Кавказский уроженецъ – поэтъ Константин Айбулат

…очами Акбулат их провожал.

…стал мрачен лик суровый Акбулата.

…. Стоял недвижим Акбулат смущенный.

….Скажи: тебя не любит Акбулат?

…Селим не возвращался. Акбулат спокоен.

….Смутился Акбулат —потупил взор.

…К коню в смущенье Акбулат бежит.

…Узнал ли ты, несчастный Акбулат

…Пылала ярко сакля Акбулата.

…Сгорел аул – и слух о нем исчез;

Его сыны рассеяны в чужбине.

Альбом Розена К.

Еще одно очень интересное совпадение, в музее ИРЛИ СПБ мною был обнаружено дело Константина Розена (альбом) домашний альбом, куда вписано много стихотворений, рисунков, литография, на францусзком, на руссском языках (они будут предоставлены в конце) альбом, оказывается, был продан в 1960-х годах музею, собирателем русской старины, Саркизовым – Серазини И. М. очень интересная находка, тем более, что после обнаружения мною, ранее интереса к себе не вызывала, до меня ни один архивист или сотрудник музея, внимательно не изучил. Это стоило мне не мало денег, нервов, и поездок в Санкт-

Петербург, мне просто отказывали в допуске к этоиу фонду, а между тем, альбом Розена К., который до сих пор никому не был нужен, стал очень популярен, рисунки из этого альбома были использованы в книге «Лермонтовский альманах», изданного ИРЛИ.

Продолжение этого в российском военно- историческом архиве нашлась такая надпись: что Константин Розен был допущен вольно экзаменующимся в высшее упомянутое Николаевское училище, и сдав экзамен десятого ноября 1838 года был зачислен унтер- офицером, судя по письму, написанного П. К. Александровым на имя Николая 1, (оно приведено выше) Николай 1 в ответе Бенкендорфа не возражает принять Айбулата Константина о приеме на военную службу, при сдаче экзаменов « в инженерный или полевые полки, не иначе.» Таким образом, выходит такая картина, Айбулат Константин (Розен?) сдалвсе экзамены в Николаевском училище, полевые экзамены с участием в юнкерских походах выдержать не смог, как я предполагаю (об этом говорят рисунки в альбоме Розена К. и в стихах в альбоме, посвященных его товарищами, хронологические даты совпадают), хотя конечно есть вопросы, есть сомнения. Был Константин Розен (отчество тетрадь) подпоручик (1819—1852) – нет про этого Розена в архивах ничего, тем более связи с литературой. Однозначно то что Айбулат Константин в феврале 1839 года был зачислен на службу там же в военное министерство по гражданской части, где условия службы были гораздо проще. Полагаю, что ранения, полученные двухлетним Айбулатом в Дада- юрте, отразились в судьбе Айбулата. Его воспитатель М. К. Розен очень хотел видеть в нем военного наследника, на тот момент сыновей у барона не было. Сотрудники военного министерства тоже естественно считали себя военными, хотя и числились в гражданском штате этого ведомства. И при случае непременно называли свой гражданский чин на военный манер например, коллежский асессор мог представиться как майор.

Хотелось бы, чуть подробнее описать один из карандашных рисунков в альбоме Константина Розена, на мой взгляд, очень интересный рисунок подписан Барон дэ Розен на французском языке «Привал въ красном кабачке 19 июня 1837 года в 8 часов вечера». На рисунке четко изображены курсанты, отдыхающие на марше, козлами выстроены ружья, офицеры и курсанты, кто-то пьет, кто-то кушает, кто- то лежит, кто- то сидит, и опять прослеживается связь с Лермонтовым. «Красный кабачок» в поэме «Монго». Также А. С. Пушкин упоминает «Красный кабачок» в своем произведении «Русскому Геснеру»:

Не могу сказать уверенно, встречались ли вместе в трактире «Красный кабачок» Пушкин, Лермонтов и Айбулат, но могу однозначно утверждать, что Айбулат часто посещал в кругу своих товарищей этот «элитный» трактир.

Все что смогу – это предоставить вашему взору эту неопубликованную нигде целиком тетрадь.

Александр Чеченский

История 17-го Драгунского Нижегородского полка. Том 9. 1896 год. Командовал полком Н. Н. Раевский.

