой кружки, кем-то оставленной возле родника, девочки помыли руки и умыли покрасневшие от солнца лица. Выложили на чистую салфетку хлеб с сыром и с аппетитом принялись утолять голод.

После трапезы подружки растянулись на траве. Кроме них на лугу не было ни души. Домой возвращаться не хотелось.

– А пойдемте вниз к речке, искупаемся, – предложила бойкая Марьям. Она была среди них заводилой.

– Идемте, – сразу согласилась Аслимат. В их маленькой компании не оказалось никого, кому не понравилась бы идея. Прежде, чем отправиться к реке, девочки сняли калоши и чулки и оставили возле камня, где трапезничали.

Быстро спустившись по склону горы, они достигли реки. И двинулись по мокрым скользким камням, наступая на них осторожно, чтобы не упасть. Наконец они приблизились к водопаду. Здесь не было прямого пути, чтобы спуститься к тому месту, где можно было окунуться. Девочки обошли небольшой каменный бугор, наступая босыми ногами на согретую солнцем щебенку. Водопад с трёх сторон окружали горы, безмолвные стражи, укрывающие могучими плечами стеснительных горянок, которые надумают искупаться в реке, чтобы никто не увидел их красы. По краям речки росли лопухи – под их большими листьями можно было укрыться от дождя. Скалы сузили в этом месте ложе реки, и воды в ней было много, а быстрое течение могло бы унести даже теленка.

Сняв верхнюю одежду, девочки бросили её на большие лопуховые листья. Когда, раздеваясь, дошли до нижних ситцевых рубашек, посмотрели друг на друга и остановились в нерешительности. Им никогда не приходилось видеть голыми самих себя, и они стеснялись друг друга. Самая шустрая, Марьям, первой отстегнула пуговицу на воротнике нижней рубашки. Со смехом скинула последнюю одежку, бросила на траву и, раскинув руки в стороны, чтобы не упасть, бросилась в горную речку. За ней последовали остальные. Весело брызгая друг на друга и смеясь, подружки двинулись к небольшому водопаду. Они уже не были маленькими детьми, но и девушками ещё не стали, а потому желание игры ярко и живо выплёскивалось из них, и река, лопухи, небо и горы внимали весёлому девчачьему смеху. Если бы за ними сейчас наблюдал кто-нибудь из повидавших жизнь, то увидел бы, что движения девочек дышали стыдливостью, чистотой и отсутствием греха. Вода в речке была холодная. Ледяные брызги вызывали в теле дрожь. Марьям и Убайдат, самые торопливые, раньше всех оказались под водопадом.

– Скорее сюда! Здесь вода теплее! – кричала Марьям. От шума низвергающихся потоков её голосок не был слышен. Аслимат, как обычно, и здесь отстала от подруг. Ближе всех к ней находилась Сакинат.

Внезапно Аслимат поскользнулась обеими ногами и с криком рухнула на спину. И потерялась в речке. На поверхности воды были видны её руки, которыми она размахивала, а река уносила её вниз. Девочки замерли от испуга и молча смотрели на нее, не в силах пошевелиться. Сакинат бросилась за ней. На скользких донных камнях она и сама легко могла поскользнуться и упасть, однако через три шага догнала Аслимат и схватила её одной рукой за длинные косы, плавающие на воде. Сакинат старалась удержаться на ногах в несущейся и бурлящей воде. Ей удалось нащупать место для частичной опоры. Наконец девочка почувствовала под ногами землю, и в это время подоспели подруги.

От сильного испуга Аслимат дрожала и не могла вымолвить ни слова. Происшествие испугало всех. Потихоньку они стали приходить в себя. Держась за руки, подруги с осторожностью, не торопясь, добрели туда, где начинался водопад.

Горная вода потоком спадала с двухметровой высоты и, нагретая солнцем, чуть ниже вливалась в речку. Скалы вокруг безмолвно и бесстрастно взирали с высоты.

Все помалкивали, никого не тянуло на смех и шутки. Они получили достаточное удовольствие от воды и солнца. Девочки вместе вышли из реки, оделись.

По пути домой они договорились ничего не говорить родным о случившемся.

