Ведьма из Марьино

Кукла в его глазах тотчас стала мертвым ребенком. Он заметил небрежно нанесенный грим, плохо скрывающий черноту вокруг зашитых глаз, темные запавшие зашитые губы.

«Почему губы западают? И виски тоже как будто вдавленные, хотя деформирован только один», – подумал Алексей и нагнулся, целуя девочку в лоб.

Лоб ее был холодным, твердым и горьким: формалин или грим.

Ощущая на губах эту щиплющую горечь, Алексей услышал тонкий детский голос:

– Дядя Леша… Вход в подземный мир в метро… Новослободская… Увидишь странное, там разбей и войди… А лучше не надо, не ходи туда, прими волю Бо…

– Вот он, убийца! – закричал женский сорванный голос, и это был не голос пьяной сотрудницы крематория.

Алексей отпрянул от Машеньки, краем глаза заметив, что губы ее все-таки зашиты – и как же она говорила?

Увидел одного полицейского, а второй уже хватал Алексея за локоть.

Сотрудник крематория присутствовал и с большим одобрением кивал.

Он и пьяная женщина оказались понятыми.

Алексея задержали по подозрению в убийстве Маши Ласточкиной.

Неизвестный убил ее сильным ударом тупого предмета по голове. А потом написал в соцсетях ее матери, что будет на похоронах.

Алексей оценил оперативную работу полиции и вызвал знакомого адвоката. У него было прочное алиби: в момент гибели Маши он находился в больнице у Дины.

Тем не менее несколько часов до встречи с адвокатом, худенькой девушкой, похожей на героиню Фицджеральда – с блестящими уложенными волосами, длинными бусами на плоской груди и единственным ярким пятном на бледном лице – бутоном карминных губ – были весьма неприятными часами. Алексея задержали жестко, немного попинали прямо в ритуальном зале номер три.

Пьяная сотрудница при этом, падая, собирала лилии, охрипшая женщина, видимо, мать Маши, сдавленно рыдала, а работник крематория звонил, вызывал какую-то машину.

Алексей понял, что это ненастоящие похороны, кремации сейчас не будет, до закрытия дела Машу вернут в морг. И странная мысль о том, что с ней еще можно будет поговорить, давала ему силы держаться.

Наконец, дыша духами и ставя ногу за ногу в узкой шелковой юбке и мюлях на каблуках вошла адвокат, Елена.

Это была очень приятная встреча, Алексей давно так не радовался при виде женщины, однако быстро возникли вопросы, на которые отвечать оказалось сложно:

– Зачем вы пришли на похороны незнакомого ребенка? Как вы узнали о них? Почему так долго целовали усопшую?

– Я хочу вернуть к жизни Дину, и ведьма сказала мне, что я должен спросить у покойницы, у Машеньки. Назвала время и место нашей встречи с ней. С покойной Машенькой.

Елена вскинула брови, обнаружив тем самым, что они у нее есть, и принялась в задумчивости грызть бусы.

Затем Елена взяла на себя труд поднять списки родных и знакомых Алексея, похороненных на Хованском кладбище. Списки свелись к одному старому знакомому, музыканту-флейтисту. По рабочей версии Алексей шел с лилией к нему на могилу, но по пути услышал от прохожих, что в третьем зале прощаются с младенцем и ощутил сентиментальное желание выразить соболезнование. Алексей находится в тяжелом эмоциональном состоянии в связи с тяжелым состоянием супруги, кстати, у нее в больнице он и был такого-то числа в такие-то часы, что могут подтвердить врачи и персонал больницы, есть запись в журнале посещений.

Адвокат настоятельно порекомендовала Алексею срочно навестить психиатра, и он вышел из околотка под подписку о невыезде.

Но направился Алексей не к психиатру, а на станцию Новослободскую – Дину могли отключить от аппарата со дня на день.

А Юлия Дмитриевна сразу приняла и полюбила Васеньку. Заказала крест и оградку. Стала ходить в «Смешные цены» и выбирать Васеньке игрушки, которые в разных комбинациях усаживала на лавку или вешала на крест, забирала периодически в стирку.

Когда Настя пропала, Юлия Дмитриевна уволилась из школы и посвятила себя поискам дочери. В начале они были довольно рациональны. Она сотрудничала с полицией, с «Лизой Алерт», обзванивала больницы и Настины контакты по записным книжкам и соцсетям, собирала волонтеров из числа бывших учеников, и они прочёсывали парки.

Полиция нашла в канализационном колодце на улице, где жила Юлия Дмитриевна, труп девушки, пропавшей несколько месяцев назад. А Настя словно сквозь землю провалилась.

Постепенно Юлия Дмитриевна опустилась, растеряла былую энергию и рациональность и стала бесцельно бродить по вокзалам, свалкам и трущобам, заговаривала с бомжами. Марьинскую ведьму ей посоветовала бомжиха Татьяна. Она постоянно сидела на лавочке у метро, спала сидя, никогда не ложилась, милостыню не просила. Юлия Дмитриевна приносила ей еду. Татьяна, довольно молодая и очень чумазая, с колтунами и раздувшимися как лососи с икрой ногами, скуластая брюнетка, никогда ничего не говорила, хотя и смотрела острыми сорочьими глазами, разумными. Однажды Юлия Дмитриевна видела, как Татьяна читала журнал «Космополитен», кем-то брошенный, а однажды – курила кем-то оставленную сигарету, и делала это изящно, как дама.

Третье однажды – Татьяна сказала: «Идите к Марьинской ведьме. Она все знает». И замолчала уже навсегда.

