Олень двугорбый. Сборник всего на свете

Толстый дядька принялся водить жужжащей машинкой по Сашкиной голове и напевать «Когда сады-ы-ы-ы цвет-у-у-у-у-т», или что-то вроде того. И показывать пальцами правой руки как играет, будто на трубе. Сашкин сосед дядя Толя эту песню всё время напевает и также рукой показывает.

А вот Павел Борисович оказался плохим парикмахером и случайно отрезал оба уха и кончик носа слегка.

– Как в «Ералаше», помнишь? На, дома пришьёшь, – расхохотался заведующий странными буквами и положил уши Сашке в карман. – Ну, беги, давай, щегол.

Боясь расплакаться от боли, Сашка вновь поплёлся к Марье Ивановне. Он не был плаксой, что очень правильно, а вот забывчивым совсем малость был. И забыл к окулисту («Акуле», как ему подумалось) зайти на обратном пути.

– Кто это тебя так? Не уж-то Ананьев Павел Борисович? Вот ведь алкаш, с утра, небось, уже нализался. Криворукий. Садись-ка в кресло, сейчас за травматологом нашим, Ефимом Ивановичем, сбегаю. И за Арамом Карапетовичем тоже надо, пусть посмотрит.

Марья Ивановна не побежала, как обещала, а пошла своим обычным шагом. А Сашка сел в кресло и захныкал. Так хорошие мальчики не поступают, потому что из них должны вырастать настоящие мужчины и защитники Отечества. И девочек не должны обижать. Иначе все мужчины будут такими, как этот Ананьев Павел Борисович, который уши детям отрезает.

Тётя Маша вернулась с Арам-как-его-там, Ефимом Ивановичем и зачем-то Павлом Борисовичем. В руке Павел Борисович держал ножовку, Сашкин папа такой же деревяшки разные пилит и Сашке иногда давал попилить.

– Теперь мне из-за тебя, хлюст, влетит, – прогрохотал Павел Борисович, – с глазёнками у него не так что-то, за этой своей Алексей-Алекян… тьфу…

– Александра Алексеевна…

– Да, за ей послать бы ещё надо.

– Сейчас пошлём, – сказала Марья Ивановна, – но вначале разрешите, я своим делом займусь. Вы, Арам Карапетовеч, пока раны его осмотрите. Так и думала, все зубы кариес поразил. Надо срочно удалять. Все. И введите ему побольше и посильнее обезболивающего. Местного.

– А чего их удалять, – попытался возразить Сашка, – они же молочные почти все – сами скоро выпадут.

– Да как ты смеешь со старшими так разговаривать?! Или забыл, где находишься?!

Что, Арам Карапетович, скажете?

– Очень сильный плохой запущенный случай. Гангрена газовая. Мы посовещались с доктором Ефимом, моим двоюродным братом, ампутация незамедлительно необходима всех конечностей.

Всеми конечностями на языке врачей называются ноги и руки. Пока Марья Ивановна удаляла зубы, Павел Борисович отпиливал ножовкой конечности, напевая «Когда сады-ы-ы-ы цвет-у-у-у-у-т», или что-то вроде того. И пальцами правой руки показывал как играет, будто на трубе.

Последнее, что видел в своей жизни Сашка – это лицо «Акулы» -окулиста. Совсем не акулье, а ласковое, в очках, как у его старшей сестры. И руки, которыми она потрепала его за щёки, были точь-в-точь такими же тёплыми и нежными, как сестрины.

– Не бойся, зайка, я только глазки твои посмотрю. Больно не будет. Ой, как всё плохо, конъюнктивит в последней стадии глаукомы. Теперь наш зайчик без глазиков своих будет.

«Акула» -окулист в двух руках поднесла к Сашкиным глазам иголки – и свет для него насовсем погас. Остальное он только слышал.

«А на башке-то у охламона что? Никак опухоль. Раковая. Это к онкологу, Айдару-как-же… тьфу… Не ходить можете даже, сам вижу, что рак».

«Это веснушки, Павел Борисович».

«Какой хрен разница, из них рак на морде у охламона этого сделается. Надо всю шкуру с него сдирать, а то вглубь пойдёт. И пузо у него какое, небось, на сносях. Неплохо было бы и в родильное отделение съездить».

«Уймись, Паша, совсем уже погнал».

Но кожу всё-таки с Сашки сняли. И роды приняли. Правда, умер он не от этого. А оттого, что, кажется, Павел Борисович доказал проникновение раковой опухоли размером с куриное яйцо в Сашкин мозг. Пришлось, ампутировать мальчику мозг, вместе с головой.

Я очень уважаю и, прямо даже так скажу: люблю нашу отечественную медицину!

Когда человек болеет, он находится в подвешенном состоянии: то ли он движется в сторону смерти, то ли в сторону выздоровления. Но совсем здоровым быть не возможно – это вполне доказано современной наукой. Поэтому все мы движемся в сторону смерти, нежели в сторону выздоровления. Отсюда легко сделать уже напрашивающийся промежуточный вывод о том, что мертвец представляет собой более устойчивый и стабильный субъект. А в нашем существовании, как известно, ничего более достойного устойчивости и стабильности не бывает.

