Папачупс 1

Папачупс 1
Мурат Юсупов

Судьба молодого человека конца 80-ых,служба в армии, трудности становления в начале 90-ых годов прошлого века

Мурат Юсупов

Папачупс 1

1.

Осторожные лучи словно пальцами ложились на холодные серые стены,  прозрачным мелом проводя границы света и тени,средь улиц, дворов, комнат, переулков,  навстречу сумеркам, что то освещая, а затем и вовсе прекращая. Если взглянуть то здесь не хватало живности вроде птиц, собак, кошек, а красной рыбы, крабов, икры,хоть вёдрами. Наступал вечер, и у северного лайнера как себе представил зажигалась иллюминация. Следующее утро всё вдруг повторялось, и это  казалось удачей, два дня, гладкое как бильярдный шар,только не белое а голубое небо. И снова лучи гнулись, но не ломались,текли по стеклам, глазам, фарам,иногда вдруг искрясь бенгальским огнем. И сколько не радуйся, а  после обеда  пошел  снег, сначала так словно щадя, мягко оседая на головы и плечи, а затем повалил. В такую погоду она обычно не гуляла, предпочитая ждать, чтоб  ребенок не капризничал,но в тот раз попала как раз в смену погоды. Наблюдая из окна, жалел ее, видя, что ребенок плачет. Верно проголодался или хотел спать, а может ветрено, снег в лицо или надоело в санках сидеть.Мало ли что. Не мой  ребенок, а думаю зачем то.Из за неё. Что то, не так?Что то!

И чудно, что  встретил ее здесь, на Колыме. Чуднее уж некуда на краю земли. Как и разочарование знать, что есть муж,семья. При встрече она так и сказала – Извини чувак, я замужем.– чувак, сам добавил, от того что как опущенный в воду стал.  Молчал,хандрил, а  что  еще оставалось.Казалось конец надеждам. Ведь  знал, что нужна, пусть и банально, для тепла, для сердца, для души, короче для главного, и поэтому не хотел знать, что будет дальше, да и не знал какую цену надо платить. Одно её присутствие, делало  появление здесь, не просто осмысленным, а даже, счастливым. Бывают же совпадения.

Незадача, из уважения,  не мог даже намекнуть ей на близость. И это мучило. Снилась. Ведь мне только 23, а у меня уже фальшстарт случился. А что хотел!?  Столько времени прошло. Почти пять лет, уже и надежды нет, а она, есть! И сейчас под жесткий скрип,хмыкнув, хотел сказать кровати,а нет морозного снега,  родилось что то неуловимое, вроде объятий, и понимания, что  не спроста нашел.

Точно,она скрывает, что несчастлива? Муж не оставляет выбора!? Ей требуется поддержка. И вот появляюсь, и,она в изумлении озаряется улыбкой радости, но быстро берет себя в руки. Сильная!  Лик блекнет, оглядывается. Муж ревнив?  Но откуда то знал, что  думает и теперь, будет думать, и радовался, глядя в окно на  усиливающееся снежное падение,  идущее сплошной стеной,  и засыпающее ребенка, прохожих,  машины, корабли в порту, все, все, весь мир бессчетным количеством пуха, но только не ее,она перед глазами.

С мужем, видел  ее редко. Муж как муж, крепкий, такой. И скорее вышла за него, по любви. Так что ж теперь,  оставить надежду? Тогда надо на материк, а не улетаю.  На что то надеюсь. Что то держит!? Оставлять надежду не хотел, как собственно и жить здесь, словно и не жить. Время  остановилось меж бухт. Забрать бы ее и  на большую землю.

А то, сколько травить душу, мутью отраженной в заливах и скудностью похожей на шлак земли. И  к тому же случившемся здесь, с сотнями тысяч людей горю, бесстрастно запечатленных в статистике Н.К.В.Д. и бесстрастных рассказах чудом выжившего  Варлаама Шаламова. И сейчас даже вареные крабы и пиво с водкой не в силах снять налет, непроницаемого смога,и душевной печали. Да как снять если  отскоблить не по силам, не человеческого масштаба задача вырисовалась в странный узор. Оказывается народ расплатился за содеянное в 17-м и дальше!Кто сказал!? Ты это сказал? Нет!Так что ж мараешь сомнениями!Не гневил бы Господа!И молчу потому что сказать в ответ тому кто наперед знает за что Бог прогневает, это такая,битва с ветряками, которая на самом деле есть демагогия, и кто ей овладеет тот  то от имени народа, а потом и именем Бога рты пулей прикрывал. И поэтому молчу до поры.

