Великая депрессия в Америке

Долгосрочная тенденция свободной рыночной экономики, не испытывающей на себе искажающего воздействия денежнокредитной экспансии, состоит в медленном понижении уровня цен, происходящего по мере постоянного увеличения производительности экономики и производства товаров и услуг. Следование рекомендациям австрийской школы воздерживаться от денежной инфляции позволило бы данной тенденции, присущей свободному рынку, проявить себя в полной мере, устранив тем самым искажения, привносимые экономическим циклом. Цель чикагских монетаристов – поддержание постоянного общего уровня цен – может быть достигнута только посредством постоянной денежно-кредитной экспансии. Как и в 1920-е годы, это будет генерировать чередование периодов бума и кризисов, которое в последние двести лет сопровождалось таким разрушительными последствиями.

Мюррей Ротбард,

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк,

июль 1971 г.

Предисловие к третьему изданию

В настоящее время Америка находится в разгаре полномасштабной инфляционной депрессии. Рецессия, наступившая в 1969–1971 гг. и проходившая на фоне инфляции, вскоре (приблизительно в ноябре 1973 г.) сменилась депрессией в сочетании со значительно более высокой инфляцией, которая сорвалась в еще более глубокий спад осенью 1974 г. С этого момента физический объем продукции постепенно значительно снизился, а норма безработицы достигла 10 % и была еще более высокой в главных промышленных регионах. Отчаянные попытки экономико-политического истеблишмента навести оптимистический глянец на самую суровую депрессию с 1930-х годов сводятся к двум аргументам. Во-первых, нам указывают не неадекватность статистики безработицы. Во-вторых, говорят, что после 1929 г. депрессия была намного более сильной, чем сейчас. Первый аргумент является верным, но не имеет отношения к делу, – при любых несовершенствах статистических показателей быстрый и стремительный рост нормы безработицы с менее чем 6 до 10 % всего за один год (с 1974 по 1975 г.) сам по себе выразителен и ужасен. Да, в 1930-е годы экономика находилась в более плачевном состоянии, но тот период был периодом самой глубокой депрессии в американской истории, и сегодняшняя депрессия не является мягкой по сравнению с любой депрессией, предшествовавшей 1929 г.

Нынешняя депрессия в сочетании с инфляцией убедительно показала экономистам страны, что их излюбленные теории, принятые и применявшиеся с 1930-х годов, являются драматически и фундаментально ошибочными. В течение сорока лет нам говорилось – в учебниках, в экономических журналах и в заявлениях правительственных советников, – что правительство имеет в своем распоряжении инструменты, которые позволяют легко справляться с инфляцией и рецессией. Нам говорили, что с помощью фокусов налоговой и денежной политики правительство может осуществлять тонкую настройку экономики, избегая экономического цикла и обеспечивая непрерывный экономический рост, не сопровождающийся инфляцией. Если убрать профессиональный жаргон, уравнения и графики, то суть того, что сообщал нам экономический истеблишмент в течение всего этого времени, сводилась к тому, что если нам покажется, что экономика вот-вот соскользнет в рецессию, то для того чтобы предотвратить спад, правительству нужно будет лишь слегка надавить на педаль фискального или денежного газа – чтобы закачать в экономику деньги и поднажать на расходы. И наоборот, если экономика выкажет признаки инфляции, все что нужно будет сделать правительству, это нажать на фискальный и денежный тормоз, извлекая деньги из экономики и притормаживая расходы. Таким образом, говорили нам, правительственные экономисты-плановики способны направлять экономику по точно вычисленному верному курсу, проводя ее между ужасами безработицы и рецессии, с одной стороны, и инфляции – с другой. Но что говорит нам общепринятая экономическая теория о том, что делать правительству, если экономика переживает сильную инфляцию и депрессию в одной и то же время? Может ли теперь наш самопровозглашенный водитель, большое правительство, нажимать на газ и на тормоз одновременно?

Столкнувшись с крахом всех своих надежд и планов, блокированное бетонными блоками своих ошибочных теорий, американские экономисты впали в нерешительность и отчаяние. Называя вещи своими именами, они не знают, ни что делать дальше, ни даже как объяснить текущий экономический хаос. На практике все, что они способны делать, это попеременно и с возрастающей частотой жать то на газ, то на тормоз, надеясь на то, что что-нибудь да сработает. Так, осенью 1974 г. президент Форд призвал повысить подоходный налог – лишь для того, чтобы через несколько месяцев призвать к его скорейшему понижению. Общепринятая экономическая теория является банкротом. Более того, так как поколение назад в университетских программах по всей стране курс по экономическому циклу был заменен на «макроэкономику», экономисты только сейчас вдруг обнаружили, что такое явление, как экономический цикл, оказывается, существует, но что у них нет никаких теоретических инструментов, чтобы понять это явление. Некоторые экономисты, профсоюзные лидеры и бизнесмены, потеряв всякую надежды на экономику свободного рынка, начали призывать к радикальному переходу американской экономики к более коллективисткой системе.

