Рождённые свободными

К вечеру лошади выбились из сил. Неплохо бы подкрепиться. Осень хозяйничала в городе уже два месяца, приближалась зима. Чуткий нос гнедого уловил запах луга, запах мокрой травы. Летом здесь паслись коровы, да и сейчас иногда они заглядывали на эту лужайку. Хоть трава и была жухлая, но лошади жадно щипали её, они скудно питались, поэтому даже такой корм сочли лакомством.

Заночевали здесь же. На воле спалось спокойно, можно даже прилечь. Земля делалась холодной по ночам, но вместе было теплее.

***

Месяц вольной жизни промчался проворнее арабского скакуна, табун беглых лошадей наслаждался свободой. Всё на этих просторах дышало вольностью – и воздух, и вода в протекавшей поблизости реке, и даже пожелтевшая трава.

Отдыхали беглецы под сенью большого клёна. Ему было никак не меньше века, а чтобы охватить его ствол не хватит никаких человеческих объятий, будто бы дерево вобрало в себя всю мощь природы. Этот клён видел на своём веку много маленьких трагедий и больших бурь. Он стоял здесь сотню лет до появления лошадей и простоит ещё столько же. Клён, словно мощный защитник, укрывал своими толстыми ветвями от влажного ветра и проливных дождей. За день накапливал тепло и ночью отдавал его уставшим животным, сбившимся вокруг него в плотное кольцо.

Когда выпал снег наступили первые студёные дни. Зимы в этом краю суровые и многоснежные, а ветра промозглые. Река обмелела и покрылась тонкой коркой льда. Находить корм становилось труднее, животные искали пропитание, заходя вглубь леса, но и здесь они были не одни.

Ледяной северный ветер принёс знакомый запах. Когда Пегас учуял человека, он настороженно фыркнул, уловив угрозу, исходившую от охотника. Спустя мгновение появился и сам зверобой с ружьём на плече. Едва завидев его, лошади встревожились, замерли, казалось, даже дышать перестали от напряжения. Что готовила им эта встреча? В тишине лесной чащи щёлкнул затвор ружья – пронзительный сигнал к действию. Лошади неслись настолько стремительно, насколько им позволяли их ноги, дрожавшие от голода.

Потом бродили рядом с городом, питаясь, чем придётся. Походили близко к домам, чем вызывали недовольство их жильцов. Люди опасались, что лошади могли разносить заразу или поранить кого-то из детей, оказавшихся рядом.

Некоторые предприимчивые дельцы воспользовались ситуацией. Они объявили сбор средств для содержания животных, оказывается, кому-то была не безразлична их судьба. Горожане охотно переводили деньги на счёт, указанный в объявлении. Собрав крупную сумму, инициативные граждане растворились, а вместе с ними исчезли и деньги.

Лошади ночевали в заброшенном сарае, ближе к городской свалке, а утром, едва солнце выглядывало из-под одеяла туч, они подходили к зданиям, ища тепла и корма. Измученные и больные животные долго скитались по улицам. У Радости воспалилось копыто, и она, прихрамывая, плелась в конце мрачной процессии. Казалось, у неё хватало сил только переставлять копыта. А если бы кто-то заглянул под спутавшуюся чёлку, что закрывала ей обзор, то он увидел бы, как почти человеческая печаль залегла на дне её тёмно-карих глаз.

Жители всячески подкармливали бродяг. Однако никто не дал себе труда выяснить, кому принадлежал этот табун. Никто не пытался облегчить их печальную участь.

Вечерами Радость лежала на подмёрзшем асфальте. Трещина на её копыте увеличилась и загноилась, поэтому страдалица редко вставала и выглядела обречённой. Ледяная корка вокруг неё растаяла, и образовалась лужица, от которой исходил пар.

Пегас, Иберия не бросали её, а Элегия даже нежно заботилась о товарке. Она делилась с Радостью кормом, был ли то подгнивший помидор или свежий вкуснейший лист капусты, извлечённый из мусорных баков. Такая трогательная дружба поражала прохожих.

– Мама, посмотри, она же совсем не может ходить, – сказала девочка, показывая на Радость.

Девочка всегда держала в кармане кусочек рафинада, свежую морковку или хлеб. Не сдерживая слёз жалости, она гладила хворавшую лошадку, расчёсывала пальцами её спутавшуюся гриву. Кобыла не реагировала на ласку, лишь позволяла прикасаться к себе. Она даже не стала есть сахар, который ей на ладони предложила девочка.

