Миссия «Возвращение»

– Нита! Бурд! Нака! Анти! – звал он друзей, – но на его зов явился только один человек – старец Убр.

– Что вы с нами сделали? – прошипел Теос, – вы ответите за это! Мы пришли к вам за помощью, ваше право – не оказывать ее, но чинить нам препятствия это подло, подло и нечестно.

– Честность! Ее значение сильно преувеличенно, – прищурился Убр, – поинтересуйтесь у своего хваленого Совета, ставят ли они честность в приоритет, отдавая распоряжения. Честно, как по-твоему, загубить одну планету, отправить ее на помойку, как отработанный ресурс и отправиться на поиски следующей жертвы? Снова ее обезобразить, и снова оглядываться по сторонам. Этот порочный круг необходимо разорвать. Ты поможешь мне в этом. Ты и твои друзья. Вы не вернетесь на Ластхоп, надежды Совета на новую перспективную планету не оправдаются, и они пойдут ко дну вместе со своей последней жертвой – Ластхопом.

– Пусть вы осуждаете Совет, – попробовал воззвать Теос к голосу разума, – но на Ластхопе множество невинных людей, вы их обрекаете на ужасное беспросветное существование и еще более страшную гибель.

– Хорошая попытка! – рассмеялся Убр, – ты учишься на глазах, из тебя бы вышел неплохой человек, но твои суждения основываются на хлипких основаниях. Во-первых, любой народ достоин правителя, которого он имеет. К сожалению, авторство этого изречения принадлежит не мне, но от этого не теряет своей актуальности. Совет в миниатюре отражает все общество Ластхопа. А значит сожалеть о нем я не буду. Во-вторых, поверь мне пока на слово, вскоре ты убедишься в правдивости моих слов, "еще более страшная гибель" иногда может стать избавлением, долгожданным избавлением. Вот ты, например, что предпочтешь? Влачить жалкое существование в этом теле, которое тебя не слушается, или.. Что видел Убр в качестве альтернативы, он договорить не успел. Теос, собрав последние силы своей одряхлевшей оболочки, навалился на него и сбил с ног. Иногда сила воли – инструмент более мощный, чем физическая сила. Вспомнил он фразу тренера любимого канала.

Нита открыла глаза в полутьме каменного колодца. Влажные, покрытые слизью стены уходили высоко вверх.

– Помогите! Вытащите меня отсюда! – эхо разнесло слова Ниты на составные части, несколько раз отскочив от отвесных стен, они затерялись где-то над ее головой. Абсолютно гладкие стены колодца не давали ни единого шанса на побег. Ни одного уступа или углубления, куда можно поставить ногу и начать путь наверх. Нита села и обхватила колени руками, ее плечи вздрагивали и сотрясались от рыданий. Она предчувствовала, она знала, что не выдержит. Затею с экспедицией она считала ошибкой с самого начала. Как она могла подумать, что в состоянии изменить что-то к лучшему, повлиять на ход истории. Она всего-навсего ребенок, папина дочка. Папа! Он будет убит горем, когда узнает, что с ней случилось. Он не выдержит построения истории. Сначала младшая сестренка, теперь дочь. Одно на двоих имя и трагическая судьба. Он будет во всем винить себя, это самое ужасное, будет копаться в прошлом, пытаясь найти тот момент, когда он мог исправить что-то. Это больно. Стены колодца наступали на Ниту, плотным кольцом сжимались вокруг хрупкой фигурки. Воздуха достаточно, но Нита задыхается, ее охватывает паника. Замкнутые пространства – вне зоны ее комфорта. Корабль не в счёт, там много отсеков, можно свободно передвигаться, и ребята хорошие, берегут ее, поддерживают.

– Лучше бы я прошла оценочный тест хуже всех, лучше бы я была сейчас дома, – малодушно подумала Нита, но вслух сказала, – я смогу, я сделаю. Что именно она сделает Нита пока не знала.

– Логика! Мне поможет логика, – дрожа от страха и холода, выбивала зубами дробь Нита, – если вверх мне не подняться, надо идти вниз или вбок.

Бурду в сестре всегда нравилась искренность и непосредственность.