Иногда бухал хотя в девяностом здесь на Колыме  с этим  проблемы. Отголоски Горбачевского закона. А на севере без спирта, тем более с работягами, нежелательные пертурбации  происходят, и вспоминаешь, как водка превращается в масло. Аж слюни, текут. Корабля со спиртом ждут все, и местечковая мафия одним из скрытых членов, которой  и был Анин муж, хотя возможно их коммерсант, который и занимался розливом. Это только предположение, и само собой ждали,все остальные. А мафия, чтоб взять свою долю и разлить водку, а народ, чтоб пить ее, для настроения, или для лечения, а также для преодоления, северной ночи. Тогда ж в местном обороте появилась ядреная, прожигающая желудок, китайская водка.

Считаю,  сам на сам выпить и то лучше, чем с бригадой, мастера которой, в основном  бывшие зэки.  Такие матерые, запойные, жиляги, и урки. Дружить с ними невозможно, но все ж старался,  по интуиции  понимая,  что сдадут в любое время. Им никого не жалко, в том числе и себя. Так, собственно и вышло, они то знали, что бригадир меня по зарплате накалывает, но молчали, предпочитая не вмешиваться. Да  собственно их  и не виню, от того что они сами еще сильнее зависели, и им  плевать не то что как я  там вкалываю за троих, им пожалуй вообще на все в мире плевать, кроме выпивки и даже на себя. А бригадир еще к тому ж,  по их же просьбе хранил их  бабки, так как обычное дело по бухне,  мастеров не раз грабили свои же бродяги.

И вот после пяти месяцев, снегопады и морозы, сковали  душу заклепками, похожими на самолетные. И дальше казалось, юный месяц,  кувалдой  плющит их стальные головки, разрезая  автогеном северного сияния, ночной воздух и разрубая кайлом, на куски, льды облаков. От  этого пятиэтажного кубизма, все наполнялось гулом, и особенно  звездное небо, грозящее от  непомерно громкого желания, томления и любовной болтанки,  оторваться и  улететь в бездонную трубу  космоса. Да и бошки чертыхались, перед всеядными космическими челюстями.

2.

После армии искал ее,но не находил, хотя везде мерещилась. А где искать? Если даже мать не знает! Вот  смотрю на фото в журнале. Две  особо понравились. На одной девушка, кормит птицу, и вокруг их много, а чуть в стороне  парень стоит и смотрит. На второй прислонилась к изгороди из двух жердей. И  смотрит так. Небо затянуло, ветер, гнет, треплет и несет провисшие обрывки. Несмотря  на то, что погода пасмурная, на лице девушки радость. Еще б! Вот ее парень, стоит и смотрит с  восхищением. Что еще!? Хотя много чего, но то уже вторично. Вот также на фотографии, светлая влюбленность наполняет  и согревает.

Хотелось так, но ее,  тогда  нигде не было, а дружок Богдан, не подумайте, что Богом данный, изредка подгонял, крупногабаритных, замасленных официанток,и продавщиц винных и мясных отделов и других  представительниц сферы обслуживания. Упитанные тети!

Спасибо что хоть так.  Правда, наш  опыт резко контрастировал, особо с моим желанием  пообщаться, потом проникнуться чувством, а уж затем. Все что то выдумывал. С ними приходилось начинать быстро и сразу, а если не так, если тянул, то выпив они сами разрывали дистанцию, и затем им надо было подольше и сильнее, но у меня не получалось, а они казалось нервничали, что оставляло неприятный осадок от общения. Мало того что от них часто пахло пищей, едой, кухней, и они  всегда хотели чего то еще большего чем я мог, они  к тому же часто хамили, и я никак не понимал, что это они так шутят.