Девочка переживала, плакала, и даже решила написать письмо своему дяде, где в красках описала своих любимцев, просила совета, и вложила фотографии бродячих лошадей.

Солнечные блики плясали на подоконнике. Яркий свет отражался от белых листов бумаги, вырванных из школьной тетради. Крупные каракули, выведенные детской рукой, вытянулись в кривую полоску и издалека казались загадочными символами. Рядом лежали снимки, сделанные племянницей. Кофе в кружке давно остыл, пора собираться в дорогу.

***

Этот человек появился в городе незаметно, никто не ждал его. Он приехал на большом фургоне, куда поместится целый дом. Василий недолго искал лошадей, как и писала племянница, они обитали в заброшенном сарае на окраине. Животные выглядели голодными, грязными и измождёнными. Радость не вставала уже неделю, она была очень слаба и шансы на исцеление, таяли также стремительно, как и наст под ней. Спину хворавшей кобылы облюбовал в качестве лежанки крохотный пушистый комочек. Котёнок поднял на Василия сонные зелёные глаза, окинул его скучавшим взглядом сверху вниз и спокойно положил голову на скрещенные лапы.

Иберия настороженно фыркнула, а Пегас, прижав уши, готовился к атаке. Сейчас он был прекрасен.

– Тихо, тихо, – проговорил человек и осторожно, не делая резких движений, пошёл к коню.

Жеребец был напряжён, словно струна, которая в любой момент порвётся. Пегас готов обороняться, теперь он без боя не сдастся. Но Василий действовал осмотрительно, двигался медленно и плавно, Пегас не заметил, как он оказался возле него. Кончиками пальцев он легко дотронулся до шкуры гнедого, а затем не встретив сопротивления, погладил его. В глазах Пегаса было столько боли, печали и недоверия, как во взгляде человека, которого предали.

Заручиться доверием лошади непросто, а сломленной и подавно. Но Пегас и Василий были в чём-то похожи – оба потеряли веру в людей.

Одиночество оставило отпечаток на облике Василия. Лицо мужчины напоминало суровое изваяние, высеченное умелым скульптором из мрамора, на щеке тянулся длинный шрам, жестокое напоминание о войне, в коей ему довелось участвовать. Он редко улыбался, хотя в глубине золотисто-карих глаз всегда таилось веселье.

Василий подготовился к этой встрече, он учёл советы племянницы и взял с собой пачку рафинада. Достав пару кусочков сахара, медленно поднёс ладонь к Пегасу. Он хотел расположить к себе непокорного коня, так как понял, что остальные лошади последуют именно за ним.

Пегас недоверчиво понюхал сладости, тихо фыркнул и гордо отвернулся, но человек не отступал, он добавил к рафинаду морковь. Свежая сахарно-сладкая морковка – любимое лакомство жеребца. Голод был столь силен. Конь понюхал угощение и быстро, словно боясь наказания, слизнул с ладони.

Василию удалось добиться расположения этого трепещущего существа. Он угостил его ещё одной морковью. Василий обрадовался, ведь в его сердце давно образовалась пустота, которую он жаждал наполнить. Человек не может жить с вакуумом в душе, он ищет чем заполнить его, и к лучшему, что рядом оказалось доверчивое создание, нуждавшееся в защите. Ведь когда ты помогаешь другим, ты помогаешь самому себе.

Василий поманил гнедого, тот шёл следом, опасливо оглядываясь, словно ожидая подвоха. За ним потянулись Элегия и Иберия. Несчастные, уставшие кобылы последуют за своим вожаком, даже в адово пекло. Когда Пегас понял, куда его ведут, он взбрыкнул и отказывался двигаться с места. Василий просил, мягко, но настойчиво тянул его за гриву. Жеребец упрямился и не хотел ступить и шагу. Фургон казался ему железным чудовищем, готовым проглотить всё живое.

– Ну же, мальчик! Не бойся! Это всего лишь машина, – успокаивал Василий, и улыбнувшись, постучал по корпусу.

Пегас заржал и, казалось, он бросится наутёк, но человек ласково погладил его и что-то шепнул на ухо. Конь фыркнул, похоже, ему всё сложнее бороться за свободу. Наконец, он покорился и зашёл внутрь. Следом вошла Иберия. Она, словно истинная леди, сохраняла спокойствие. Элегия оглядывалась, боясь потерять из виду Радость. Василию пришлось помогать ей добраться до коневозки. Кобыла настолько ослабла, что шагала только с поддержкой и частыми перерывами для отдыха. Одного взгляда на бедняжку было достаточно, чтобы понять – ей требовалась помощь ветеринара. Сквозь тонкую засаленную шкуру, цвет, которой невозможно было определить из-за застывшей грязи, просвечивали ребра, и ноги уже не держали её.