* * *

В восьмом классе химия и биология стали для Сакинат любимыми предметами. Для этого была своя причина. Эти уроки вёл молодой учитель Ахмед Гаджикурбанович, который окончил в Махачкале педагогический институт и вернулся в родное село работать в школе. Он был сын брата директора школы Гаджимурада Магомедовича. Мама Ахмеда Гаджикурбановича умерла, когда ему было пять лет, а отец не вернулся с фронта. Мальчика взял к себе родной дядя и стал растить вместе со своими детьми. Но в пятом классе сироту отдали в детдом, посчитав, что там ему будет лучше, чем дома.

Светлолицый, с глазами цвета весеннего неба, прямыми и густыми волосами светло-рыжего цвета, Ахмед Гаджикурбанович, казалось, явился в село Шалда из другого мира. Он первым стал ходить по сельским улицам в городском костюме и в туфлях. Когда шёл дождь, он всегда носил над головой чёрный зонт. Чисто разговаривал на русском языке, доходчиво объяснял детям урок. Кроме биологии и химии, которые он преподавал, прекрасно знал и литературу.

– Я любил литературу, но стране более нужны были химики и биологи, поэтому я изучил эти науки, – не раз говорил он детям.

Учитель Ахмед жил один в своем старом доме, занимая одну комнату, отремонтированную с помощью дяди Гаджимурада. У него не было своего хозяйства. Когда было нужно, он оказывал посильную помощь семье дяди Гаджимурада, а всё остальное время проводил в школе. Ахмед научил школьников играть в волейбол. Ежедневно до позднего вечера с площадки за школой разносились по селу крики детей, играющих в волейбол. Если мяч сдувался, новый приобретал всегда сам Ахмед. Сакинат завидовала мальчикам, которые могли себе позволить поиграть в мяч, и очень хотела тоже пойти на школьную площадку, но помнила: нельзя…

Ахмед Гаджикурбанович был классным руководителем восьмого класса. Ученики заслушивались его интересными рассказами о том, что происходило за пределами села, за рубежом. Учитель читал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова. Советовал прочесть книги, которые читал он сам: «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Овод» Этель Лилиан Войнич, увлекательные сказки Жюля Верна, русскую классику… То, что было в школьной программе, и то, чего в ней не было, учитель давал прочесть ребятам.

Класс любил учителя. Все одноклассники Сакинат хотели хорошо учиться. Иногда классный час затягивался, потому что никак не иссякали вопросы учащихся к педагогу. Ахмед Гаджикурбанович не мешал никому из учеников высказывать свое мнение, наоборот, – учил их думать самостоятельно. Мысли и суждения, которые выражала Сакинат, учитель поддерживал. Его хвала подбадривала девушку. Каждый заданный урок она отвечала хорошо, однако молодой учитель никак не выделял её среди других учеников. Всегда говорил одно и то же: «Молодец», – ставил отличную оценку и продолжал урок.

Сакинат попросила маму сшить ей три новых платья. её обувь, которую отец привёз из города, была красивее, чем у одноклассников, но учитель Ахмед ничего не замечал. На всех девочек он смотрел с одинаковым безразличием. Однажды на празднике, когда он взглянул в лицо Аслимат, которая только что спела песню, у Сакинат похолодело сердце. Даже когда, забыв обо всем, они спорили о книге, которая нравилась им обоим, он ни разу не взглянул Сакинат в лицо.

Сакинат знала, что Аслимат в жизни не прочла ни одной книги. Выходя к доске, она и урок не отвечала, потому что не учила. Тем не менее преподаватели вытягивали её на «тройки». «Мама Аслимат – двоюродная сестра матери Ахмеда, поэтому он обращает на неё внимание», – успокаивала себя Сакинат.

Сакинат вступила в ряды комсомола. Против её вступления не выступил никто. Она и училась хорошо, при этом открыто высказывала свое мнение, не боясь споров. Её выбрали в комитет комсомола, хотя до этого ни разу не выбирали старостой класса. Ровесники относились к ней по-прежнему, старшие же не забывали, чьей дочерью являлась Сакинат. Она выполняла любую работу, как и все девушки села. Сакинат не показывала, что чем-то отличается от остальных. Но у неё была одна черта, которая словно говорила, что её обладательница красивее и умнее прочих, и безмолвно давала понять: «что захочу – я смогу сделать». И хотя открыто никто ничего не говорил, но всегда оказывалось, будто кто-то ставил ей подножку.

