Визави французского агента

– Все-таки удалось! – обрадовался Бернар – я думал, что всех прекрасных текинцев пустят на мясо, уж больно трудные годы были тогда. А теперь Ассоциации французских любителей ахалтекинцев надо только сотрудничать с Москвой.

– К счастью, жизнь в России более-менее наладилась. Вот, мы приехали.

Марсель и Бернар вышли из машины. На поле паслись тонконогие, изящные кони. Один из них поднял голову и понесся к мужчинам. Подлетев к проволоке, он, выгнув шею, втянул воздух и начал прыгать рядом, выражая радость.

– А это мой конь, – смущенно сказал Марсель, – в благодарность за небольшую материальную поддержку мне его подарил Тахир.

– Знаю я твою «небольшую» поддержку! Капиталист!

– Дело в том, что эти горцы с Кавказа по-особому воспитали этого жеребца. Я и не догадывался об этом, но позвонил Тахир, попросил приехать. Когда я приехал, я увидел только голову этого жеребца, торчащую из ямы, выкопанную как раз по его размеру. Оказывается, коня не кормили, не поили дня два, я не знаю точно, они не сказали; только били его, ругали, кидали камнями. Мне дали большую чашу с водой, и я должен был его напоить. Ты ведь знаешь, как я отношусь к лошадям, но здесь на меня смотрели глаза измученного ребенка. Я дал ему воды, с руки немного овса.

Приезжал я так несколько раз, пока мне разрешили его освободить. И теперь этот конь слушается только меня, я для него бог.

– Азиаты! – только и смог сказать Бернар.

– Ты знаешь, я могу даже немного прокатиться с тобой, несмотря на мои болячки.

– Послушай, мне не нравится, как ты выглядишь! С тобой точно все в порядке?

– Ну, не все, конечно – левая рука почти не поднимается…

– Боже мой! Везунчик ты мой! Но ведь это было не больше трех месяцев назад! Как ты вообще ходишь-то?

– Так ноги-то в порядке!

– Угу! Ноги у него в порядке! Поехали домой! Давно у тебя няньки не было! – Бернар погрозил пальцем – и еле успел его отдернуть, оскаленная морда жеребца мелькнула у него перед глазами.

– Вот видишь, на меня нельзя повышать голос! – засмеялся Марсель. – Но, пожалуй, я все же тебя послушаюсь и воздержусь от верховой прогулки, хотя Эмир меня бережет: ни одного лишнего движения, прислушивается к моему голосу, ложится, если мне трудно взобраться или сойти. Сам хочешь прокатиться?

– Нет, это ведь твой верный друг, он обидится! И потом, эти кони, без сомнения великолепны, единственные в своем роде, но я их не люблю! Они и на лошадей-то не похожи! Я счастлив, что теперь и во Франции разводят эту самую древнюю породу, но ездить на антиквариате?!

– Наверное, именно поэтому они мне и нравятся!

Пока они ехали к дому, Бернар многое узнал о жизни имама Абъяда – Белого имама.

Круг «интересов» Марселя захватывал не только Францию и арабские страны, но и Кавказ, его мусульманскую часть. Он бывал даже в Дагестане, где проповедовал в мечетях об исламе, как о религии милости, милосердия и прощения и разоблачал ваххабизм.

Исчезновение

Вернувшись в Москву, Бернар вдруг заявил, что не дело женщине играть в мужские игры и запретил Ольге ездить с ним. Сначала она возмутилась, потом решила, что, наверное, так будет гораздо проще. Эта работа тяготила ее, она уставала, чувствовала себя не в своей тарелке. Единственный раз ей было хорошо в последней командировке, когда ее отправили на женскую половину, заниматься женскими делами. Там она почувствовала себя простой женщиной, а не секретным агентом, прекрасно отдохнула впервые за много лет.

Бернар устроил ей медкомиссию, которая нашла у нее множество хронических болячек, частью реальных, частью выдуманных, что и дало ей право оставаться дома, никуда не выезжая.

Теперь Ольга не могла сообщать ничего интересного о Бернаре «куда надо». Он был весь на виду, а если что и происходило помимо нее, она об этом не знала. Иногда к ней стали приходить молоденькие девушки, учиться правильному поведению мусульманок. Когда на эти уроки случайно заходил Бернар, то всегда предлагал показать, как следует слушаться мусульманского мужа, что ужасно раздражало Ольгу.

Их отношения всегда были ровными, но Бернар перестал спать с ней в одной постели, объясняя это тем, что сильно устает. Он как будто перестал ее замечать. Она не могла понять, что произошло, только Бернар совершенно к ней охладел. Его шуточки, ухаживания остались прежними, только она больше не была ему нужна. Ольга истязала себя диетами, проводила в косметических салонах долгие часы.