Чего стоит, например, Комитет за планирование национальной экономики, в который вошли такие авторитетные экономисты, как Василий Леонтьев, такие профсоюзные лидеры, как Леонард Вудкок, и такие лидеры бизнеса, как Генри Форд-второй!

В этой безысходной атмосфере всеобщего отчаяния мы находим лишь одну школу экономической мысли, которая предвидела сегодняшние невзгоды, которая имеет неопровержимую теорию, объясняющую происходящее и которая предлагает выход из трудной ситуации. Этот выход состоит вовсе не в принесении в жертву свободного предпринимательства на алтаре коллективистского планирования. Наоборот, эта интеллектуальная традиция призывает к восстановлению системы полностью свободного предпринимательства, ныне искалеченной десятилетиями государственного вмешательства. Именно эта – австрийская – школа экономической мысли представлена в данной книге. Согласно точке зрения австрийской школы незатухающая инфляция порождается непрестанным и хроническим увеличением предложения денег, организованным федеральным правительством. Начиная с создания Федеральной резервной системы в 1913 г. предложение денег и банковского кредита полностью контролируется федеральным правительством. Со временем степень этого контроля только росла. Она выросла в 1933 г., когда Америка отказалась от внутреннего золотого стандарта, она еще больше увеличилась в 1968 г., когда США отказались от золота как основы доллара при международных расчетах, и достигла максимума после 1971 г. Когда золотой стандарт отброшен, Федеральному резерву и контролируемым им банкам больше не требуется погашать доллары золотом, так что теперь Федеральный резерв может расширять предложение бумажных долларов и долларов, существующих в виде банковских записей, до такой степени, до какой пожелает. Чем дальше он делает это, тем в большей степени цены проявляют тенденцию к ускоренному росту, отрицательно сказываясь на экономическом росте и порождая бедность для тех лиц, увеличение доходов которых отстает в этой инфляционной гонке.

Кроме того, австрийская теория показывает, что инфляция – не единственное отрицательное последствие расширения предложения денег и кредита, осуществляемого государством. Это расширение искажает структуру инвестиций и производства, провоцируя избыточное инвестирование в отраслях, производящих капитальные блага, и перенаправляет ресурсы от производства потребительских благ к производству капитальных благ. Это искажение выражается в хорошо известном факте, который имеет место во время каждого очередного бума, когда цены капитальных благ растут быстрее, чем растут цены на потребительские блага. За этим неизбежно следует фаза экономического цикла, называемая рецессией или спадом, когда осуществляется необходимый процесс корректировки, в ходе которой рынок ликвидирует необоснованно сделанные в период бума инвестиции и перенаправляет ресурсы от производства капитальных благ в отрасли, производящие потребительские блага. Чем дольше инфляция вносила свои искажения, тем более болезненной будет процесс коррекции, происходящий во время рецессии. В период рецессии изменение структуры распределения ресурсов совершается путем относительного (т. е. по отношению к динамике цен на потребительские блага) падения цен капитальных благ. Мы видели, что в период рецессии 1974–1975 гг. происходило именно это – цены на промышленное сырье быстро и значительно упали, оптовые цены остались на прежнем уровне или несколько понизились, а цены потребительских товаров быстро выросли, и этот рост еще продолжается. Таково краткое выражение сути депрессии, проходящей одновременно с инфляцией.