На праздник в клуб собирались все жители села. Там передовиков труда, отличников учебы поимённо поздравляли перед населением директор школы и председатель колхоза. Прежде отец Сакинат на эти праздники не ходил, но, когда она с первого класса начала получать подарки перед всем селом за отличную учебу, стал приходить, чтобы видеть дочь и радоваться за нее. Сердце отца наполнялось гордостью, когда среди отличников учебы первым называли имя его дочери. Абдулгамид был убежден, что нет в селе девушки, которая стоила хотя бы ногтя его дочери. Аминат, его младшая дочь, тоже хорошо училась и тоже получала поздравления, сынок Хасбулла, который только начал учиться, был отличником, но то, что Сакинат была особенной, видели все.

* * *

Проходили дни, месяцы, годы. Хотя работе, которую выполняли сельчане, не было видно конца, в магазинах было все, что люди хотели купить. Мука, рис, сахар, ткани, одежда, обувь – все, что нужно, было в магазине. У кого были деньги – могли всё это спокойно приобрести. Те, кто работал в колхозе, не видел больших денег, зато за трудодни имел возможность подешевле взять с колхозного склада все, что необходимо для жизни. Пшеница, картошка, масло, сыр, сезонные фрукты – всё это всегда было на складе.

Семья Абдулгамида колхозный склад посещала редко. Все, что необходимо к столу, они выращивали на своём огороде. Расторопная мама Сакинат вела хозяйство, как заведённые часы. Абдулгамид был участником войны и имел право на облегчённую работу, но, чтобы иметь возможность больше заработать для семьи, не стал в колхозе просить себе поблажек. Если бы он обратился к председателю колхоза и сельсовету насчёт легкой работы, и они бы ему отказали, гордый горец не смог бы легко им это простить. Поэтому, ни у кого ничего не прося, весной и летом он работал в колхозе, а зимой уезжал на заработки в Баку или Туркменистан. Он не забывал, какие трудности перенесли члены его семьи, но ничего никому не говорил. «Не будете меня трогать – и я вас не трону», – думал он и жил так, как считал нужным. Как бы то ни было, семья Абдулгамида хорошо одевалась, нормально питалась и имела возможность приобретать в дом хорошие вещи. Абдулгамид поменял двери и окна, которые были установлены после войны, на новые, хорошие и красивые; первым в селе покрыл крышу шифером. Когда Абдулгамид и Абидат только поженились, гостевая комната была пустая, как мельница; сейчас там стояли диван и две кровати, а стены и пол покрывали ковры. На сундуке лежали шерстяные матрасы, шёлковые стёганые одеяла и пуховые подушки. В доме у стены стоял ряд мягких стульев разных видов. В комнате, где жили супруги, Абдулгамид первым в селе установил харбукскую железную печь.

Сакинат и её сестрёнка Аминат уже не спали на одной тахте, как было в детстве. Девочки жили в отдельной комнате. У каждой была отдельная кровать, стулья и столы, чтобы делать уроки, шкафы для книг и одежды. В комнате сестёр тоже стояла железная харбукская печь. Стены украшал бакинский сатин в крупных цветах. Каждой весной Абидат с помощью членов семьи белила известкой комнату, где топилась печь, и веранду – в результате помещения сверкали белоснежной чистотой. Сакинат, конечно, тоже принимала участие в ремонте – она каждую неделю мазала белой глиной швы между плитами на веранде и в обеих комнатах. В обновлённом доме стоял приятный глиняный запах. Абдулгамиду было известно, что люди, жившие в домах на равнине, выстилали пол досками и покрывали его краской, но сделать так же у его семьи пока не было возможности.

Когда в сельский магазин поступила швейная машинка, Абидат приобрела её за шестьдесят рублей. Для семьи это были большие деньги, но вручную шить платья сельчанам женщина не успевала. Абидат была прекрасной швеей, сельчане с удовольствием просили её сшить им платья, костюмы, брюки. Людей, которые предпочитали платья, сшитые вручную, а не покупные, в селе становилось всё больше и больше, поэтому швейная машинка маме Сакинат была необходима. За шитьё одежды никто не платил, но сделанное ею добро никто не забывал.