«…Полковым адъютантом был в то время поручик Чеченский, действительно природный чеченец, крестник Николая Николаевича Раевского, который, приняв на свое попечение маленького пленника, в то время, когда командовал Нижегородским полком, позаботился дать ему хорошее образование. Чеченский кончил курс в Московском университете, но сохранил за собою все типичные черты своего племени. Это был отличный офицер, первый охотник и наездник в полку, но нрав имел чересчур суровый и пылкий. Впоследствии он перешел в Россию и умер в 20-х годах генералом, командуя Литовским уланским полком. Это самый Чеченский, о котором так много говорит Денис Давыдов в своем знаменитом «Дневнике партизанских действий»…

Из Московского же университета были два брата Любецкие – тоже прекрасные боевые офицеры, отличные товарищи, красавцы и замечательные наездники. Офицеров из кадетских корпусов, где тогда давали образование далеко не заурядное, особенно по математике, в полку было несколько; из них выдавались четверо: шляхетского корпуса – Никитин, необычайно маленького роста, но подвижный и юркий, общий любимец и баловень полка за его неистощимую веселость и добродушный нрав; и из них, принявшему после Чеченского должность полкового адъютанта, и принадлежат именно обширные записки, обнимающие время, проведенное им на Кавказе и в Сибири под начальством Глазенапа…».

В своем письме А. И. Якубовичу 14 марта 1824 года Денис Давыдов писал: «Куда бы хорошо сделали, если бы в свободные часы взяли на себя труд описать ваши наезды и поиски! Любопытно видеть разницу партизанской войны в вашей стороне с партизанскою европейскою войною: (на фр.)» Последнее только экзотическое растение, ее истинная родина – Кавказ…».

Ермолов настоятельно просил царя отправить Дениса Давыдова на Кавказ как, генерала имеющего опыт партизанской войны, но по какой то причине Александр 1 не дал на это своего согласия.

Методы ведения партизанской войны в европейских странах считались наравне с бандитскими, так как воевать тогда принято было на поле битвы, а все что вне считалось «азиатскими варварскими приемами».

Захаров – чеченец из Дада-юрта, художник, академик

Конечно же в ходе исследований про Айбулата я не мог обойти вниманием его знаменитого односельчанина и вполне допускаю что они являются близкими родственниками, я имею ввиду Захарова Петра Дада-юртского художника – академика (1816—1852?), сирота, написавший портрет юного Лермонтова в форме корнета лейб- гвардии. Работал в военном министерстве в департаменте военных поселений 1840г., руководил которым генерал- адъютант граф Клейнмихель. В этом департаменте Захаров рисовал офицерские и солдатские формы, непосредственно работу возглавлял кригс-комисар Храпачев, который в тот момент являлся руководителем Комиссариатского департамента, в котором работал Айбулат К., возможно что по рекомендации Айбулата перед Храпачевым. Захаров был принят художником по рисованию военной формы. Более подробно вы это можете прочитать в прекрасной работе «Захаров- Чеченец», в книге написанной известным писателем Кантой Ибрагимовым. Полагаю с Айбулатом, Захаров точно имел возможность поддерживать отношения с Айбулатом с 1828—29 годов в Москве, возможно что они помнили друг друга еще и по Дада-юрту. Уверенно могу утверждать что Захаров рисовал портрет Айбулат, но подтверждения в виде изображения, предъявить, на сегодня не готов, предстоит громадная работа по изучению музейны фондов.

Судя по записям в дневниках Петра Николаевича Ермолова, отношение к Захарову было очень благоприятным и чувствуется какое-то, даже тепло, и сопереживание за будущее Захарова со стороны воспитателя, и ошущается гордость за его достижения в портретном мастерстве.

В рукописном отделе в Пушкинском музее изобразительных искусств г. Москвы, запись известного коллекционера и искусствоведа Эттингера Павла Давыдовича (1866—1948), он оставил сотни дневниковых записей о лучших художниках и портретистах России:

«…Къ числу русскихъ портретистовъ, работавшихъ въ середине прошлого столетия, чьихъ творчество и жизненный путь до сихъ поръ еще не исследованы полностью принадлежитъ и Петръ Захаровъ, родившийся въ 1816 году и безвремянно умерший въ 36 летнемъ возрасте въ 1852 году. Захаровъ чеченецъ взятъ во время обороны Дада-Юрта въ 1819 году…».

В конце 2014 года в Петербурге состоялось знаменательное событие, Русский музей получил отреставрированное здание Михайловского (инженерного) замка и была организована большая выставка. Признаюсь вам, две недели я ждал открытия этой выставки, потому что должна была быть выставлена замечательная картина художника Чернецова «Парадъ на Марсовомъ поле», на которой он изобразил всех видных деятелей России и одним из нарисованных Чернецовым персонажей за номером 202 является никто иным как художник Захаров-Дадаюртский.

В музее Некрасова СПб мне разрешили подержать в руках рисунок с изображением молодого поэта Некрасова, также работы Захарова. П.З.

