Ватерлоо. Битва ошибок

Ватерлоо. Битва ошибок
Мурат Магометович Куриев

Ватерлоо… Последняя битва Наполеона, самое знаменитое в мировой истории сражение.

Двести лет прошло, а историки до сих пор спорят обо всем, кроме результата. Оправдывают одних, безжалостно критикуют других. Иначе, наверное, и быть не может, ведь Ватерлоо – это «битва ошибок».

Вся кампания 1815 года уместилась в четыре дня, а промахов и ошибок на счету всех ее главных участников хватило бы на несколько войн.

Почему так произошло? Не будем строго судить «людей Ватерлоо», просто попытаемся их понять…

Мурат Куриев

Ватерлоо. Битва ошибок

© Куриев М. М., 2019

© Жакевич В.Е., оформление, 2019

© ИПО «У Никитских ворот», 2019

* * *

Война, конечно, дело мужское, но эту книгу я посвящаю самым дорогим для меня женщинам – моей матери, моей сестре Гале, моей дочери Митте, моим внучкам Зое и Нине и моей жене Маше

Я глубоко признателен всем, кто помог мне издать эту книгу. Особая благодарность – Виталию Боброву, Михаилу Годину, Сергею Ерженкову, Евгению Матонину, Денису Онацику и Федору Палехову. И, конечно, замечательному художнику Вадиму Жакевичу.

Сражение… Понимаете ли вы, господа, истинный смысл этого слова? Между битвами проигранными и выигранными – королевства и империи! Весь мир! Или ничего…

    Наполеон

Оставьте Ватерлоо в покое. Таким, каким оно было.

    Веллингтон

Пролог

Жан-Мартен Пети в армию ушел добровольцем, в двадцать лет. С Наполеоном – с итальянского похода, последний раз ранен под Ваграмом. Дослужился до бригадного генерала, стал командиром 1-го полка пеших гренадеров Императорской гвардии. Здесь, на площади двора Белой Лошади во дворце Фонтенбло, стояли его солдаты.

«Лучшие из лучших», гвардейцы императора. Только он один мог отдать команду «Гвардию – в огонь!». И тогда «старые ворчуны» сметали всё на своем пути… Но сегодня, 20 апреля 1814 года, всё по-другому. Наполеон – уже не император, он не поведет их в бой, он скажет… Что он скажет? Они ждут, они знают, что видят его в последний раз. Генерал Пети стоит перед строем, как положено командиру. И волнуется, как никогда в своей жизни.

Одиннадцать часов. Вот он! Появился на крыльце! В знаменитой шляпе, которую носил только он, в зеленом мундире гвардейских егерей. Никакой свиты из маршалов рядом с ним, лишь два генерала, которые отправятся с Наполеоном на Эльбу. Бертран, его бывший адъютант, и Друо – гений артиллерии. Зато здесь назначенные союзниками комиссары, по одному от каждого из «победителей». Впрочем, у них хватило такта для того, чтобы быстро пройти к стоявшим поодаль повозкам.

Гвардия встретила его так, как надо. Пети командует войскам «на караул», барабанщики выбивают дробь «в поход», трубачи играют «приветствие императору». И сразу – тишина. Гнетущая, в которой слышно лишь похрапывание лошадей в упряжках.

Пети идет навстречу Наполеону, они встречаются посреди двора. Император – а для них он навсегда император – будет говорить. Он произносит речь, совсем короткую. И никто не может поручиться за точность слов. Всё, что мы знаем, наспех записал Пети вскоре после отъезда Наполеона.

«Офицеры, унтер-офицеры и солдаты моей Старой гвардии, я прощаюсь с вами! Двадцать лет вы шли вместе со мной по дороге славы… Союзные державы вооружили всю Европу против меня. Часть армии предала свой долг и саму Францию… Но ей уготована теперь другая судьба. Мне пришлось пожертвовать своими самыми дорогими интересами. С вами и с теми храбрецами, что остались верны мне, я мог бы воевать еще три года. Но это принесло бы несчастье Франции, что противоречит целям, которые я поставил перед собой. Будьте верны новому государю, которого Франция себе избрала. Не покидайте дорогую Родину, она так долго страдала!

Не надо сожалеть о моей судьбе. Я всегда буду чувствовать себя счастливым, зная, что счастливы вы. Я мог бы умереть – это очень легко. Но я останусь жить! Для того, чтобы написать о том, что мы сделали вместе».

Наполеон замолчал, и не выдержавший напряжения генерал Пети взмахнул шпагой и крикнул: «Да здравствует император!» В ответ раздался восторженный рев.

Наполеон поднял руку. Голос его звучал уже не так громко, как раньше. «Я хотел бы всех вас прижать к своей груди, но не могу этого сделать. Я обниму вашего генерала». Наполеон крепко обнял Пети и махнул рукой. «Дайте мне „орла“».