И теперь делаем заключительный вывод о том, что медицина приносит обществу больше пользы, если помогает человеку стать поскорее мёртвым.

    Третьим было

Скоромное обаяние гречневого плова

или Званый ужин, устроенный Иваном Петровичем по случаю тезоименитства соседа его Ивана Ивановича и события, произошедшие далече в ходе мероприятия оного.

(Посв. актам приёма пищи в к/ф Луиса Бунюэля)

После смерти жены от пиелонефрита Иваном Петровичем (56 лет, водитель такси) овладело преимущественно одно стремление – делать людям добро. «Благость совершать всенепременнейше», – так он именовал своё новое душевное состояние. Случай для благого поступка подвернулся почти сразу же после смерти жены, на девятый день, пришедшийся на именины соседа по лестничной площадке 4-ого этажа Ивана Петровича, – Ивана Ивановича.

«Дай-ка, я одним махом двоих зайцев убью, – подумал про себя Иван Петрович, – и жене поминки справлю, и Ивану-свет Ивановичу благость совершу всенепременнейше. Устрою суаре в честь его тезоименитства».

По русской традиции на девятый день поминовение усопшего коллективным принятием пищи устраивается. Как и на сороковой. Суаре значит званый ужин, а тезоименитство – именины.

Совсем забыл уведомить, что Иван Петрович до события, именуемого в нашей истории Перестройкой, работал инженером на секретном военном предприятии и имел значок «Почётного рационализатора» за свои новаторства и изобретения. С тех пор Иван Петрович на постоянной основе оставил себе привычку рационализировать и изобретать что-нибудь с целью облегчения жизненного существования. Вот и на званом ужине он решил опробовать собственное изобретение – вместо стульев гостям поставить унитазы.

«И не надо будет никуда бегать, захотел опроститься после пищеварения, сразу и сделал все дела, и малые и большие. И овцы целы, и волки сыты, как говориться», – думал про себя Иван Петрович.

Отмечу, что изобретение его весьма удачное и полезное, которое в скором времени я сам и запатентую. А Иван Петрович не сможет, потому что его не станет в живых до того, как этот рассказ закончится.

Полдня Иван Петрович собирал по округе выкинутые унитазы, даже свой домашний пришлось переместить из уборной в залу. Остальные отправился в Заволжье собирать. За проезд в общественном транспорте Иван Петрович не оплатил, он подумал, что и так уже много блага причиняет людям, лишнего будет. Но совсем инкогнито соблюсти ему совесть не позволила, поэтому выходя из автобуса, он крикнул что-то вроде: «За ВДВ!», – дескать, вот я вам за проезд не оплатил. Иван Петрович обладал восхитительным чувством юмора.

Попытка captatio benevolentiae Ивана Ивановича Иваном Петровичем вылилась в следующие событийные хитросплетения:

На приглашение торжественно отужинать, Иван Иванович (34 года, токарь-карусельщик) хотел отреагировать тирадой, включающей в себя различные комбинации со словами «на хуй», «бля» и «ёб».

Да, что же такое с моей памятью твориться! Ни к чёрту, просто стала! Ведь забыл упомянуть, что Иван Петрович мяса не ел и алкоголей вовсе не употреблял. А Иван Иванович не представлял себе торжественного ужина «без бухла и пельменей», как он выражался. Но ещё Иван Иванович был чрезвычайно очень охоч до женского пола в плане совращения, а Иван Петрович пообещал наличие оного на суаре. Наличие дочки своей пообещал. И алкогольных напитков пообещал.

Список приглашённых в порядке… хотя без порядка:

Анжела, 25 лет, дочь Ивана Петровича;

Снежана, 24 года, косметолог, подруга дочери Ивана Петровича;

Катерина Матвеевна, 57 лет, библиотекарь, коллега усопшей жены Ивана Петровича;

Георгий Георгиевич, 60 лет, кондуктор в трамвае, друг Ивана Петровича по КСП.

И, естественно, виновник торжества – Иван Иванович.

Не пригласили только верхнего соседа Толика, который очень возжелал попасть на сие мероприятие, узнав, что будут там еду бесплатно раздавать и алкогольные напитки. Толик страдал (это так говориться, на самом деле, страданий ему мало доставляло) алкоголизмом третьей стадии. Но Толик сумеет всё-таки засветиться на званом ужине и стать косвенной причиной его преждевременного окончания.

Катерина Матвеевна весь вечер будет стремиться к тому, чтобы Иван Иванович использовал её в плане совращения. Тогда как Иван Иванович намеревался использовать в плане совращения Анжелу. Или Снежану. Без разницы.

Вот наступают условленные шесть часов вечера начала званого ужина, и гости в полном составе появляются в зале квартиры Ивана Петровича. Около окна установлен стол, на нём белая клеёночка, пластиковые тарелки; вокруг стола стоят 7 унитазов. Один лишний предназначался для Клавдии Геннадьевны (мать Ивана Петровича, 88 лет, пенсионерка), которая не смогла присутствовать в силу своей скоропостижной кончины в утро того же дня.