Визави французского агента

– Ну, водочки купи, закусить…

Это было довольно странно, обычно, когда мы встречались, у Ольги всегда было какое-нибудь хорошее вино и печенюшки, которые она сама готовила.

Я приехала к ней часам к пяти и долго звонила в дверь. Из-за двери была слышна музыка, разговор, было похоже на телевизор, какой-то шум, звон стекла я подумала, что там гулянка, может Бернар приехал и устроил праздник. Хотя уж больно шумный праздник. Наконец, Ольга открыла дверь. Из квартиры ударила страшная вонь. Передо мной стояла бомжеватого вида баба. С багровым, опухшим лицом, мутным взглядом. Сколько я её не видела? Месяца два, наверное. Мы созванивались, и ничего не предвещало этого ужаса, который я застала. Просто Ольга не поддерживала телефонные разговоры:

– Привет, как дела? – спрашивала я.

– Нормально, что мне сделается.

– Давай в кино сходим?

– У меня есть чем поразвлечься.

Я и предположить не могла, как именно она развлекается.

Ольга еле держалась на ногах, в руке была полупустая бутылка, она сделала большой глоток из горлышка, поперхнулась и – сползла на пол. Она не могла говорить, судорожно вздыхала, и вместо слов слышался какой-то скулеж, как от потерявшегося щенка… Мне пришлось тащить ее в ванную. Она не сопротивлялась, у нее началась пьяная истерика, несвязные крики, попытки петь. Это в кино кладут в ванну и наливают холодную воду. Но для этого надо быть очень сильным. Так что я ограничилась тем, что подставила её голову под кран с холодной водой. Это немного отрезвило её, Ольга перестала выть, но начала икать. Я хорошенько вытерла ей волосы, и, повязав полотенцем, помогла дойти до кухни. Там царил беспорядок, горы немытой посуды, заляпанный пол… Это у нашей чистюли-то! На столе куски чёрствого хлеба, открытые консервы, по полу заметались тараканы. Посадив безучастную, икающую Ольгу на стул в углу у окна, я вымыла чашку, сделала Ольге крепкого сладкого кофе, открыла окно и, засучив рукава, принялась за уборку. Под шум льющейся воды я слышала сиплый голос Ольги:

– Бросил, как собаку!.. Я столько для него сделала!.. Теперь я одна!!!

Я бросила взгляд на ее измятое, залитое слезами лицо, остекленевший взгляд – зрелище совершенно жуткое.

– Позвонить Сереже, он что-нибудь придумает… но его уже нет!.. Как же я одна?

Она говорила и говорила, без остановки, я не могла вставить ни словечка в этот монолог, да и не было нужды, Ольга разговаривала сама с собой.

Потом я уложила её на кровать, но оставить её в таком состоянии я не могла. Что же делать?

Я вспомнила, что когда мы в последний раз виделись с Бернаром, он оставил мне какой-то телефон.

– На всякий случай!

Тогда я еще удивилась, какой может быть случай? И вот, пригодилось, пришлось ехать домой, потому что он был там. И я искала его, наверное, часа два, нашла в учебнике Може – на меня иногда нападало непреодолимое желание совершенствовать французский. Я позвонила. Ответил приятный женский голос, и я рассказала о ситуации с Ольгой.

Меня выслушали внимательно и пообещали помочь. Тем не менее, я вернулась к Ольге, она оставалась там, где я её оставила, так и лежала до утра, не шевелясь и не говоря ни слова.

А утром приехал врач, осмотрел её и вызвал бригаду. Ольгу увезли в госпиталь ФСБ, в психиатрическое отделение.

Только перед Новым годом Ольга сама мне позвонила.

– Приезжай! Я тебе так благодарна! Посидим, поболтаем!

Когда я приехала, дверь мне открыла незнакомая женщина с седыми пушистыми волосами. С трудом я узнала в ней Ольгу.