В Пушкинском доме в СПБ мне дозволили прикоснуться к двум рисункам с изображением молодой женшины работы предположительно кисти, художника Захарова, в этом же музее мне довелось воочию увидеть портрет Лермонтова работы Захарова.

В музее Пушкина на Мойке 12, главный хранитель любезно предоставил мне литографированный портрет Ермолова, работы Захарова.

В музее Русского творчества в г. Киев, я узнал что и здесь находится портрет работы Захарова, увидеть его мне не удалось он находился в хранилище, гордости за моего земляка стало еще больше во мне.

В Тамбовской галерее мне показали автопортрет, работы Захарова и даже разрешили сделать фото в обнимку с «земляком».

В национальном музее Чеченской республики также представлен автопортрет Захарова в «бурке».

Бата Шамурзаев – это еще одна жертва трагической истории Дада-юрта,. Из нескольких десятков выживших детей Дада-юрта, только трое остались в исторической памяти сохранив свои имена, двухлетний Айбулат, 3—4 летний Захаров-чеченец (безимянный), и самый взрослый из них 9—10 летний ребенок по имени Бата сын Шахмарза. Вот что пишет в своей книге «Двадцать пять лет на Кавказе» Арнольд Зиссерман, участник Кавказской войны, военный историк, писатель: «…Военные знакомства сводятся весьма легко и скоро; особенно на Кавказе местные условия были таковы, что широкое гостеприимство и легкость сближения совершались совершенно естественно. Въ такомъ месте, какъ напримеръ укрепление Куринское, изображавшее собою нечто въ роде монастыря, брошенного среди безбрежного моря на островъ, изредка посещаемый судами, появление нового свежего человека было приятнымъ событиемъ, темъ более, если человекъ былъ „штабный“, следовательно, обладающий запасомъ всякихъ сведений. Рядомъ съ деломъ, которымъ я весьма энергично занялся, я не терялъ времени и на новые знакомства, и на собирание некоторыхъ сведений о местности и ближайшихъ неприятельскихъ аулахъ, въ чемъ помогъ мне качкалыковский наибъ чеченецъ Бата, имевший чинъ штабсъ-капитана милиции. Этотъ Бата былъ въ своемъ роде замечательный типъ горца: хитрый, лукавый, всемъ и везде льстивший, съ постоянно заискивающею улыбкой на устахъ. Молодымъ человекомъ, въ разгаръ войны съ нами, бежалъ онъ отъ своихъ къ русскимъ, заявляя служить верой и правдой; его приняли, онъ сумелъ подделаться къ начальству, произвели его въ милиционные офицеры, награждали, баловали; но въ одинъ прекрасный день онъ исчезъ, явился къ Шамилю съ раскаяниемъ, обещаниемъ служить верой и правдой, загладить вину и принести пользу приобретенными среди русскихъ сведениями. Имамъ его принялъ, обласкалъ, а чрезъ несколько времени до того довел свое благоволение, что назначилъ его наибомъ, приглашалъ на совещания, бралъ съ собой въ серьезнейшие движения противъ русскихъ и т. д. Въ 1850—51, кажется, годахъ, Шамиль, зная о готовящейся противъ него въ Чечне значительной русской экспедиции, сделалъ распоряжение о сборе несколькихъ тысячъ человекъ изъ дальнихъ дагестанскихъ и лезгинскихъ горныхъ обществъ, а для продовольствия ихъ поручилъ наибу Бата заготовить покупкою хлеба, и отпустилъ ему на это изрядную сумму серебряныхъ рублей. Кушъ на глаза чеченца показался слишкомъ заманчиво-соблазнительнымъ, и Бата, вместо покупки хлеба, счелъ за лучшее спрятать деньги въ карманъ, а свою особу поручить покровительству великодушныхъ урусовъ, имеющихъ слабость говорить: „кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ“. Явившись къ нашему начальству, онъ обещалъ служить верой и правдой и, какъ бывший наибъ и приближенный къ Шамилю человекъ, принести имъ великую пользу своими сведениями о неприятеле. Его приняли; и повелъ онъ свои дела такъ, что въ 1855 году я застал его штабсъ-капитаномъ и нашимъ наибомъ надъ всеми аулами покорныхъ чеченцевъ, поселенныхъ вдоль Качкалыковского хребта, пользующимся расположениемъ и довериемъ всехъ начальниковъ. Хитрый Бата тогда уже виделъ ясно, что дело Шамиля потеряно, что борьба утратила всякие шансы на успехъ, и что, не взирая на войну съ Турцией, на вражду инглизовъ, на разные интриги эмиссаровъ, распространявшихъ воззвания не только къ туземцамъ, но и къ офицерамъ и солдатамъ изъ поляковъ въ рядахъ нашей армии, – не далеко время, когда непокорному Кавказу вообще, а Чечне въ особенности, придется склонить буйную голову и изъявить покорность. Поэтому только, конечно, онъ уже и не помышлялъ о новой измене и старался угождать всемъ и везде сколько можно…».