Если экономисты-теоретики австрийского направления правы, то что должно делать правительство? Во-первых, существует лишь один способ, которым государство может избавить экономику от хронической и потенциально неудержимой инфляции, – оно должно отказаться от инфляции. Это может быть сделано посредством прекращения осуществляемого в ходе манипуляций Федерального резерва расширения денежного предложения, осуществляемого либо посредством понижения резервных требований, либо путем покупки [Федеральным резервом] активов на открытом рынке. В инфляции виноваты отнюдь не «монополии», и не агитация профсоюзов, и не происки спекулянтов, и не «жадность» потребителей. Инфляцию порождает узаконенное фальшивомонетчество самого государства. Государство – единственный общественный институт, имеющий власть, позволяющую ему заниматься фальшивомонетчеством – создавать дополнительные деньги. До тех пор пока оно будет продолжать использовать эту власть, мы будем испытывать болезненные последствия инфляции. Мы можем даже стать жертвой ничем не сдерживаемой инфляции, которая полностью разрушит денежное обращение. Самое малое, что мы должны сделать, это призвать государство прекратить использовать свою власть для того чтобы инфлировать деньги. Но поскольку имеющаяся власть всегда используется и ею всегда злоупотребляют, намного более мудрым способом покончить с инфляцией было бы полностью лишить государство власти заниматься фальшивомонетчеством, либо приняв закон, который запретит Федеральному резерву покупать активы и понижать резервные требования, либо, что более основательно, полностью упразднить ФРС. До 1913 г. мы жили без центрального банка, и эпизоды инфляции и депрессий были гораздо менее разрушительными. Другой жизненно важной реформой является возврат к золотому стандарту, т. е. к деньгам, основанным на товаре, производимом не государственным печатным станком, а самим рынком. В 1933 г. государство наложило арест на золото, принадлежавшее гражданам, и конфисковало его, выдав это за временную меру, связанную с чрезвычайной ситуацией. Чрезвычайной ситуации не существует уже сорок лет, но наше золото все еще спрятано от нас в Форт-Ноксе.

Если вернуться к проблеме избавления от депрессий, то и здесь лекарство оказывается простым. Оно состоит в том, чтобы избежать инфляции, лишив Федеральный резерв власти ее осуществлять. Если мы уже находимся в состоянии депрессии, как это имеет место сейчас, то единственным пригодным способом действий является недопущение государственного вмешательство в ход депрессии, что позволит ей (т. е. необходимому процессу коррекции) завершиться настолько быстро, насколько это возможно, восстановив, таким образом, здоровую и процветающую экономическую систему. До масштабного вмешательства государства в 1930-е годы. все рецессии были краткосрочными. Сильный спад 1921 г. был пройден так быстро, что министр торговли Гувер, при всей своей склонности к интервенционизму, не смог достаточно быстро убедить президента Гардинга начать вмешательство в экономику. К тому моменту, когда Гуверу все же удалось уговорить Гардинга на интервенционистские меры, депрессия уже кончилась и рост экономики возобновился. Когда в октябре 1929 г. произошел крах фондового рынка, Герберт Гувер, ставший к тому времени президентом США, начал осуществлять государственное вмешательство в рынок так быстро и в таких масштабах, что процесс коррекции был парализован. Экономическая политика Новых курсов Гувера – Рузвельта смогла породить перманентную и грандиозную по своим масштабам депрессию, которая закончилась только накануне Второй мировой войны. Единственным способом действий государства, который может обеспечить быстрое восстановление после любого кризиса и депрессии, является жесткое следование политике государственного невмешательства, т. е. политике laissez faire.

Итак, сегодня, в пору нерешительности и отчаяния, австрийская школа предлагает нам и объяснение происходящего, и лекарство от поразившего нас недуга. Это лекарство является таким же радикальным, и возможно, таким же или – в политическом отношении – еще более горьким, чем идея полного слома свободной экономики и перехода к тоталитарной неработоспособной система коллективистского планирования экономики. Австрийский рецепт состоит в прямо противоположном, – мы можем преодолеть этот и все будущие кризисы, только если покончим с государственным вмешательством в экономику. В частности, говоря более конкретно, если мы покончим с генерируемой государством инфляцией, с его контролем над денежным предложением, а также с его вмешательством в процесс коррекции, которая составляет суть любой рецессии. В переломные моменты недостаточно только продумывать реформы, – мы должны сделать решительный шаг к тому, чтобы изгнать государство из экономики, к тому, чтобы полностью отделить от государства экономику и денежное предложение, к тому, чтобы продвинуться к истинно свободному рынку и предпринимательской экономике.

Мюррей Ротбард,

Пало-Альто, Калифорния,

май 1975 г.

Предисловие к четвертому изданию

Мне кажется, что новое издание этой книги знаменует собой некий цикл. Второе издание вышло в период рецессии 1969–1971 гг., которая стала итогом инфляции, а третье появилось во время депрессии 1973–1975 гг., происходившей одновременно с инфляцией. Сегодня экономика находится в разгаре другой инфляционной депрессии, которая является, по меньшей мере, такой же, если не более глубокой, чем депрессия 1973–1975 гг., самой масштабной после кризиса 1930-х годов.