Принимать добро тоже надо уметь.  Редкий дар. Не кривиться в излишних «ой, не стоило беспокоиться», или того хуже – в удовлетворенно-меркантильных «это наверно дорого». Спокойно, искренне, с достоинством принимать. Он так не умел. Для Бурда это был долг, который надо отдать в еще большем объеме, он всегда чувствовал себя обязанным за добро. Понимал, что это неправильно, ненавидел себя за это, но ничего поделать не мог. Тата была не такая, ее позитивный настрой распространялся на окружающих лучами теплого солнышка. Сейчас Бурд вспомнил о Тате, потому что ему показалось, он услышал ее голос. Тата звала его на помощь откуда-то справа. Бурд метнул вгляд в эту сторону, Тата, держась из последних сил за краешек скалы, висела над пропастью. Он было бросился туда, но услышал как кто-зовет его по имени слева. Нака! На его глазах Нака уходила под землю, в топкую вязь болота. Над поверхностью уже виднелось только туловище. Поднятые руки тянулись к нему. Бурд сглотнул, ему предстоял нелегкий выбор. Он предпочел бы сам упасть со скалы или увязнуть в болоте, чтобы не делать этот ужасный выбор. Что за испытание? Выбирать из двух жизней более достойную. Сестра или надежный товарищ, девочка, которой он тайком посвящал стихи.

– Бурд, скорее! – торопила его Тата.

– Я думала, что нравлюсь тебе, – укоризненно поджимала губы Нака.

Казавшиеся часами, проходили драгоценные секунды, Бурд остолбенел и не смел двинуться с места. «Это не может быть правдой», – запекшимися губами шептал он, – ни Тата, ни Нака не стали бы заставлять меня делать такой выбор. Видение в миг исчезло, Бурд повалился на землю без чувств.

Нака гуляет по краю бассейна. Солнце, отражаюсь от воды, расцвечивает все вокруг причудливыми радужными узорами. Вокруг никого, очень тихо, вдруг как от резкого толчка, Нака падает в воду, ее глаза открыты, она видит, как плотное синее покрывало воды накрывает ее с головой, она судорожно пытается глотнуть еще немного воздуха, но чувствует, как свинцовой тяжестью наполняются легкие. Обычно в этот момент она просыпается, но в этот раз все иначе. Последние крохи воздуха, который сейчас так нужен Наке, всплывают к поверхности озорными пузырьками. Нака старается преодолеть неизбежное движение к дну бассейна, гребет что есть мочи, но безуспешно. "Как странно, что мы на девяносто процентов состоит из воды, и можем в ней утонуть. Вода тонет в воде. Бессмыслица какая. А я не дочитала блокнот, вдруг там что-то важное для меня. Я не узнаю, или это уже не имеет значения. О чем я думаю?! Это мои последние мысли!  Какие они глупые!" – успевает отругать себя Нака. Она читала, что утопающих часто вытаскивают за волосы, или за шиворот, наверно это неприятно. Тот, кто сейчас выталкивает ее к поверхности, придерживая за талию, этого не знает. Глоток воздуха, больно, но приятно. Отфыркивающийся Теос рядом. Темнота.

Расчет Убра оказался верен. Все пятеро повалились на землю в полнейшем забытьи, отведав опасные листья. Пока они в агонии боролись со своими самыми страшными страхами, приспешники Убра связали их по рукам и ногам и отнесли в самую дальнюю пещеру. Заваленная камнями, она представляла собой подобие темницы или камеры. Когда один за другим, члены команды Quinque очнулись, они расширенными от ужаса глазами вглядывались в темноту. Было непонятно, день сейчас или уже наступила холодная ночь. Температура в пещерах держалась примерно на одном уровне круглые сутки.

– Эй, это Анти, кто здесь со мной? – начал импровизированную перекличку мальчик.

Ему ответил нестройный хор из четырех голосов. Экипаж Quinque в полном составе. Только к кораблю пробраться не так-то просто. Подозревающий злой умысел и заговоры на каждом шагу, Убр позаботился о том, что Эка стала последним прибежищем юных исследователей.