Попыталась возобновить занятия живописью, но терпения у нее совершенно не стало, поэтому, приглашая меня, предпочитала поболтать, пожаловаться на свои неприятности, ну и, если порисовать, то только чуть-чуть. Что ж, мне не привыкать служить жилеткой.

Тем не менее, Ольга выглядела великолепно: прекрасная кожа, элегантная прическа, на живопись она надевала симпатичный фартучек и перчатки. Меня это немного смешило, но я вдруг заметила, что я тоже женщина… В самом деле, сидишь за мольбертом, пишешь картины, и не замечаешь, ни как одета, ни даже как причесана. На голове неаккуратная стрижка, лицо бледное. Я впервые задумалась о своей внешности…

На одном из первых занятий Ольга рассказала о своей встрече с Марселем.

– Он такой господин, весь такой лощеный! Я так поняла, что он женился. При этом, самое странное, любит он тебя. Я видела его глаза…

– А что мне с этого? Он там, я здесь…

– Ты знаешь, он мне не понравился, он такой насмешливый, вроде вежливый, а как будто все время издевается!

– Только не будем о нем, ладно?

– Боже мой! И ты… и ты его любишь до сих пор?! Ну, что за идиоты! Ладно, ладно, не буду.

Больше о Марселе мы с Ольгой не разговаривали, это была запретная тема.

Ко всему прочему прибавились проблемы с Софи. Когда девочка была маленькой, уже тогда она была страшно упрямой и непослушной. А когда повзрослела, то вообще перестала считаться с матерью. А Бернар, хоть и не был ей родным отцом, был для девочки настоящим другом. Но тоже до поры до времени. Когда Софи исполнилось тринадцать лет, возраст, который очень тяжело переживается многими девочками, с ней стало совершенно невозможно разговаривать. При этом училась она прекрасно, но дерзила и учителям. Бернар и Ольга в это время часто бывали в Европе и навещали Софи в ее пансионе, тогда Софи жалась к Бернару и с радостью принимала все его предложения, куда пойти, на что посмотреть, а мать она как будто и не замечала.

Как-то на зимних каникулах, уже после Нового года, я заглянула к Ольге. Она специально для меня приготовила свои чудесные пирожные, на этот раз это были macaron, похожие на печеньица, соединенные кремом, не больше пяти сантиметров в диаметре. А крем между ними был кофейный и фисташковый! Сама она не ела, только плотоядно посматривала, как я поглощаю это великолепие – Ольга очередной раз пыталась похудеть.

– Я не знаю, что мне делать, – вдруг печально сказала Ольга, – мы с Софи вчера разругались, и она улетела к Варде! Они ведь с детства дружат! И самое интересное, у нее есть друзья, она ведь отвечает на дружбу! И только со мной никак не хочет общаться! Ничего не хочет слышать, как будто я ей чужая!

– Я не понимаю, почему ты расстраиваешься! Ты ведь ее не любишь, зачем тебе ее послушание?

– Наверное, ты права, я никогда не могла ее по-настоящему полюбить, но ведь неприлично как-то!

– А из-за чего сыр-бор то?

– Это давно назрело, она мне все твердит: папа то, папа се, папа решил, папочка замечательный… ну мне надоело это все, я и ляпнула, что он ей не родной!

– Вот это ты зря! Она расстроилась?

– Как бы ни так! Она страшно обрадовалась, стала расспрашивать, чтобы убедиться, что я ее не обманываю, а потом вдруг заявила:

– Теперь я точно выйду за него замуж! Я его так люблю!

А я ей – с ума сошла, он женат на мне! А эта соплячка:

– Он тебя не любит, а меня любит….

В общем, наорались мы с ней вдоволь, она собрала вещички и улетела. Бернар ей такой авиабилет сделал, чтобы она могла летать куда хочет. Балованная сучка!

Странно это было слышать от матери, но Ольга была страшно расстроена.

– И Бернар, он так ненадолго приезжает! Я его почти не вижу. Приедет, примет душ и опять уезжает, спасибо, что ему нравятся мои пирожные! Ради них он остается завтракать.

– Да уж! Твои пирожные – это нечто!

– Хоть бы из-за них приезжал! Ты же знаешь, я без него не могу жить, он как солнышко, его нет, и я погибаю. Хорошо, что он хоть лошадь себе купил, ради нее стал почаще приезжать в Москву. Да ты, наверное, знаешь…