Маленький котёнок бежал за табуном, к которому успел прибиться. Он громко и протяжно мяукал, словно лишился заботливой матери.

– Хорошо и тебя возьмём, – улыбнувшись, сказал Василий.

Он наклонился и взял в руки котёнка. Малыш доверчиво прижался к нему, ища защиты. Василий нашёл небольшую коробку, постелил туда свой шарф, положил котика и поставил на переднее сидение.

Им предстояла долгая дорога. В просторном салоне для каждой лошади был отведён бокс. В рептухах запасено вдоволь сена и овса, чтобы питомцы могли утолить голод. Перед каждым животным поставлена большая кормушка.

Иберия набросилась на корм, с жадностью, оглядываясь по сторонам, словно страшась, что кто-то может отобрать её излюбленное лакомство. Даже пресный овёс казался ей сахарной морковкой. Насытившись, лошади спокойно устроились отдохнуть на устланном сеном, тёплом полу машины. Для безопасности перевозки пришлось привязать животных к поручню длинной верёвкой, которая позволяла лежать и поворачиваться.

Фургон оказался просторным, чистым с несколькими окнами, такими большими, что можно было любоваться просторами, покрытыми изысканным снежным кружевом. Радость удобно улеглась на полу, даже попробовала сена из рептуха. В пути они сделали несколько остановок, чтобы лошади прогулялись, размяли затёкшие мышцы, только Радость осталась в фургоне, потому что спала. Пегас держался поближе к лесу, готовый при любой опасности бежать.

Закурив сигарету, Василий издали наблюдал за гнедым. Сильный гордый скакун, пусть живёт себе вольно.

***

Их привезли в красивый край, где располагался небольшой скотный дворик. Они были первыми лошадьми, волею случая, очутившимися здесь. Василий поселил их в загоне с козами и коровой на то время, пока он мастерит денник. В хлеву было тесно, шумно и весело, как в большом общежитии. Каждый обитатель загона обладал своим характером. Корова Маруська любила мычать громко и протяжно, словно запевала какую-то песню, козы обычно вторили ей, каждая на свой манер.

Постепенно лошади привыкли к новой обстановке, хотя поначалу относились к очередному хозяину настороженно. Однако Василий заботился о них так, словно бы это были его собственные дети, часто общался с ними, когда расчёсывал гриву или убирался.

– Как же тебя зовут? – задумчиво нахмурился он и пожалел, что гнедой не умеет разговаривать.

Василий был уверен, что ему есть что поведать. Он внимательно посмотрел на жеребца и отложил метлу в сторону. По обыкновению он сам чистил хлев, хотя у него были помощники – волонтёры из ближайшего города.

Конь – совершенное создание природы, полон грации, энергии и жизненной силы. Подчинить такое животное будет сложно, да и не нужно. Василий воспринимал жеребца, как равного себе, разница была в том, что дивное создание лишено дара речи и не назовёт имени, которым его когда-то нарекли. Жеребец обладал норовом, гордостью и особенной непокорной красотой. На ум пришли сразу несколько образов. Пожалуй, такого коня можно представить в упряжке Феба, или на нём верхом восседал сам Бог войны – Арес, или бородатый богатырь в тяжёлой кольчуге, о котором сложена ни одна былина. Такому красавцу нужно звучное имя.

– Я тебя назову – Зевс! – торжественно произнёс он.

Пегас недовольно фыркнул и отвернулся, выказывая своё недовольство.

– Нет? Опал, Нефрит, Зорро, Джинго, Шторм? – закончил он и вопросительно уставился на жеребца.

Конь опустил голову, нервно дёргая хвостом.

– Не нравится? Ну что ж, быть может, Гастон, Важный, Бриз. Нет, не то! Бриз не подойдёт. Быстрый? Опять нет! Зефир?

Жеребец отвернулся от человека, словно был недоволен его недогадливостью. Василий посмотрел на гнедого. Его мощь и грация могли служить вдохновением для художников и поэтов. Он представил, как на закате величественный конь скакал галопом, его гриву трепал вольный ветер, а за спиной распускались роскошные серебристые крылья. Крылья…

– Пегас!!! – воскликнул Вася, а конь вскинул голову и заржал, повернувшись к нему. – Да, определённо, это твоё имя.