– Ночь или день, нам надо бежать отсюда, – настаивал Бурд. Разработка деталей плана уже порядком ему надоела. Не терпелось скорее покинуть пещеру, но причина была не только в этом. Бурд всерьез опасался, что Убр передумает держать узников в заточении и решит расправиться с ними без лишних сантиментов. В последовательности Убр отмечен не был, на него может повлиять все, что угодно.

– Теос! – вспомнила Нака, – я забыла сказать тебе спасибо!

– За что? – удивился Теос. Я еще ничего не сделал. Или сделал что-то не так?

– Всё так, – заверила его Нака, – просто в моем кошмаре, где я тонула, ты меня спас.

– А, это всегда пожалуйста, – успокоился Теос, – я правда сам не уверен, что умею плавать. Только теорию освоил: стили плавания, брасс, кроль там, на спине еще можно.

– Хватит уже вам про кроликов трепаться, – ее выдержал Анти, он своим страхом во сне справился сам и теперь чувствовал себя полным энергии и сил, готовым свернуть горы. Что было недалеко от истины. Чтобы освободить вход в пещеру, требовалось разобрать завал из камней.

Первым за дело взялся Теос. Он перетащил самые крупные глыбы в угол пещеры, тем самым подготовив поле действия для остальных. Как в муравьиной колонии, ребята принялись носить по одному камню. Расцарапанные в кровь руки и усталость не смущала их, свобода представлялась им достойной целью, целью, за которую стоит побороться. Когда проход был расчищен от камней, встал другой вопрос: как пройти незамеченными мимо тех, кто будет попадаться в пещерах по пути на поверхность. Решение предложила заметно повеселевшая за последний час трудотерапии Нита.

– Хватайте эти холщовые мешки, – указала она на охапки тряпья, уложенные вдоль стен для сна, – надеюсь, мы сойдем за местных в этом облачении. Но всё равно на глаза им лучше не попадаться.

Посланникам Ластика несказанно повезло – был день, и в пещерах им никто не попался, все высыпали на воздух. Выбравшись из злополучного лаза, куда угодила нога Теоса несколько дней назад, они со всех ног бросились по направлению к кораблю. Бурд, опасавшийся, что Убр предусмотрительно приведет корабль в негодность, с облегчением вздохнул, увидев Quinque на месте в целости. Внутри отсека управления знакомо подмигивали приборы, только подслеповатое разбитое устройство связи портило идиллическую картину.

– Защитные костюмы и скафандры остались в пещерах! – ахнул Анти, но возвращаться в логово врага было небезопасно, один раз им повезло, повторной милости от фортуны ждать не приходилось.

– Мотор остыл, с коммуникационной системой разберемся в полете, сейчас главное взлететь, – распорядился Бурд не своим голосом. За эти дни на Эке они все здорово изменились, не только внутренне, но и внешне.

Когда все заняли места в отсеке управления, Бурд запустил двигатель, корабль начал подготовку к взлету.

Теперь, когда волнения последних дней остались позади, Наке остро захотелось прикоснуться к пожелтевшим страницам дневника в кожаном переплете. Она пошарила под матрасом подвесной кровати. Вот он, нашелся, больше половины уже прочитано. Пообещав себе читать медленно, растягивая удовольствие, Нака разгладила листы и моментально перестала слышать ровный гул мотора Quinque и мирное посапывание Ниты.

Тебе

Психологи любят делить людей на группы. Эти по темпераменту: сангвиники, флегматики, холерики, меланхолики. Эти по взаимодействию с окружающим миром: экстраверты и интроверты. Эти – ведущие, эти – ведомые. Неправильное какое-то деление получается, запутанное. По-моему все проще. Одни любят говорить, их с каждым днем все больше. Другие – умеют слушать. Чувствуешь разницу? Первые любят, вторые умеют. Я конечно не психолог и на лавры старины Фрейда не претендую, но! Ораторы – самовлюбленные петухи, следящие за тем впечатлением, которое они производят. Слушатели – любят людей и готовы прощать им чрезмерную болтливость. Молчание – золото. Кажется, Толстой сказал, и увесистые тома «Война и мир» ни при чем. Он, между прочим, писать не мог свои шедевры, если напротив, за столом верная жена не вязала очередные носки. Слушатели, они мудрецы великие, они мир спасут от неминуемого краха, который случится, когда ораторам станет недостаточно своих восьми тысяч слов в день. Да, мы столько говорим. Хорошо, что ты слушаешь, что я несу.