Она была без макияжа, с бледным одутловатым лицом, безобразно пополневшая. Но настроение у нее было спокойное, умиротворенное.

– Не узнаешь? – она улыбалась, – я выгляжу нормально. Так и должна выглядеть православная женщина! Без краски и всяческих ухищрений.

– Очень непривычный у тебя вид! Ты стала верующей?

– Да! Я хочу тебя пригласить стать моей крестной матерью! К нам в госпиталь приходил батюшка, отец Димитрий, хоть и молодой, но такой строгий! Он много со мной беседовал, открыл мне глаза на мои грехи. Буду молиться, и бог простит.

Я не очень удивилась такой просьбе, ведь у каждого своя дорога к вере! Меня в младенчестве крестила бабушка, но в церковь при советской власти я не ходила, мы знали, что верующая молодежь берется на заметку в органах. А в девяностые годы, когда «разрешили» верить в бога, оказалось что мы ничего толком не знаем о православной вере. Мое знакомство с христианством ограничивалось историей искусства и «Забавным евангелием» Лео Таксиля. Чтобы восполнить пробелы в образовании я решила посещать воскресную школу, тогда моей дочери уже исполнилось шесть лет. При храме сделали две школы, для детей и для взрослых. Взрослые занимались два часа, а дети больше часа не могли выдержать. И я заметила, что когда дети уставали, их отпускали, и они носились по кладбищу.

– Детей нельзя отпускать одних! – обратилась я к одной мамочке, которая вместе со мной слушала лекции о христианских таинствах. Я надеялась найти понимание, ведь её сынишке тоже было всего шесть лет. Но она ответила:

– С ними Бог, с ними ничего не может случиться!

Мне бы столько веры! Я слишком долго проработала в школе, чтобы не знать, что и на ровном месте случаются разные неприятности с детьми. Тогда я предложила заниматься с малышами рисованием, пока их мамы постигают основы православия. На этом и закончилось мое воцерковление. Зато я была спокойна за мою дочь и за других детишек. Изредка я посещала литургии, исповедовалась и причащалась. В те времена я даже написала несколько икон, и две из них купил у меня церковный староста, остальные были написаны для себя и родных.

Ольга крестилась в храме на Ордынке, и там же устроилась работать в церковной лавке. Её жизнь совершенно изменилась, она стала ревностной прихожанкой, соблюдала все посты. Не дай бог было предложить ей во время поста, например, мороженое, она сразу поджимала губки и с чувством превосходства говорила, что сейчас пост и она его соблюдает. Она сильно растолстела, пост ведь не возбраняет есть хлеб, мед, орехи, и это не способствовало сохранению фигуры. Впрочем, о фигуре она и не беспокоилась, ее волновало спасение души. Ольга стала учиться иконописи на курсах при Спасо-Андронниковом монастыре, появились первые заработки. На свой день рождения она испекла замечательный пирог с капустой и пригласила двух женщин из церковной общины и меня. Они говорили о делах прихода, о чудесах, собирались в паломничество в Киево-Печерскую лавру. Для меня эти разговоры были невыносимо скучны. Перед вкушением пищи они перекрестили свои тарелки. Я наивно спросила:

– Зачем?

Ольга ответила:

– Тебе ли не знать, мало ли с какими греховными мыслями была выращена эта капуста или приготовлена мука!

Все, решила я, крыша поехала! Ольга прекрасно справлялась без моей помощи, мое присутствие начинало её раздражать: я ходила в брюках, не постилась, редко причащалась. Она стеснялась меня перед своими новыми подругами, тем не менее, спрашивала совета, когда работала над иконами.

Марсель и Надежда

В ноябре 2002 года мне позвонили из художественного фонда и предложили поехать во Францию в составе группы художников для представления наших картин. Поездка на двадцать дней, и даже по тем временам на удивление дёшево, девятьсот долларов, включая дорогу, питание, проживание. Ах, Франция! Семья подтянула пояса, и мы собрали денежек.