Абдулгамид, работая в разных местах, освоил профессию каменщика. Сейчас ему не было нужды ездить на заработки, потому что было много работы в селе. Но за работу, которую мастер выполнял в селе, он брал небольшую плату, а бывало, что и вообще работал ради уважения. В отличие от других мест, среди жителей села не было зажиточных людей, которые имели возможность нанять работников на постройку дома. Все сельчане были учителями школы и колхозниками, работающими за трудодни.

Как в свое время мама Абдулгамида научила своих детей Корану, так же и он выучил своих дочерей читать Священную книгу. Сакинат выучила арабский лучше, чем русский алфавит. Во время школьных каникул отец, приходя после работы, заставлял детей читать Коран в течение одного-двух часов. Уже к пятому классу Сакинат умела читать и писать арабские буквы так же, как и русские. Аминатке арабский алфавит давался трудно, но, тем не менее девочка тоже выучила буквы, а затем научилась читать и писать по-арабски не хуже старшей сестры. Их мама Абидат, не отставая от дочерей, тоже выучила арабский алфавит и научила девочек молиться. Однако родители не заставляли их делать намаз. Сакинат и Аминат нигде и никому не говорили, что изучают Коран. Абдулгамиду хотелось, чтобы его семья ничем не отличалась от односельчан и жила так же, как все. Никто в селе открыто не молился, народ жил так, как указывала партия.

Казалось бы, причин переживать у Сакинат не было никаких. Но душа девушки всегда была чем-то недовольна. Все школьные предметы ей давались без усилий, и она всегда получала отличные оценки. Домашние дела для неё тоже не представляли трудностей, хотя и удовольствия не доставляли никакого. Настоящую радость ей приносили только книги. Девушка читала запоем. Если ей попадалась по-настоящему интересная книга, Сакинат могла читать до утра, не сомкнув глаз. В магазинах, в отличие от прежних времен, керосина продавали сколько угодно, и не было необходимости его экономить. Аминат, бывало, жаловалась матери, что свет лампы, которую до утра не тушит Сакинат, мешает ей спать. Младшая сестра не разделяла страсти старшей к чтению и никаких других книг, кроме учебников, в руки не брала. И всегда говорила Сакинат, что она не маленькая девочка, чтобы сказки читать. Маме тоже не нравились книги.

– Наша старшая дочь зря проводит время, – жаловалась Абидат мужу, когда он бывал дома. – Всё время читает, даже сказки.

– Ничего не случится, в книгах никто не будет писать плохого, – успокаивал Абдулгамид жену. – Если она читает книги после того, как сделает все свои дела, что же в этом плохого?

Отец гордился, что его старшая дочь читает книги, в то время как в селе никто чтением увлечён не был.

Всё было хорошо, вот только Ахмед Гаджикурбанович по-прежнему не замечал, есть или нет на земле Сакинат. Перейдя в девятый класс, девушка стала уделять больше внимания своему внешнему виду. В школу она надевала платья, сшитые мамой. Отец привёз ей два шерстяных коричневых платья, таких же, какие носили девушки в городе, и Сакинат обрадовалась обновке. Такие же платья были подарены и Аминат, но младшая не хотела их чистить и гладить и продолжала ходить в школу в платьях, которые шила мама, как и другие сельские девушки. Сакинат очень шли платья школьной формы. Уже хорошо сформировавшуюся девичью грудь скрывали под платьем бретельки фартука, на изготовление которого был израсходован большой отрез ткани. Она уже не носила, как в детстве, штанишки ниже колен. Не скрывая красивых стройных ног, она поднимала чулки выше колен и носила туфли на высоких каблуках. В то время как многим сельским девушкам родители не имели возможности приобрести и одной пары туфель, Абидат купила своей дочери сразу две пары дорогой обуви – чёрного и бордового цветов. Эти туфли долго лежали в сельском магазине – никто не покупал их, жалея отдавать за них немалые деньги. Что касается платка на голову, и тут Сакинат отличалась от сверстниц. Она не прикрывала волосы традиционным большим платком, как делали большинство сельчанок, а пользовалась маленькими платочками из шерсти и шёлка, которые, как пионерский галстук, повязывала на шею. Свои роскошные густые волосы девушка заплетала в толстую, как рука, косу и отпускала вдоль спины. Но что бы ни делала Сакинат – ничего не менялось.

Ахмед Гаджикурбанович её не замечал.