Новый дом

Говорят, что если сложить два пожара, получится ремонт. Я бы заменила ремонт в этой непреложной истине на переезд. Но в то же время нет в мире ничего более светлого и обнадеживающего, чем переезд в свой дом. Мы тщательно отмывали со старой калитки мелом написанное «продается», надраивали полы, вырывали лопух, заполонивший весь двор, и вот мы въезжаем. Позади тряска в душном фургоне, впереди – новая жизнь, такая прекрасная, что дух захватывает. А пока мы устали и хотим есть, мебели нет, во дворе два колченогих стула и самодельный стол из фанеры. Хорошо сидим. Теплый хлеб и сочные сладкие помидоры. Красный сок течет по рукам, капает с локтей. А назавтра с утра пораньше мы отправились с мамой покупать кухонную утварь. Шесть тарелок, столовые ложки, нож, я желаю тебе хоть раз испытать такое счастье, как мы тогда. Глупое было это счастье, безоблачное, но наше, личное, ничье больше!

Ночь

Каким бесконечно огромным и внушительным кажется небо. А ночное небо? Я смотрю на него, оно почему-то движется. Ах да, ведь я еду на санках. Мен везут дедушка. Выпал снег, и мы почему-то вышли гулять вечером. Совсем стемнело, и мы едем по смешно скрипящему снегу. Я еще не знаю, что он состоит из кристаллов различной формы, и этот скрип – факт научно объяснимый. Нет, тогда он скрипел для меня совершенно волшебным образом. И небо было волшебным. Меня закутали так, что по сторонам смотреть не могу. Только наверх. А там звезды такие загадочные. Желтые на черном. И не говори мне, что они еще белые и красные бывают. То были однозначно желтые звезды на черном небе.

Школа

Туфли с липучками. О эти красные туфли на липучках. Смотрю под ноги, иду насупившись, топ-топ, независимо движутся туфли. И сами они такие шершавые на ощупь, с круглыми мысками. Топ-топ. Мы с мамой счастливые и немного уставшие – волновались. В первый раз в первый класс не каждый день. Мама еще не знает, как это будет непросто: по пятнадцать раз переписывать одно слово в тетради по чистописанию, растолковывать, что клювик острым концом съедает меньше число, объяснять, что мальчишек нельзя дубасить ранцем.

Лекарство

Медицина в XX веке достигла уже достаточно высокого уровня (поясняю на тот случай, если кто-нибудь лет через тысячу найдет окаменелые останки этого блокнота где-нибудь в ледниках Антарктиды). И тем не менее мы, будучи детьми, свято верили в целебную силу подорожника. Открытая ранка, болючая царапина, жуткий синяк? Подорожник поможет! Не очень чистый и местами дырявый (его любили не только мы, дети, но и насекомые), он излечивал от всех известных болезней. Для усиления эффекта перед тем, как наложить его на ранку, требовалось хорошенько на него поплевать. Лечили друг друга, себя и даже деревья. Лечили безоглядно и самозабвенно. Надеюсь, без последствий.

Нака забыла, что надо дышать. Мысли роились в ее голове. Прабабушка тоже хотела быть врачом? Она предполагала, что ее блокнот будет найден? Что бы она сказала Наке сейчас? Что посоветовала? Задать эти вопросы было некому, ответы Нака продолжила искать между строк.

Воспитание

Если бы дети всегда слушали родителей, наверно это были бы не дети. Вот и я предпочитала показывать свой отвратительный характер. Сказала – не надену шапку, значит не надену! Только за порог – ненавистный головной убор долой. Благодаря своей принципиальности весну, теплую и ласковую, в далеком девяносто каком-то мне пришлось встречать в смешной до коликов колючей шерстяной шапке. Будто позаимствованная со съемочной площадки «Буратино», она ко всему прочему обладала парой премерзких тесемочек, которые надлежало завязывать под подбородком. И вот все вылезли погреться на солнышке, мамы вяжут что-то мягкое и пушистое, дети мешают им это делать. Как я мечтала сорвать эту дурацкую шапку со своей больной головы и влиться в толпу по-весеннему разодетых детей. Но очень уж ушки-непослушки (как их называла мама) болели.