– Молодой – кивали они Богдану, на меня, – Не делает вещи.– Да, я еще не был изощрен в тонкостях плотских утех, но что делать, возраст, еще давал шансы на исправление- думал я.

Сам Богдан пользовался среди общепита, повышенным спросом, вероятно за рост и нездешнюю гуцульскую смуглость, и еще за природный дар. Поэтому легко  догадаться, почему у него каждые два дня появлялась  новая дева, а у меня годами одна. Догадывался, что просто разные люди. Совсем разные, а такие, как известно, притягиваются.

Склонность к зазнайству и звездной болезни проявилась у него сразу, когда  в конце восьмидесятых, с началом ларечной торгово – закупочной эпопеи  появились  деньги.  Зазнавался Богдан и раньше, когда недолго по отцовскому знакомству, работал таксистом, и затем по той же линии, водителем на мясокомбинате. Тогда он тоже становился вдруг жутко деловой и  недосягаемый, особенно в такси, ну такой бобрище неприступный, а потом на мясокомбинате, ладно бы на колбасе, так на обычных котлетах сидел, но так закрахоборился, что не дал пацанам, на закусь с лотка, этих самых котлет. Да ладно бы без денег, так ему сверху  давали, а он зажался, или зажрался, я уж не знаю, а вот не дал и все. Мне отчитываться надо говорит, то да се, так что ярмарочные  хотели уже его тут же возле пошарпаного газона, уронить, и попинать, но повезло от того, что стал возить продукцию в другие магазины и на ярмарке в тот период, больше не появился. Нормальным я его помню, только когда он болевшей маме, работавшей почтальоном, помогал с разноской. Тогда он был чистый помыслами и весь в трудовом мыле. Глаза сверкали праведным огнем. Потаскаешь  по подъездам полную газет почтальонскую сумку. А тогда с ярмарочными, он, конечно, что то почувствовал, и вовремя поменял маршрут. Интуиция надо заметить у него имелась, звериная. Опасность чувствовал, как травоядный в буше.

Так вот тогда он, тоже чуть хапнув деньжат, мгновенно задрал нос. Говорил с окружающими, в число которых как не странно вошли и родители, как бы нехотя, снисходительно, с трудом терпя и выкраивая время для общения. Занятый зазнайка! При этом старался не смотреть в сторону собеседника, словно опасался, что тот примет  это за благорасположение и  попросит денег или услугу. Таков он был трезвый. Пьяного же не остановить.

Выражение – Гуляют все! – это о нем. По пьяне, бабки улетали, без счета. А  по трезвому, жадничал, жилил. Обычно  выговаривал, что ему сильно некогда, а тут  еще  я мешаюсь. Находясь под грузом воспоминаний, о прежней дружбе, пока еще терпел его гнусавое недовольство – Ну ладно. – говорил он в нос. – Что у тебя?–  Отвечал, что ничего. Просто зашел! И тут, наконец, он недоуменно поднимал глаза, и возмущенно тянул. – Ничеегооо, проооосто!?– – Да ничего! Просто зашел. –  – Просто он зашел! Тогда извини дружок, мне еще за товаром надо, потом еще в одно место! Просто он зашел! – Во мне сразу так из-за его «дружка», что то гасло, а затем  вспыхивало бешенством. – Дружок!?– возмутился я, вслух. – Да пошел ты на хе-ер! Со своим дружком! Сам ты дру-жо-к!– и уже разворачивался, чтоб уйти, как он, мгновенно задумывался, словно вспоминал, кто для него и с кем прошло его, сопливое детство, потому что в начальных классах сопля у него реально висела  до губы, а тем более кто его привел в спорт и поэтому он быстро извинялся. – Ладно, Санек! Запарился совсем.– А  про себя думал. – Что же это за такое, пока  не пошлешь подальше стервеца,  даже  разговаривать не желает. И молчал. – Не серчай! Приходи сегодня к семи сюда же, поедем, посидим, отметим. –  – Ладно, только. – выскочило у меня. – Что денег  нет? Ничего!  Угощаю. – на этом жали руки и расходились. Он гордо сел в 24- ку и снова куда – то ехал по делам, шурша по сырому асфальту.