Растерянность и интеллектуальная безысходность, которые мы отметили в предисловии к третьему изданию, сегодня, пожалуй, проявляются с еще большей интенсивностью. Тот факт, что кейнсианство потерпело интеллектуальное банкротство, является общепризнанным. Мы видим, как кейнсианские ветераны во время глубокого спада призывают к повышению налогов, причем очень немногие обращают внимание на этот поворот на сто восемьдесят градусов, и еще меньшее число людей пытаются его объяснить.

Отчасти царящее замешательство объясняется тем, что сегодняшняя глубокая депрессия 1981–1983 гг. последовала так быстро после тяжелой рецессии 1979–1980 гг., что кажется, будто судорожное и мимолетное восстановление экономики 1980–1981 гг. было лишь паузой посреди хронического спада, который продолжается с 1979 г. Объем производства не растет уже многие годы, автомобильная промышленность находится в плачевном состоянии, а безработица достигла максимальных значений за весь период после 1930-х годов.

Примечательной особенностью депрессии 1981–1983 гг., которая отличает ее от периода 1973–1975 гг., является сдвиг экономической мысли и экономической политики не к коллективистскому планированию, но к некоторой гипотетической политике свободного рынка. Администрация Рейгана шумно рекламирует сокращения бюджетных расходов и налогового бремени, которые она называет масштабными. Однако это не способно скрыть по-настоящему масштабное увеличение налогов и государственных расходов, имеющее место в реальности. Президент Рейган имеет самый большой дефицит бюджета и самый большой бюджет в американской истории. Если кейнсианцы, а вслед за ними и администрация президента призывают к увеличению налогов для сокращения бюджетного дефицита сегодня, то из уст классических либеральных экономистов мы слышали столь же скандальную апологию государства в первые дни этой администрации, когда эти экономисты утверждали, будто дефицит бюджета представляет собой нечто неважное. Наряду с теоретически верным утверждением, согласно которому финансирование дефицита посредством продажи облигаций публике не является инфляционной мерой, верно и то, что значительный дефицит (а) порождает ненормально сильное политическое давление на Федеральный резерв, с тем чтобы он монетизировал долг и (б) парализует частные инвестиции, вытесняя частные сбережения и направляя их на непроизводительные, расточительные и совершенно лишние благодеяния правительства, обременяющие повышенными налогами будущие поколения.

Пока что «рейганомика» имеет две отличительные черты – гигантский дефицит бюджета и исключительно высокие процентные ставки. Если дефицит часто порождает инфляцию и всегда чреват опасными последствиями, то его сокращение посредством повышения налогов сродни лечению болезни посредством умерщвления пациента. Прежде всего, увеличение налогов просто-напросто предоставляет правительству больше денег для того, чтобы оно их потратило, так что государственные расходы, а с ними и дефицит бюджета, скорее всего, будут расти. С другой стороны, снижение налогов позволяет оказывать повышенное давление на конгресс и администрацию, побуждая их «по одежке протягивать ножки» и сократить государственные расходы.

Однако политика увеличения налогов наталкивается и на более прямое возражение. Утверждение о том, что для потребителя-налогоплательщика повышение налогов всегда лучше, чем рост цен, абсурдно. Если цены производимых товаров растут вследствие инфляции, то потребитель терпит ущерб, но он по крайней мере удерживает полезные эффекты покупаемых товаров. Но если правительство повышает налоги с тем, чтобы сдерживать рост цен, потребитель не получает взамен ничего. Он просто теряет свои деньги, не получая за них никаких полезных эффектов, пожалуй, за исключением того, что теперь его деньгами распоряжается правительство, которое его заставили субсидировать. При прочих равных рост цен всегда более предпочтителен, чем увеличение налогов.

Ну и в завершение заметим, что инфляция, как показано в этой книге, порождается не бюджетным дефицитом, а Федеральным резервом, увеличивающим предложение денег, так что вполне вероятно, что повышенные налоги не окажут на инфляцию вообще никакого влияния.

Дефицит должен быть ликвидирован, но он должен быть ликвидирован посредством урезания государственных расходов. Если уменьшить и государственные расходы, и налоги, то благотворным итогом этого станет сокращение паразитического давления налогов и государственных расходов на продуктивную деятельность частного сектора.