9 июня

Юлия Дмитриевна нашла на могиле конверт. Это было письмо Андрея, и лежало тут давно. Из-под плюшевого мишки оно выскользнуло куда-то в заросли лилейника, а позже ветром его вынесло на могильный бугорок. Письмо уже не однажды намокло и высохло и текст сохранился не полностью. В результате Юлия Дмитриевна подумала, что сон про Настю и Дину приснился Андрею, и, найдя в сумке записку с его номером, принялась Андрею звонить. Он был недоступен.

18 июля

Юлия Дмитриевна, пока лето, экспериментировала с цветами на могиле Васи. Садоводство вообще прекрасно ей давалось, до исчезновения Насти это было ее любимое хобби. Но Настя пропала – и Юлия Дмитриевна больше не выезжала на дачу, она не могла переступить границу города, в котором, как казалось ей, находилась ее дочь, живая или мертвая.

Она очень красиво посадила маки и васильки, и жалела, что цветы нельзя подписать, как игрушки, – ведь кто-нибудь сопрет. Потеряв дочь, Юлия Дмитриевна стала мелочно подозрительна. Да, маки оборвут и бросят, а васильки стойкие, их продадут.

Тревожность нашла выход в удачной мысли: ночевать на кладбище, пока маки не отцветут. Васильки еще постоят, их можно прикрывать на ночь листвой и ветками.

Прошло уже полтора месяца заботы Юлии Дмитриевны о могиле Васи. Ее немного беспокоило, что Василий не выходит на связь. Видимо, ему просто пока нечего сказать, ведь он не нашел Настю в загробном мире – и слава Богу.

С другой стороны – Юлия Дмитриевна с момента исчезновения Насти все время разговаривала с ней мысленно и натыкалась на стену глухого молчания в ответ. Настя не хотела отвечать. А когда Юлия Дмитриевна начала разговаривать еще и с Васей, то ей стало казаться: он-то ее слышит. С Васей глухой стены не было. Хотя не было и ответа. Но в этом молчании чувствовались какая-то застенчивость, заинтересованность и благодарность, этот ребенок стосковался по вниманию.

Под влиянием письма Андрея Юлия Дмитриевна стала считать, что ответ должен прийти во сне. Но Настя снилась только в кошмаре – как уходит она, не оборачиваясь, по длинному темному коридору, а у Юлии Дмитриевны нет сил, чтобы догнать ее и голоса нет, чтобы окликнуть. А Вася почему-то не снился.

И вот первая ночевка на кладбище. Юлия Дмитриевна пришла за час до закрытия ворот, а когда время подошло, пробралась между могил и крестов словно через подлесок и села на лавочку на незнакомой могиле, в высокой черной ограде с пиками. Она давно присмотрела это место, с дорожек ее, тут сидящую, видно не было. Решила так переждать обход сторожей, если он будет, конечно, а затем вернуться к Васе. Она и со своего укромного места увидела бы всех, идущих по дорожке мимо его могилы.

К удивлению Юлии Дмитриевны, после официального закрытия кладбища на ночь не появились ни сторожа с обходом, ни мерзавцы, ворующие цветы, венки и игрушки, ни пьяницы, желающие распить на могилах, ни любовники, ищущие уединения среди могил.

Люди не явились вообще.

Зато активизировались птицы. Казалось бы, они должны спать в сумерках. Но птицы – скворцы, дрозды, вороны, синицы – продолжали издавать звуки и порскать в цветах. Днем они то ли сидели выше, то ли притаившись, а теперь им никто не мешал, и их присутствие стало очевидным.

Юлия Дмитриевна сидела неподвижно и птицы не боялись ее, слетали на нижние ветки тополя рядом с могилой, на которой расположилась женщина, на оградку… Они смотрели Юлии Дмитриевне в лицо своими смоляными капельками глаз и словно бы хотели что-то сказать…

– Что, что, мои хорошие? – даже спрашивала Юлия Дмитриевна, хотя и не ждала ответа. – Где моя Настенька?

– Карр! – ожидаемо и одновременно внезапно ответила ворона и перелетела с ветки на ограду другой могилы. Птица посмотрела на Юлию Дмитриевну и даже сделала некое движение крылом и головой, что можно было при желании и фантазии истолковать как приглашение следовать за собой. Желание и фантазия у Юлии Дмитриевны нашлись. Она поднялась с лавочки и выйдя за ограду той могилы, на которой сидела, приблизилась к другой.

Ворона издала одобрительный скрип и перелетела на оградку с противоположной стороны дорожки. Юлия Дмитриевна последовала за ней, думая, что и в самом деле ей пора покинуть убежище и возвратиться к Васечке.

Пролезть через кучно стоящие ограды к вороне она не могла, но увидела, что ворона клюет на могильном памятнике что-то яркое вроде яблока или помидора. Расклевала, разломала плод – каркнула – и будто ветром унесло ее.

Юлия Дмитриевна узрела в этом какой-то знак и стала вглядываться в расклеванное, неприятно красное, даже особенно ярко красное в сгущающихся сумерках.

Появилась стайка дроздов-рябинников. Они, видимо, сами не смогли бы расклевать то, что с легкостью распотрошила ворона, но теперь увлеченно занялись едой.

Юлия Дмитриевна залюбовалась: темнело, и птички выглядели как изящные силуэты, вырезанные из черной бумаги. Они кукольно наклоняли головки, мелькали тонкие клювики, выщипывая красные брызги, и лапки потешно переступали по надгробию из светлого камня. «Как чертики», – почему-то подумала Юлия Дмитриевна и тотчас увидела: это и в самом деле мелкие силуэты чертей, рвущих и разбрасывающих алое мясо.