– Вот везучий – смотря, вслед думал я. – И в почте и в такси, и на мясокомбинате работал,  и вот сейчас ларек на вокзале, в самом лучшем месте, у остановки. И чем только они там не торгуют, начиная от лифчиков и тазепама и заканчивая хурмой и мимозой. Денег завались. – Лишь бы не вышло как в прошлый раз – думая про сегодняшний вспоминал недельной давности, вечер.

А тогда, Богдан весь вечер кормил и поил двух дородных официанток, а потом  уже хорошо выпившие, поехали этим же составом, к нему на съемную хату. И вот он, что то начал меня подкалывать, перед ними. Терпел, терпел, да и не вытерпел. Кинул в него с переднего сидения двадцати килограммовый брикет сливочного масла, который он дал держать. Он поймал, проявив вратарскую реакцию. После того как кинул, сразу попросил водилу тормознуть.  Притормозил  у обочины. Богдан выскочил, за мной. Нет, не драться, от него этого не дождешься. Как всегда успокаивать стал, и уговаривать ехать дальше, но я заупрямился и  послал  подальше, для себя объясняя, что ну не понравились мне его официантки, ну не мое это и все.

Тогда он уже напыщенный, но еще не напуганный, а вот после полугода ларечной торговли и кайфуши, у парней которые их и поставили  торговать, возникли  вопросы по поводу нехватки приличной суммы. Деньги  братвы, и их по любому придется отдать. А их уже нет. Прогуляны и пропиты. Вот и пришлось Богдану под отцовским диваном прятаться и не дышать, когда спортсмены входную дверь выламывали.

Тогда спасся. Не нашли под диваном, но видимо понял, что дело пахнет кровью и никто с ним церемонится не будет. Отец срочно продал не новую вазовскую шестерку  и расплатился за горемыку бизнесмена, пока братва, его на счетчик не поставила.

3.

При встрече с ней,  испытал,  головокружение  почти спазм на  долю секунды потеряв пространство. Не мог поверить, что в далеком Магаданском переулке произойдет наша встреча. Как бывало в детстве, сталкивался в безлюдном месте, с  человеком, похожим на сказочного злодея, вроде людоеда. А с ней  конечно  по другому, хотя бы без страха,  а так что от неожиданного счастья  перехватило дыхание,  и душу  переполнила радостная немота. Сравнить почти не с чем, разве что с детской любовью родителей.

А раньше  когда  в темном подъезде,видишь злодея, или скорее только показавшегося им, обычного жильца с верхних этажей,  и  с замиранием ждешь, что же дальше, и не дышишь. И еще поллоктя до входа, а шагов, не слышно, утонули в  биение. И  кажется, что оборотень,  стоит за спиной и протягивает  мохнатые, когтистые лапы.  Слабнут ноги, мутнеет рассудок, пока не коснусь ручки, и дальше рывок к спасению и лишь бы ребенка не сбить. И с Аней,  почти то же, но только в обратном направлении, да и содержание не то. Радостно, прекрасно, а как точнее сказать, словно получил награду!

А душа все стерпит. Хотя вот говорят скажишь так и будешь всю жизнь терпеть.Предрассудки!? Она и душа и я в тонусе и поэтому с ней  светло и  забываешь о мрачном периоде, а тем более, что по сути своей душа, это что-то еще более легкое чем даже газообразное и  еще невидимее, даже супер новому микроскопу, новая сверх малая частица. А на самом деле старая как сам мир!  И в ее отсутствие вслед за тонкорунным голоском тоски вдруг, ощутишь, что  ею внутри окрашено всеми, цветами  вплоть до розового,  небесного, а случается и  черного, и  накачено под завязку, особенно сейчас, когда встретились, аж лопается. Пусть и грубо, но почти, как камера  лишними атмосферами. А стоит чуть спустить или перекачать  и уже плохо управляешься. Также когда жарко, воздух расширяется, и на  скорости колесо может лопнуть, так и душевные переживания, норовят вырваться, как воздух из колеса, на полной скорости  разрывая скаты.  И если вовремя не ослабить напряжение, может и в правду, рвануть, до потери управления, просто на разрыв Солнца в груди. Боюсь, японцы не переживут такого, а с ними и мы.