Произведения Айбулата в песнях

В книге «Русская поэзия в отечественной музыке» (до 1917г) в 1 выпуске, выпущенное издательством «Музыка» (г. Москва 1966г.) в главе поэты и авторы слов моему большому удовольствию написано автор Айбулат Константин «Смерть» (Она придет неслышно) композитор Вильбоа Константин Петрович (1817—1882) написал песню в 1859г., ноты изданы в Санкт-Петербурге в издательстве Стелловского Ф. Т. (1826—1875). В этом же справочнике в третьей главе записано автор Розен Константин «Сумраком ночи объят старой обители сад», композитор Тарутин А. А., а ноты отпечатаны в Санкт-Петербурге в издательстве Ю. Г. Циммермана (1851—1923). В нотном отделе Российской национальной библиотеке найдены ноты на стихи Айбулата, в заглавии написано, что песня на слова К. Розена, музыка А. А. Тарутина «24 Монаха» (Легенда) песня написана специально для артиста Императорских театров Д. И. Бухтоярова

Пушкин А. С.

В «Литературном наследии» мне попалась интересная заметка со ссылкой на книгу Анненкова Павла Васильевича, человек который является первым биографом Пушкина:

«…Под действием этого снисходительного взгляда на людей, и внешние формы жизни должны были приобресть и особенное достоинство, и особенную прелесть. В обхождении Пушкина была какая-то удивительная простота, выпрямлявшая человека, и с первого раза установлявшая самые благородные отношения между собеседниками…». Далее Анненков рассказывает о том, как принял Пушкин у себя поэта Кольцова. В примечании на стр. 165—166 Анненков приводит ряд примеров, как «…Пушкин поощрял молодых поэтов барона Розена, Ершова, Губера, Даль…».

Вероятно упоминаемый Аненковым, Барон Розен является Константином Айбулатом, уже хотя бы потому что, другие два Барона Розена Андрей Евгеньевич и Егор Федорович не вполне молоды, литераторы являлись к тому времени уже вполне известны опубликованными стихотворениями и своими произведениями.

Предполагаю что стихотворение Айбулата «Правда и демоны», внимательно читая эти строки, насколько прочувствованная боль утраты, вполне допустимо что Пушкин вполне мог быть не только знакомым, но и учителем. Странно, даже очень странно что цензура пропустила столь едкое и неудобное, колкое, для столь бдительного, и чуткого 3-го отделения. Хочу подчеркнуть что это далеко не единственный отклик на смерть Пушкина, при жизни Николая 1 (он умер в 1855), и при живом Бенкендорфе (он умер в 1844) который цензура допустила в печать. Опять же сошлюсь на статьи В. Э. Вацуро: «Из неизданных откликов на смерть Пушкина» что по личному распоряжению министра просвещения С. С. Уварова, все отклики на смерть Пушкина, должны были проходить особую цензуру председателя Цензурного Комитета и самого министра Уварова. При этом все отзывы о Пушкине переходившие границы «строжайшей умеренности» запрещались. Стихотворение «Правда и демоны» вряд ли можно уличить в «умеренности» выражения :

«Ему – на лоне славы вечной.А вам – в хаосе тьмы кромечной

В грязи змеиного гнезда».

В своей статье про Айбулата В. Э. Вацуро пишет: «…что наиболее удачное стихотворение Айбулата „Правда и демоны“ напечатанное в журнале „Современник“ 1841 года том 22, где иносказательном изображении гения-поэта угадывается Пушкин А. С. и что звучит резкая инвектива против его врагов..».

В письме П.А Плетневу, Яков Грот 26 января 1841 года пишет: «…Поэзия Кольцова мне мне не по нутру. «Руский штыкъ» К. М. Айбулата (б. Розена) есть слабое подражание Пушкину, ничтожное по идее и по многимъ стихамъ и вообще показывающее нетвердые шаги ученика…». Интересно часть фразы Плетнева «…Не твердые шаги ученика…», не хочет ли нам профессор словесности Плетнев этими словами сказать, что Айбулат ученик Пушкина и как еще одно основание утверждать о знакомстве.

В своей статье,,Гибель Пушкина,, Б.В.Казанский (1889—1962) пишет: «… Любопытно, что едва ли не первый, намек проникший в печать, что Пушкин пал на поединке, заключается в строках стихотворения Илья Модестовичем Бакуниным (навеянных стихами Лермонтова?) Напечатанных в 1838 году в сборнике,,На все и время и пора,, анонимно без заглавия..» :