Императору принесли знамя. «Я поцелую это знамя, которое нас всех объединяло, а значит – каждого из вас, храбрецы». Наполеон троекратно поцеловал знамя и совсем тихо сказал: «Прощайте, дети мои!»

Опустив голову, он быстрым шагом направился к повозкам. Старая гвардия сломала строй. «Лучшие из лучших» не скрывали слез, бросали в воздух медвежьи шапки и кричали: «Да здравствует император!»

О чем он думал по пути из Фонтенбло до Фрежюса? Что чувствовал? Рядом с ним были люди, они даже оставили воспоминания, но сколько в них правды?

Вот в трактире, в маленькой деревушке Ля-Калад он сел обедать. Ни хозяин, ни хозяйка якобы не узнали Наполеона. Трактирщица всё время говорила гостю, что очень надеется на народ, который покончит с бывшим императором прежде, чем он доберется до моря. А гость поспешно с ней соглашался.

Хотите – верьте, хотите – нет. Менялось ли у Наполеона настроение? Конечно! Опасался ли он за свою судьбу? Наверняка. Он вообще окончательно успокоился только на Эльбе, в тот день, когда на остров прибыли наконец те гвардейцы, которых ему разрешили взять с собой.

Чуть меньше тысячи человек. Их назвали «батальоном Эльбы». Новое знамя, новые знаки отличия. Но в шапках у гвардейцев припрятаны старые императорские кокарды. Так, на всякий случай…

Введение

«Я всегда отвечал отказом на предложение написать историю битвы при Ватерлоо. Но если кто-то напишет правдивую историю сражения, что станет с репутацией половины из тех, кто в нем участвовал? Кто заслужил ее своей храбростью, но совершал промахи и ошибки? Если всё это станет достоянием гласности, будут ли их тогда считать героями?»

Он все-таки выдал эту тайну. У Веллингтона было много недостатков, но человек он честный и прямой. Именно по этой причине его политическая карьера не задалась. Ну какой политик из человека, который говорит то, что думает?

Железный герцог первым признал, что Ватерлоо – битва ошибок. Он сам их наделал немало. Казалось бы, победителей не судят, но Веллингтон и не хотел, чтобы судили проигравших. Потому что он там был, потому что знал, что Ватерлоо – не просто сражение, а настоящая человеческая драма. Битва, где все «на тоненького», где все совершают промахи и вопрос лишь в том, кто сделает это последним.

Он победил Наполеона единственный раз в жизни, но никогда не гордился этой победой. Веллингтон много и охотно рассказывал о войне на Пиренеях и отмалчивался, когда речь заходила о Ватерлоо.

Наполеон, напротив, пространно рассуждал о своей последней битве. И об ошибках – тоже, но – не своих. Что тоже вполне в его стиле. А окончательный вердикт просто крик души. «Как, как такое могло случиться? Всё, что должно было удаться, провалилось!»

Простоватый Блюхер, который, по сути, и решил исход сражения, ни в какие тонкости не вдавался. «Мы здорово ему наподдали!» – примерно так он говорил о Ватерлоо.

Итак, Веллингтон – молчал, Наполеон – недоговаривал, Блюхер – сказал то, что сказал. Ломайте копья! И ведь сломали – на три Столетних войны хватит!

Историки такой народ. У них на двоих – три разных мнения. До сих пор спорят, что было бы, если бы французские кирасиры смяли британские каре до прихода пруссаков. Да ничего особенного.

Ну продлились бы «Сто дней» еще на сто, а дальше?

Никто бы не всколыхнулся, Европа устала от войн, да и от Наполеона – тоже. Вот что главное. Император мог поднять на борьбу Францию, не более того.

А что могла Франция? Да, многие вспоминают замечательный аргумент, про «сапоги 1793 года». Только воюют ведь люди, а не сапоги.

В 1815-м, уже для похода в Бельгию, император собрал всё лучшее из того, что имел. А через пару-тройку месяцев его противники выставили бы против него армии, превосходившие силы Наполеона многократно. Причем в решимости покончить с императором, теперь уже навсегда, у них недостатка тоже не было. Эти люди занимались послевоенным устройством мира, мира без Наполеона. Возвращение императора в их планы не входило. Совсем.

Но почему же тогда битва, которая в стратегическом плане мало что решала, стала самой знаменитой в мировой истории? Почему люди так яростно спорят о Ватерлоо?

Потому что Ватерлоо – это символ. Символ конца великой эпохи, которая началась в тот роковой для Людовика XIV день, когда он распорядился созвать Генеральные штаты, а закончилась поздним вечером 18 июня 1815 года, когда Наполеон покидал плато Мон-Сен-Жан под охраной Старой гвардии.

Примерно четверть века… Период, равного которому в истории человечества не было и не будет. Время страха и надежд, триумфа и трагедий, сокрушительных провалов и грандиозных свершений. Время, когда гении и злодейство вполне совместимы, время, которое настолько богато героями, что ты сам выбираешь, кого можно считать таковым.

И вот – Ватерлоо. Жирная точка. Всё…