В суете, душу не замечаешь. Кажется она даже мешает! И нет никакого желания, да и повода отделять ее от тела. Отделяться же она и сама не хочет даже, когда  сильные  переживания и испытания, даже когда тело изранено, все равно, держится родная крепко.  В такие моменты, бывает лучше не подходить, опасно, словно все 6000 вольт подвели, и идет борьба, не за жизнь, а за вечность.

И конечно лучше не доводить, но это от нас не зависит, и без переживаний оно спокойней, и безопасней, но не факт что интересней. Мне вот как то показалось, что по настоящему любить могут только очень крепкие люди, просто атлеты, потому что нелегкая это задача так выкладываться. Не каждому по плечу! Да и чтоб получить надо сначала что то вложить. И вложить не хило, не по детски! А тоска и тревога быстро, почти реактивно заполняет пустоты! Природа не терпит никакой пустоты, кроме пожалуй вакуумной. Без переживаний легче конечно на первый взгляд, жить,  пить, есть, спать. Но все равно сразу крутит, и подначивает, что пресно и слабо. И уже по- другому, ждешь предъявы, что  как то все, без волнений, а это же само по себе волнение. Поэтому то если переживаний нет со стороны, то сам себе, их придумаю, выдумаю для профилактики. Сам не знаю как, а порой  и на ровном месте! Так, что, кажется присказка – Ничего не знаю, моя хата с краю – это не мое. А попадешь в не однозначную ситуацию, и получается вдруг мое, еще как мое, и думаешь уж лучше пусть с краю, как сейчас, чем в  эпицентре, совсем в пыль разотрут, а еще ничего и не видел. А это малодушие.

А то, случается, душа,  словно атрофировалась  и докричаться сложно. Но  все равно можно,  как не крути, она есть, а все ж общепризнано, что  к тому ж Божественная консистенция. Кто то, усомнится, и скажет спорно. И я один из них, наверно пока рядом кто- то не проутюжит так что пар не выйдет, и все равно  большую часть времени, сам реально сомневаюсь, есть Бог на земле или  нет. Особенно когда где -то творится  зло и преступление, а преступникам никакого возмездия как не было так и нет. Потом глядишь, все хорошие которые протестовали умерли, а душегуб и тиран до сих пор здравствует как не бывало.  Отличный пример для того кто хочет стать антихристом и деспотом. Хоть малое зло, еще не вызывает таких глобальных сомнений в Божественном, но зарождает, и тихо, час за часом, сочится, застывает и снова мучительным скрипом режет стекло новостей, мембраны чуткого слуха. Нет Бога! Бога нет! Если б он был то такого бы не допустил!

Вот когда много зла, то я уже, не в чем не уверен, и слова о промысле Божьем начинают иметь поверхностное значения, вроде отговорки, но даже тогда если необходимо, сделать выбор, то  стараюсь делать так, будто Он есть, и  я боюсь его гнева. Честно боюсь, по-настоящему, убеждая себя в сотый раз, что опять убедил и рад. С похмелья сразу не так жутко, когда у него прощения просишь.

Словно активирую Бога хорошим поступком, чтоб радоваться, но когда случаются срывы и делаю заведомо плохо, то оживляю уже страхом перед ним. Понимая, что просто нет  другого выхода. И собственно не было никогда!  Такое поведение заложено и поэтому физически необходимо, чувствовать хорошим, добрым, хотя чувствую что если надо и свое зло, смогу объяснить  и уговорить, что совершил во имя добра. Вот как. Смогу ведь! С некоторыми постулатами морали  не согласен, потому что они не кажутся божественными, а  скорее придуманными, чтоб легче закабалять и управлять.

Еще иногда,  кажется, что кто во что верит, тот за то и получает. Обращая  внимание, мы словно кликаем «мышкой», а на самом деле мыслью, движением, взглядом. И оно откликается! А как ответят это уже вопрос к глобальному, к Богу и есть. В этом и вера и магия и здравый смысл с нездравым вперемежку.