Конечно, в Советском Союзе я и мечтать о таком не могла. А о возможности поехать самой по обычной турпутевке, я и не догадывалась. Мы привыкли ходить строем…

Это было трудное путешествие: во-первых, три дня в автобусе, и спать тоже в нем, это непростое испытание. Потом в Париже нас забрала владелица гостиницы и повезла на север Франции, в Нормандию – еще 6 часов. После автобуса это было дополнительной пыткой.

Только красота, которая нас окружала, примирила нас с тяготами походной жизни.

Свои картины мы развесили в трех точках: в Шербуре, в замке Сен-Савер ле Виконт, и в Портбайе, где, собственно, и жили. А потом выяснилось, что каждый день нас развозили по этим точкам, чтобы мы сами сидели у своих работ. Таким образом, художники мало что увидели из обещанных достопримечательностей. Большинство возмущалось и было разочаровано поездкой. Только не я… Я бродила по улочкам средневековых городков, общалась с французами, я попала домой, наконец-то!

Когда я вернулась в Москву, у меня словно открылось второе дыхание, я написала много новых картин, успевала работать и воскресной школе, и в парке с детьми и заниматься с дочкой французским. Сын уже учился на архитектора и был вполне самостоятельным.

В марте 2004 года Ольга получила свидетельство о смерти Кузнецова Юрия Юрьевича. Это известие она восприняла на удивление спокойно, заказала панихиду и сорокоуст. Но говорить о нем в ее присутствии стало невозможно. Именно тогда я решила записать некоторые истории, потому что говорить о Марселе или о Бернаре стало не с кем. Выкладывала в своем блоге, в основном истории, связанные с лошадьми.

Ольга стала более терпимой, ее вера перестала быть такой фанатичной.

Она неплохо зарабатывала, выполняя иконы на заказ. Иногда мы даже выбирались с ней в кино, раз в месяц примерно.

Причем, чтобы не терять времени на согласования и сэкономить на билетах, мы ходили с ней на самый ранний сеанс на одни и те же места. Иногда мы встречались в фойе, иногда я тихонько садилась на свое место рядом с Ольгой, когда сеанс уже начинался.

А 19 января 2006 года, в Крещение, был действительно сильный мороз. Я даже надела шубу, отправляясь в Киноцентр. В тот день мы с Ольгой решили сходить на «Дневной дозор». Купила я свой билет: предпоследний ряд, с краю, чтобы никому не мешать, если фильм не понравится, а ее все не было, фильм уже пошел, место рядом свободно. Огорчилась я немного: могла бы и позвонить… и стала смотреть кино. Книгу Лукьяненко я читала, сюжет меня не занимал, только спецэффекты привлекали внимание.

Вдруг кто-то сел рядом, я подумала, что это запоздавшая Ольга, мельком взглянула и, уже отворачиваясь, увидела знакомый профиль… Медленно я повернула голову, Он? На экране что-то происходило, лицо то пропадало в темноте, то озарялось цветными вспышками. А он смотрел на меня… уголки губ дрожали, будто он заставлял себя улыбнуться, но не мог… Как темно. Почему я не вижу, какого цвета его глаза? Но ведь это ОН? Его манера всегда держать спину, высокомерно вздернутый подбородок… Я зажмурила глаза, опять открыла. Он. Молчит. Совершенно другой. Жесткое худое лицо… Я его не знаю. Вот не шевельнулось ничего в сердце. Всякие там горячие волны, охватывающие все тело, слезы из глаз… нет ничего. Но… как здорово, что он рядом!

– Это ты? – по-моему, у меня только чуть-чуть шевельнулись губы.

Мы смотрели друг другу в глаза. Мы видели там всю нашу жизнь. Он положил свою теплую ладонь мне на руку, и я с трудом разжала пальцы, которые сжимали подлокотник.