Здесь мы переходим к оценке новой доктрины, появившейся после третьего издания книги – «теории предложения» (supplyside economics), и ее радикальной версии, известной как кривая Лаффера. В той мере, в какой экономисты, придерживающиеся этой теории, говорят о том, что снижение налогов стимулирует занятость, бережливость и производительность, они просто повторяют истины, давно известные и классической, и австрийской школах. Проблема состоит в том, что теоретики доктрины предложения согласны с сохранением нынешнего уровня государственных расходов, так что в рамках их построений бремя отвлечения ресурсов от производительных частных к бесплодным государственным расходам остается тем же самым.

Развивая эту теорию, Лаффер выдвинул тезис о том, что понижение налоговых ставок настолько увеличит государственные доходы вследствие увеличения производства и доходов, что это позволит сбалансировать бюджет. Однако его последователи не задаются вопросом о том, как долго будет наблюдаться этот эффект, и кроме того, пока что нет никаких убедительных свидетельств в пользу того, что государственные доходы увеличатся в степени, достаточной для балансирования бюджета, и даже в пользу того, что они вообще увеличатся. Если правительство повысит ставку подоходного налога на 30 %, то вряд ли можно всерьез считать, что общий объем государственных доходов понизится.

Кроме того, возникает вопрос: почему в качестве цели налоговой политики выбран такой странный результат, как максимизация государственных доходов? Значительно более здравой целью было бы попытаться минимизировать эти доходы и соответственно количество ресурсов, утекающих в государственный сектор.

С другой стороны, администрация Рейгана вряд ли могла как следует проверить действенность концепции кривой Лаффера, поскольку предписываемое ей пресловутое снижение налоговых ставок, и так урезанное и сокращенное по сравнению с первоначальным планом Рейгана, было с лихвой компенсировано увеличением отчислений на социальное страхование и эффектом смещения доходных групп (bracket creep). Этот эффект наблюдается, когда инфляция перемещает людей в группы с более высоким номинальным (но не реальным) доходом, автоматически увеличивая ставки их подоходного налога.

Согласно общепризнанной точке зрения преодоление депрессии и возобновление экономического роста в реальных сегодняшних условиях не достигаются из-за того, что процентные ставки остаются слишком высокими, несмотря на падение темпов инфляции, которое имеет место из-за депрессии. Сторонники Милтона Фридмена постановили, что реальные процентные ставки (т. е. номинальные процентные ставки за вычетом темпа инфляции) всегда находятся в окрестности значения в 3 % годовых. Если темпы инфляции резко снижаются, скажем, с 12 до 5 % или еще ниже), то монетаристы уверенно предсказывают, что и процентные ставки должны резко понизиться, стимулируя циклическое оживление экономики. Однако реальные процентные ставки остались на уровне, намного превышающем 3 %. Как такое возможно?

Ответ сводится к тому, что ожидания людей являются чисто субъективным феноменом, который не может быть описан посредством механического использования графиков и регрессий. После нескольких десятилетий непрерывной и периодически ускоряющейся инфляции американская публика по привычке ожидает продолжения хронической инфляции. Периодические перерывы в этом процессе, возникающие при очень глубоком спаде, пропаганда и крики, издаваемые политиками, более не могут изменить этих ожиданий на противоположные. Пока сохраняются инфляционные ожидания, значения темпов инфляции, включаемые в оценки процентных ставок, останутся высокими, и эти ставки не будут падать в течение довольно продолжительного времени.

Разумеется, администрация Рейгана знала, что необходимо победить инфляционные ожидания публики, и мнение, согласно которому они недооценивали важность инфляции, не имеет под собой оснований, целиком являясь результатом успешной пропагандистской кампании. В действительности вся экономическая программа Рейгана может считаться этаким шумным ярмарочным шоу на тему налогов и государственных расходов, за фасадом которого монетаристы, возглавляющие Федеральный резерв и министерство финансов, должны, как предполагается, постепенно снизить темпы роста предложения денег. Данное шоу задумывалось как способ борьбы с инфляционными ожиданиями. Политика постепенного снижения темпов роста количества денег в экономике должна была уменьшить инфляцию без болезненных последствий для экономики в виде рецессии и депрессии. Сторонники Фридмена никогда не понимали тезиса австрийской школы о необходимости рецессии для ликвидации ошибочных инвестиций, сделанных в период инфляционного бума. В итоге попытка сторонников Фридмена постепенно, в ходе тонкой настройки, добиться снижения инфляции без рецессии, происходила точно так же, как у кейнсианцев с их вариантом тонкой настройки, которых монетаристы критиковали в течение десятилетий. Снижение инфляции посредством тонкой настройки в исполнении сторонников Фридмена сопровождалось очередным глубоким экономическим спадом.

