Когда перебрались в Ахтубу и миновала ежеминутная опасность, Александр велел остановиться и собрал совет из пятидесятника Горнова, хозяина струга Дубенского и всех стрельцов.
Прежде выслушали рассказ Горнова.
– Шли мы, – начал он, – до Царицына, каких-нибудь версты четыре оставалось, уж, почитай, и Царицын-то видать было. Глядим, едут ближе к левому берегу струги. Думаем, что это такое? Сам Лопатин вышел, смотрит. Вдруг со стругов начали палить, мы начали тоже стрелять и держать ближе к правому берегу. С версту эдак палили, а струги-то позади нас все держат левее. Да вот как доехали до овражка-то, вдруг залп ружей из сотни или больше. Глядь, в овраге конные казаки стоят да в нас палят. Мы стали работать веслами изо всей силы. Догадались тут, что это сила Разина. В Царицын, думаем, придем, там управимся. Так и ехали вплоть до Царицына, а в нас с обеих концов, крест-накрест, стреляют. Подъезжаем к Царицыну, вот вал виден, а с вала-то в нас из пушек.
– Ну, стало быть, Царицын взят, – говорит Лопатин.
– Тут уж не помню хорошенько, что было: со стругов в нас палят, с берега палят, из города палят. Беда, да и только. Струги испортили, много народу побили. Лопатин хотел повернуть обратно – струги не пускают. Часа полтора под самым Царицыном бились: хотели пройти, да половину побили у нас. Ну уж тут видим, дело плохо, ударили врассыпную. Тут стало вечереть. Мы на лодки да сюда. Много наших перебили, а скоро и стемнело. Мы кое-как, ближе к берегу, камышами прошли.
– А Лопатин где? – спросил Александр.
– Остался на стругах. Не сдамся, говорит. А при нас уж человек сто сдалось.
– Плохо, – сказал Александр, – что делать? Ехать к Лопатину нечего, он, верно, уж погиб.
– Следовало бы ехать обратно, – предложил Горнов, – и дать знать воеводам, да пройти нельзя – там два струга стоят, загородили проход.
– Ехать в Астрахань и скорее сказать Прозоровскому, – предложил Дубенский.
– По-моему, следует ехать обратно и в Астрахань, – сказал Александр. – Ты, Горнов, поезжай вверх, бери охотников, а я поеду в Астрахань – тоже искать добровольцев. Хорошо ли это?
План был одобрен.
Отряд из пятнадцати стрельцов поплыл вверх, под командою Горнова, а Александр с Дубенским и ранеными, которых перенесли на струг, поплыли в Астрахань.
III
На третий день струг и люди дошли до Астрахани.
– Оставайтесь на стругах, а я сразу пойду к воеводе, – сказал Александр своим спутникам, и как только подошли к пристани, он, нимало не медля, выскочил на берег и скорыми шагами пошел к палатам воеводы.
В Астрахани все было по-прежнему. Казалось, ничего не изменилось после отъезда Александра. Пристань была так же оживлена, в городе по-прежнему было движение, но Александр почти ничего не замечал: он торопился к воеводе. В уме его было одно: Разин скоро будет в Астрахани, да порой промелькала другая мысль – «она здесь, она в Астрахани, она тоже в опасности».
Быстрыми шагами взошел он на крыльцо воеводского дома.
– Кого тебе нужно? – остановил тонкий, нерусского наречия голос.
– Воеводу, – отвечал Александр стоящему перед ним офицеру небольшого роста.
– Я, немецкий капитан Шак, только был у воеводы от князя Львова, – сказал офицер. – Он теперь с паном Ивницким делами занят, и Виовский велел мне подождать, подождем вместе.
– Не такое дело, чтобы ждать, – отвечал Александр и пошел дальше; любознательный немец последовал за ним.
– Доложи воеводе, что мне его нужно видеть, и видеть сейчас, – сказал Александр встретившему его в приемной комнате Виовскому.
– Теперь нельзя, боярин, – отвечал Виовский.
– Все можно, когда дело идет о спасении города. Поди и скажи, что Разин взял Царицын и идет сюда.
Виовский побледнел.
– Что ты говоришь, боярич? – прошептал он.
– Я говорю правду, веди меня прямо к воеводе, а то я один пойду. – И Александр пошел по знакомой ему дороге к деловой избе воеводы. Виовский последовал за ним. Дверь избы была заперта. Александр постучался.
– Сказано, не мешать! – послышался сердитый голос воеводы.
– Дело не терпит отлагательства, дело о спасении города! – отвечал Александр.
Дверь отворилась, у входа стоял воевода Прозоровский, а дальше, за столом, над бумагами, сидел пан Ивницкий.
– А, это ты! – сказал воевода, окинув взглядом Александра. – Что, с московскими стрельцами прибыл?
– Московские стрельцы все погибли. Царицын взят казаками, сообщения по Волге прерваны, Разин идет на Астрахань, – залпом проговорил Александр.
Воевода так и остолбенел на месте. Пан Ивницкий, крутивший в то время ус, опустил руки. Оба глядели на страшного вестника.
– Неужели весь отряд погиб? – едва вымолвил воевода.
Александр рассказал все дело.
– Что делать, пан Киприан Карпович? – повернулся воевода к Ивницкому.
– И сообщения прерваны, говоришь ты? – спросил Ивницкий, вставая с своего места и поздоровавшись с Александром.
– Да я, впрочем, послал вверх стрелецкого офицера Горнова с пятнадцатью стрельцами, не знаю, проберутся ли.
– И хорошо сделал, боярин, – отвечал воевода, – что же нам делать?
– Собрать тотчас рать и идти на казаков, – предложил Ивницкий.
– А вот как решит совет. – И воевода начал отдавать приказания.
Сообщив известие воеводе, Александр возвратился к стрельцам, отвел их в приказную избу, где перепуганный страшной вестью дьяк тотчас распорядился о размещении стрельцов, без всяких придирок и формальностей.
– Куда же ты, боярич? – спросил Иван, неся в руках небольшой узелок, заключавший все имущество Александра, оставшееся после царицынского погрома.
– Я и не просил о квартире, не до того теперь, пойдем к Симонову, – отвечал Александр.
На небольшом, со всех сторон окруженном надворными строениями дворе купца Симонова Александр встретил самого хозяина Алексея Симонова и того подкормка, который в прошлом году приезжал к нему на струге с объявлением о нападении разбойников. Последний тотчас узнал его и сказал об этом хозяину. Симонов бросился навстречу Александру.
– Ах, боярин, благодетель мой, вот радость-то! Бог привел свидеться, – говорил он, низко кланяясь Александру.
– Пускай опять на квартиру, – сказал Александр.
– Ах, твоя-то фатера, боярин, занята; у меня в дому-то польский боярин, пан Ивницкий стоит, разве в мою избу изволишь, рад буду, изба просторная, с перегородкой, только народу много, – сыпал словами Симонов.
– Ивницкий! – чуть слышно сказал Александр.