Фейерверк

И эта безликая больничная палата, и женщины в теплых вязаных гетрах, и болезненные уколы – все это вспоминается подернутое дымкой времени, смутно. На фоне неясных, едва уловимых моментов ярким пятном стал один – фейерверк. Его мы наблюдали из окна палаты вдвоем с мамой. Что отмечал весь город? Я не помню. Но какой бы это ни был праздник, он стал особенным – стал посланием, весточкой с того мира, где не пахнет лекарствами и не водят каждое утро в процедурный кабинет – там много зелени, комнатных растений в горшках, но все равно очень страшно. А вот он фейерверк, и мы смотрим его, неудобно облокотившись о подоконник. Красный, синий, желтый, зеленый..Жизнь такая красочная, как палитра художника, такая, с отверстием для пальца. Если смешать красный, зеленый и синий цвета в одинаковых пропорциях, получится белый цвет. Чистый, стерильный, больничный.

Потерянное на Эке время команда Quinque постаралась возместить скоростью хода. И это у них получилось. Quinque выровнял график, единственным нерешенным вопросом оставалась невозможность связи с Ластхопом. Все усилия Бурда оказались напрасными. От удара пострадала одна очень важная деталь, найти ей равнозначную замену среди подручных средств не выходило. Бурд надежды не терял, и каждый день проводил в расчетах и чертежах. Анти оказывал старшему товарищу посильную помощь. С момента экстренного приземления на Эке прошло две недели, со дня на день Quinque должен был достичь цели. Команда забеспокоилась. Причиной этого взвинченного настроения был факт, который вслух не обсуждался, но подспудно тревожил каждого. Защитные комбинезоны и скафандры, в которые были облачены члены экспедиции, остались на Эке. Из пещеры-темницы Теос, Нака, Нита, Анти и Бурд бежали в холщовых мешках, надетых поверх обычной одежды из микрофибры, которую они носили на Ластике. Запасной экипировки на корабле не было. Возникал резонный вопрос: как исследователи смогут покинуть корабль на незнакомой планете без всяческой защиты и подстраховки. Первым негласный обет молчания нарушил Бурд. После очередного приема витаминного набора, он набрал побольше воздуха и отчетливо произнес: «От того, что мы не обсуждаем эту проблему, она, к сожалению, никуда не исчезнет. До места назначения остаются считанные дни. Что мы будем делать во время высадки?».

– Какие есть предложения? – деловито поинтересовалась Нака. Было видно, что видимое спокойствие дается ей нелегко.

– Что тут обсуждать? – небрежно бросил Теос, – есть инструкция, мы будем ей следовать. Инструкция гласит, что я как разведчик первым покидаю корабль. Сразу после приземления я так и сделаю. Вы понаблюдаете за моей реакцией на атмосферу новой планеты. Если, – тут Теосу изменило присутствие духа и он продолжил тише, – если вы увидите, что я задыхаюсь или покрываюсь ожогами, или меня молниеносно разнесет на кусочки, значит кхм, вы понимаете, кхм, что потенциальная перспективность планеты очень низкая. Миссия выполнена. Можно возвращаться на Ластик, оповещать Совет. Если со мной все будет хорошо, подождете еще пару часов, а потом смело покидайте корабль для исследований и проб. Двух месяцев должно быть достаточно для всех запланированных работ. На месте определимся, где мы будем жить эти два месяца: на корабле или, если условия позволят, разобьем лагерь на месте назначения. Согласны?

Теос обвел глазами отсек управления. Нака с выражением ужаса и благоговения на лице не мигая смотрела на Теоса. По щеке Ниты катилась одинокая слезинка, но она кажется этого не замечала. Анти, закусив губу, рассматривал носок своего правого ботинка. Бурд едва сдерживал гнев, его ноздри раздувались, желваки ходили ходуном.