Таким образом, сторонники Фридмена оказались между двух стульев. Сокращение темпов роста количества денег, осуществленное Федеральным резервом, было достаточно резким, чтобы вызвать неминуемую рецессию, но слишком слабым и постепенным, чтобы покончить с инфляцией раз и навсегда. Вместо резкого, но короткого спада, который ликвидировал бы ошибочные инвестиции периода предшествовавшего бума, мы имеем бессмысленную хроническую рецессию, которая сопровождается разрушительной стагнацией производительности и экономического роста. Из-за трусливого градуализма мы столкнулись с наихудшими последствиями обоих вариантов: имеет место продолжение инфляции в сочетании с глубоким спадом, высокой безработицей и хронической стагнацией.

Одна из причин хронической рецессии и стагнации состоит в том, что рынок обучается. Инфляционные ожидания представляют собой урок, усвоенный за десятилетия инфляции. Премия к чистой процентной ставке есть реакция на политику инфляции. В результате увеличение предложения денег и кредита (проверенная временем политика Федерального резерва, с помощью которой он добивался понижения процентных ставок) больше не может давать сколько-нибудь долгосрочный эффект – просто потому, что она повышает инфляционные ожидания, а следовательно, приводит к повышению процентных ставок вместо их понижения. Мы достигли такой точки, за которой любое действие правительства является контрпродуктивным, из чего можно сделать единственный вывод – правительству не следует делать вообще ничего. Иными словами, оно должно как можно скорее уйти с монетарной и экономической сцены, с тем чтобы позволить действовать силам свободного рынка.

Кроме того, сейчас проводить градуалистскую политику уже слишком поздно. Единственным решением осталось то, которое старейшина австрийской школы Ф. А. Хайек предлагал, когда критиковал политику Тэтчер, проводимую ее правительством в Британии, за аналогичный разрушительный градуализм. Единственный способ покончить с царящим сегодня маразмом состоит в том, чтобы резко ударить по тормозам, прекратив инфляцию. Тогда неизбежная рецессия будет резкой, но короткой, а свободный рынок, предоставленный сам себе, очень быстро вернется к восстановлению экономики на здоровой основе. Инфляционные ожидания американской публики можно изменить только посредством резкого торможения. Но умудренная опытом публика более не доверяет ни Федеральному резерву, ни федеральному правительству. Для того чтобы удару по тормозам можно было полностью доверять, необходимо радикальное хирургическое вмешательство в деятельность монетарных институтов, по своему масштабу подобное созданию рентенмарки в Германии, которое прекратило неуправляемую инфляцию в Германии в 1923 г.[10 - Речь идет о рентенмарке, или рентной марке (Rentenmark), – временной денежной единице Веймарской республики, выпущенной в обращение 15 ноября 1923 г. для обмена на полностью обесценившиеся в ходе гиперинфляции 1922–1923 гг. немецкие марки (Deutsche Mark). Рентные марки менялись на немецкие марки из расчета 1 рентная марка на 1 биллион (10 в 12-й степени) немецких марок. При такой пропорции курс марки к доллару составил 1 доллар США = 4,2 рентных марки. Новая денежная единица не имела золотого содержания, и 30 августа 1924 г. вместо рентных марок, в рамках перехода к золотодевизному стандарту, были выпущены рейхсмарки, которым был придан статус узаконенного средства платежа и которые предусматривали параллельное хождение рентных марок (сохранились в обращении до 1948 г.). – Прим. науч. ред.] Важным шагом могла бы стать денационализация декретного доллара, осуществленная путем возвращения ему статуса золотой единицы определенного веса. Последующие меры могли бы состоять в лишении Федерального резерва права отныне и навсегда понижать резервные требования или приобретать какие-либо активы. Однако самое лучшее, что можно было бы сделать, это вовсе запретить деятельность Федеральной резервной системы, с тем чтобы государство и предложение денег были бы наконец полностью разделены.

Так или иначе, на горизонте пока нет никаких признаков ничего подобного. После короткого периода заигрывания с темой золота учрежденная президентом Комиссия по золоту (U.S. Gold Commission), состоящая из сторонников декретных денег, которая была сформирована из последователей Фридмена, поддерживаемых кейнсианцами, подавляющим большинством голосов предсказуемо отвергла переход на золото. Рейганомика – смесь монетаризма и кейнсианства в части фискальных доктрин, подаваемая публике в риторической обертке классического либерализма и теории предложения, – никоим образом не может решить ни актуальные проблемы текущей депрессии, сопровождаемой инфляцией, ни более фундаментальную проблему экономического цикла в целом.