Вот сейчас кликну и вспомню детство. Вызову в себе. И пойму, что бывало по – разному, и так и сяк. Случалось, папу ждали с работы допоздна.  Мама переживала, что придет, выпивший, а он приходил трезвый как стеклышко, но уставший. С аврала или аварии. Лицо и руки  обветренные, грубые в ржавчине, пропахшие куревом. Мама кормила его картошкой с луком. А  когда готовила, вся квартира наполнялась запахом  жареного лука. И сама плакала, когда резала, и я любил эти слезы. Приходил со школы, и бывало, так взгрустнется без нее, что на середине забрасывал домашнее задание, запирал дверь и убегал к ней на работу, через овраг, по разобранным серым деревянным мосткам, через речку – срачку и дальше, взбираясь по полуразрушенной  скрипучей лестнице, к скотобойне.

Сразу после подъема, резко усиливался  запах гниющих потрохов, доносящийся из под  деревянных заборов, куда их сваливали, к обрыву, и это уже ало- зеленые цвета распада. Часто, в жару там рыбаки набирали беленьких шебаршащихся апарышей.

Высокие заборы бойни, увенчанные  рядами колючей проволоки, создавали ощущение каземата, концлагеря, коридора, в котором из прижавшихся, кузовов выглядывали, и мычали добрые коровы и хрюкали слеповатые свинки. За самим  забором стояла тишина и это смягчало мысли о их трагической участи. Кто-то говорил, что животных убивают током и это почему то казалось не так жутко как огромными острым прорезающими жилы ножом. И все это не мог сравнить с фашизмом. Пока шел мимо прислушивался, но ничего не слышал кроме ветра или гула заводских моторов, а от этого успокаивался. За забором царила смерть и ужас, но пока этого не видишь, кажется, что они, где то далеко, и намного дальше, чем кусок вареной говядины в тарелке щей. Мамина фабрика соседствовала с бойней. Позвонив с проходной в цех,  ждал ее,  облокотившись на железную вертушку.

На проходную она выходила  почти всегда с гостинцем. Иногда если попадал  в обед, то под  ворчание пожилой вахтерши, мама вела меня, кушать в пропахшую пищей фабричную столовую. Она работала на вязальной фабрике и поэтому как говорила, мы с папой были обвязаны, да и с мясом проблем не было, бойня то рядом мужики несли. Папа часто выпивал и  также часто завязывал. Выпивший если его не задевать веселый и улыбчивый, часто шутил и что- то шептал маме, на что она только отмахивалась и говорила- Ребенок услышит! -

Хотя мама давно семейная, ее изредка, когда кто то, из молодых болел, ставили во вторую, и поэтому  в такие дни она шла на работу вечером и  возвращалась затемно.

Когда папа дома, мы ходили ее встречать, к оврагу. Когда же папа уезжал в командировку, то я не ложился и ждал ее  у окна. Однажды на маму в подъезде напал пьяный.  И она с ним так без шума, без крика боролась, таща до нашего этажа. Приставучий оказался. А когда, открыл  дверь, то увидел спину убегающего и на пороге всю растрепанную и бледную маму. По взъерошенному сырому воротнику стекала вода, шапка в руках, а из-за непрокрашенных волос словно только заметил пробивалась седина. Вот такая она, сильная и смелая, моя мама!

4.

В 12 лет мы с Богданом побратались. Как полагается по индейски. Сделали порезы на тыльной стороне руки и приложились, ранка к ранке, чтобы кровь Чингачгука, смешалась с кровью Виниту. Богдан перестарался и порезал  сильнее, от чего его через несколько лет за этот шрам и направили на обследование в психушку, на Июльские дни. Он сильно возмутился и наорал на военкоматовского психиатра, что послужило, еще большим основанием для проверки.

В 14- ть, мы заманили к нему одноклассницу и под сто децибел группы «Зодиак» я сидел на кухне и смотрел в окно, за шухером, а он ее соблазнял. Это происходило примерно так.  Он  приближался как кот Базилио, а она истошно визжала как лиса Алиса при дележе золотых, после чего он отступал. После нескольких  попыток разбудить в ней бессознательное, он с оттопыренными штанами вышел в коридор и сообщил, что она хочет меня. Надо заметить, что от ее крика люди, проходящие под окнами, притормаживали и прислушиваясь, делали тревожные лица и  всерьез переживал что нас заметут с этим придурком. От ее крика Богдан уже нервно умолял – Да не ори ты, никто тебя не трогает, вот ты его хотела, вот и давай, хоти!-

У меня тоже ничего не получилось, кроме как любоваться ее  юной грудью, но лично для меня и это было достижением. Неожиданно с работы вернулась мать Богдана и мы, под заливистый лай соседской дворняжки, спешно ретировались через заднюю, проходную дверь их квартиры, ведущую в соседний  двор.