Но если рейганомика обречена на неудачу, что может последовать вслед за этим? Грозит ли нам повторение Великой депрессии 1930-х годов, о чем все более громко предупреждают нас все больше голосов? Разумеется, мы можем провести множество параллелей и обнаружить множество признаков сходства. Тот факт, что рейганомика так долго не может понизить процентные ставки, продолжает блокировать фондовый рынок, испытывающий трудности еще с середины 1960-х годов и все в большей степени находящийся в состоянии перманентной сильнейшей волатильности. Уже прекратился рост и на рынке новых жилых домов, подавленный высокими процентами по ипотечным кредитам, то же самое произошло и на рынке многих предметов коллекционирования[11 - В США картины, скульптуры, изделия ювелирной промышленности и другие объекты коллекционирования были объектами интенсивного инвестирования широкой публики в период высокой инфляции 1970-х годов. – Прим. науч. ред.]. С каждым десятилетием хронически растет безработица, – сегодня она находится на максимальном уровне со времен Великой депрессии, не выказывая ни малейших признаков снижения. Инфляционный бум, который после Второй мировой войны все время ускорялся, наводнил экономику проблематичными инвестициями и породил тяжелое бремя задолженности – в виде задолженности потребителей, домашних хозяйств, бизнеса и внешнего долга. В последние десятилетия бизнес фактически стал рассчитывать на инфляцию, видя в ней средство избавления от долгов, но что произойдет с задолженностью, если «дезинфляция», т. е. снижение темпов инфляции, имевшее место в 1981 и в первом полугодии 1982 г., продолжится? Ответ все в большей мере сводится к тому, что дело кончится волной банкротств и более глубоким спадом. Уровень банкротств в настоящее время является максимальным со времен Великой депрессии 1930-х годов. Сберегательные институты, зажатые между высокими ставками, которые они должны платить своим вкладчикам, и низкими ставками, которые приносят им долгосрочные ипотечные кредиты, все в большей мере будут превращаться в банкротов или будут вынуждены прибегать к маскирующим банкротство слияниям с другими сберегательными институтами, которые, в свою очередь, будут отягощены новыми долгами. Даже коммерческие банки, в течение полувека защищенные страховочной сетью Федеральной корпорации страхования депозитов, начинают сегодня чувствовать себя все хуже и хуже вследствие множества безнадежных кредитов, которые они навыдавали в предыдущее десятилетие.

На международной арене дела обстоят еще хуже. В течение величайшего кредитного бума американские банки опрометчиво выдавали крайне рискованные ссуды несостоятельным государствам и сомнительным институтам за рубежом, в особенности правительствам коммунистических стран и стран третьего мира, снабжая их инфлируемыми долларами. Закон о регулировании депозитных учреждений 1980 г., шансы на отмену которого рейгановской администрацией даже не просматриваются, позволяет Федеральному резерву приобретать неограниченное количество иностранной валюты (и любых других активов) и понижать резервные требования до нуля. Иными словами, этот закон предоставляет Федеральному резерву все возможности для неограниченной денежной и кредитной инфляции. Помощь обанкротившемуся правительству Польши и отказ США считать его банкротом, так что может статься, что американским налогоплательщикам предстоит нести бремя соответствующих расходов до бесконечности, являются грозным предзнаменованием, поскольку лишь масштабная инфляция будет способна спасать иностранных должников и американские банки, являющиеся их кредиторами.

Поскольку градуализм последователей Фридмена не позволит рецессии, которая не будет достаточно резкой, сбросить задолженность, это означает, что перед американской экономикой все отчетливее будут вырисовываться два варианта, – либо долги будут выплачиваться в условиях депрессии того же типа, как была в 1929 г., сопровождающейся сильной дефляцией, либо Федеральный резерв прибегнет к масштабной инфляции, видя в ней средство решения проблемы задолженности. Используется риторика, заимствованная у сторонников твердых денег, или нет, нерешительность и компромиссы, присущие рейганомике, со всей очевидностью говорят о том, что из этих вариантов будет выбран вариант масштабной инфляции денег и кредита и, следовательно, возврат к двузначным если не больше темпам инфляции, что еще больше повысит процентные ставки и воспрепятствует восстановлению. Можно ожидать, что в случае прихода к власти демократической партии они прибегнут к инфляции с еще большим энтузиазмом. Поэтому мы должны готовиться не к такой депрессии, которая будет похожа на депрессию 1929 г., но к депрессии, которая будет сопровождаться масштабной инфляцией. Пока такая депрессия не началась, программа, предлагаемая экономистами австрийской школы и предполагающая переход к золотому стандарту, запрету Федерального резерва и политику laissez faire, будет отвергаться экономистами, политиками и широкой публикой как слишком жесткая и драконовская. Но эта программа поражает своим удобством и умеренностью, если сравнить ее с экономической преисподней перманентной инфляции, стагнации, огромной безработицы и инфляционной депрессии, на которую готовы пойти кейнсианцы и неокейнсианцы, являющиеся поклонниками Фридмена. Возможно, нынешний и будущий экономический холокост заставит американскую публику отвернуться от провалившихся рецептов и обратиться к выводам австрийской школы и рекомендациям в сфере экономической политики, сделанным на их основе.

Мюррей Ротбард,

Стэнфорд, Калифорния,

сентябрь 1982 г.

Часть первая

Теория экономического цикла

Глава 1

Позитивная теория экономического цикла

Исследование природы экономического цикла должно базироваться на адекватной общей экономической теории. Простое созерцание гор статистических данных, часто называемое «беспристрастным изучением», совершенно бессмысленно. Цикл развертывается в мире экономики, поэтому экономическая теория цикла, объясняющая это явление, обязана быть интегрированной с общей экономической теорией (любопытный факт состоит в том, что случаи или даже попытки такой интеграции являются скорее исключением из правил). В последние два десятилетия экономисты раскололись на множество изолированных сообществ – ни одна подотрасль экономической науки не имеет почти никакого отношения ни к какой другой. Теории экономического цикла Шумпетера и Мизеса остаются единственными примерами теорий цикла, интегрированных в общую экономическую теорию[12 - Развитые теории экономического цикла есть у многих неокейнсианских авторов. Однако их теории интегрированы не с общей экономической теорией, а с холистическими кейнсианскими системами, которые сами имеют весьма частный характер.].

Огромное множество специалистов по циклу, с презрением отвергающих любую системную интеграцию как чисто дедуктивную и слишком упрощенную конструкцию, тем самым вольно или невольно отвергают экономическую теорию как таковую, поскольку если можно изобрести теорию цикла, не имеющую отношения к общей экономической теории, то такая общая экономическая теория сама должна быть неверной, – ведь тогда перед нами будет общая экономическая теория, которая не в состоянии объяснить такое жизненно важное экономическое явление, как цикл. Для институционалистов, представляющих собой чистых собирателей данных, да и для почти всех представителей других школ, этот вывод является весьма желательным. Однако даже институционалисты, осуществляя исследования и давая рекомендации, должны хотя бы иногда использовать экономическую теорию (на самом деле они довольствуются некой мозаикой, составленной из произвольно введенных ad hoc допущений, внезапно пришедших в голову интуитивных догадок и подобранных там и сям результатов размышлений коллег, принадлежащих к самым разным школам и доктринам). Существует чрезвычайно мало экономистов (а может быть, таких нет вовсе), которые понимали бы, что теория экономического цикла, разработанная Мизесом, представляет собой не просто «одну из» теорий, что в отличие от большинства теорий цикла она связана огромным числом связей с общей экономической теорией[13 - Ни грана этого понимания не обнаруживается, например, в таком широко известном исследовании, каким является работа Готфрида Хаберлера. См.: Haberler, Gottfried, Prosperity and Depression (2nd ed., Geneva, Switzerland: Ligue of Nations, 1939) (Хаберлер Г. Процветание и депрессия. Челябинск: Социум, 2005).]. В действительности теория Мизеса и есть тот самый экономико-теоретический анализ неизбежных экономических последствий банковской кредитной экспансии, искажающей функционирование свободного рынка. Формулируя свои утверждения, последователи теории Мизеса подчас страдают излишней скромностью, когда они не оспаривают утверждений, согласно которым эта теория представляет собой «всего лишь одно из многих возможных объяснений экономического цикла» и каждому циклу должна соответствовать своя теория, объясняющая его специфическими причинами. В этой области, как и во множестве других, эклектизм совершенно неуместен. Поскольку теория Мизеса является единственной теорией цикла, которая выводится из общей экономической теории, она оказывается и единственной теорией цикла, способной корректно объяснить этот феномен. Если мы не собираемся отказываться от общей экономической теории, мы обязаны отвергнуть все предлагаемые объяснения цикла, которые не интегрированы с общей теорией.

1.1. Экономические циклы и колебательные процессы в экономике