Дальше пока я пропадал на тренировках, Богдан примкнул к более старшим ребятам и сильно обогнал меня в сексуальном развитие. Его наставником стал главный ловелас нашей улицы Ромка З. Тот не долго думая принялся просвещать Богдана и настоятельно присоветовал, вставить «шар». У самого Ромки их уже стояло два. Для пущей убедительности, он показывал, какой силой обладают шары, и как то раз на наших глазах, со всего маху толкнул в сугроб свою давнюю блондинистую подругу. И  чтобы усилить впечатление в добавок несколько раз подряд послал ее на хер! Другая  бы ушла, а эта, по словам Ромки, привыкшая к его шариковым прелестям, если даже он ее отпинает, все равно ползет обратно. – Ударь меня еще!-просит она.– Ну, ударь!– а я весь в растерянности, в непонятках, мозахистка что ль  думаю нахер, попалась!? И давай ее пи-дить, а она тащится !–  И вот чтобы подтвердить сказанное он снова и снова, бьет ее перед нами по щекам и оскорбляет, а она лезет, как какая то, оглашенная, обратно. Жмется и виснет у него на шее – А все они, шары родимые! – хитро улыбаясь, замечает он и вторя ему мы тоже делаем  окончательный вывод. Так как мы все, а особенно Богдан, в шоке, от такого стопроцентного эффекта. И телка такая видная, что не подступишься если где встретишь, а несмотря на  унижения  лезет и лезет, к такому неказистому Ромке. – Сила!– говорит Ромка, – Сила! – вторим мы.

В довершение в один из дней, он спрятал Богдана у себя дома за шторами межкомнатной ниши и  на его глазах соблазнил ту самую неприступную одноклассницу, которая визжала как резанная под «Зодиак». Богдан остался в недоумении от умения Ромки забалтывать  красавиц, а мне так задумчиво с сожалением в голосе заметил, что у одноклассницы, не только буфера, но и пи-да  красивая. После такого, несмотря на страх перед экзекуцией Богдан согласился вставить  шар. Сам шар делался из обрезка зубной щетки. Его шкурили и полировали до шарообразного состояния. Затем выбрали время, чтоб никто не помешал и Ромка вооруженный отверткой, молотком, одеколоном, бинтом ватой и йодом, начал экзекуцию. Богдан с опаской выложил свое достоинство на табурет. Бледность его смуглого лица настораживала, но только не Ромку.

Я и еще один чудак по прозвищу «лысый» стояли в коридоре в ожидании, с двумя бутылками портвейна взятого по заданию Ромки в шинке,  на Богданские деньги. Такова была плата за шар. А внутри квартиры Ромка заговаривал, зубы испуганному Богдану и потом как заштатный гипнотизер, резко приказал.– Отвернись и не дергайся, сейчас тебя в х-й комар укусит!– Богдан так и сделал, а Ромка в тот же момент, оттянул кожу, поставил в нужное место отвертку и  ударил молотком. Отвертка пробила кожу. Богдан дернулся, айкнул, но стерпел. Увидев, что закровило, его бледность стала еще бледней. Затем Ромка умелым движением взял, заранее приготовленный пластмассовый шарик и засунув под кожу, сразу все обильно смазал йодом и мазью, и заматывая напутствовал.– Две недели будет болеть. Нужно смотреть чтоб не гнило, смазывать стрептоциткой. Может  гноится, но ты не бзди. Понял!– – Да-а-а – морщился от боли Богдан. – Ну тогда с тебя бутылка зема!– бодро убирая реквизит заметил Ромка. – Без базара, хоть две, лишь бы.– опасливо согласился Богдан.– Я те сказал не бзди! Значит не бзди! Прорвемся! Ничего с твоим х—м не будет. Проверено!-