Игры Богов, или Порхание бабочки. Мир, ты весь как на ладони

– Да так… мысли вслух. Что-нибудь еще интересное есть

– Да. – Мария, пафосно дернула головой, веером рассыпав по плечам волосы. – Есть, и очень даже интересненькое. В глазах «депутата» застыло выражение удивления, а не страха. Это говорит о том, что он знал убийцу. Кажется, Баркалов даже не понял, что тот, то есть та нанесет ему смертельный удар.

– Верно. Я тоже это увидела на снимке. Теперь можно подать рапорт о проведении повторной экспертизы, – уставившись в окно, задумчиво заверила Динавер. – Не дам парня в обиду.

– Даже не вздумай! – подскочила с дивана Никифорова – Как ты обоснуешь свой рапорт! С какого такого перепугу тебе разрешат это сделать! На основании моей экспертизы, которую я официально передала в другой отдел? Ты забыла, что меня отстранили? Решила меня подставить? И как мне потом объяснить все это нашему начальству? Или мне пойти и сказать, что это была твоя просьба, а заодно подать рапорт на увольнение, да? Если кто узнает, меня же сожрут с говном, даже не подавятся! Ну уж нет, уважаемый товарищ капитан, давай без сюрпризов, иначе больше никогда в такие авантюры лезть не буду.

– Ну что ты заладила: мне, меня! Только о себе и думаешь! Ладно, не кипятись. – Анри по привычке зажала нижнюю губу. – Ты так возмущаешься, что тебя и без рапорта в кабинете начальства слышно. Я придумаю что-нибудь. Честное слово! И, соорудив на лице обезьянью улыбку, поджав губы, пообещала. – О тебе ни гу-гу. Поверь, никто ничего не узнает. И вообще не напрягай обстановку, лучше улыбнись, даже страшно становится, когда ты так нервничаешь. У меня и без твоих криков крыша едет…

– Во-во… – Никифорова снисходительно усмехнулась. – Я аж сюда слышу, как она у тебя едет, шифером шурша, – и хихикнула, интригующе взглянув на подругу.

– Мань, – глаза Динавер сузились до размеров щелочки. – Не томи. Лучше скажи, что еще есть интересного. Знаю ведь, что «Джокера» прячешь в рукаве.

– Ха! Интересного… Откинувшись на спинку дивана, Никифорова победоносно вздернула подбородок. – «Джокера» ей подавай! – хохотнул она. – И не подумаю! Но через минуту уже тарахтела. – На этом снимке, – взяла она в руки один из них, – ясно видны отпечатки следов подозреваемого. Обувь 43 размера, при росте метр семьдесят два, и весе 60кг. он не дотягивает до совершенства – худоват, а значит, даже при желании не мог оставить такого очень характерного отпечатка. Смотри, – ткнула она пальчиком с изящным маникюром в едва заметное углубление. – Земля после дождя была влажная и след прекрасно пропечатался, хоть и не глубокий, но достаточно хорошо читаемый. Маня замолчала и победоносно уставилась на Анну-Марию.

– Не молчи, а то сейчас тресну разок! – возмутилась Анри.

– Пфи! Пригрозила! То же мне еще подруга… Ладно, не буду мелочиться, а то вконец с тобой разругаюсь из-за этого лжедепутата. Ты же просто эксплуататор, Динавер. Да, да, да, и не смотри так на меня, но раз ты моя подруга, я тебя прощаю, – и уже серьезно добавила. – Меня очень заинтересовала странная впадинка в области пятки. Навскидку и не подумаешь, мало ли что могло попасть под туфлю, но при детальном рассмотрении можно все же определить, что это не простая ямка, а отпечаток от чего-то более тяжелого. Как если бы человек носил протез, и при ходьбе вес тела падал не на всю ступню, а конкретно на пятку, вот он и отпечатался. У студента ведь две ноги и обе вполне нормальные, у депутата тоже. Вот тут и возник вопрос… Пришлось, конечно, покопаться… Никифорова вытащила из стопки снимков еще один, где след с идентичным углублением и витиеватым рисунком подошвы тянулся аж до тротуара. Ты дальше, дальше смотри. Вот сюда, – ткнула она ногтем в стоящих кучкой любопытствующих зевак. – Это «любители мясца» так сказать, которые собираются на любое преступление. Наверное, носом чуют беду. Видишь женщину с палочкой.

– Ты имеешь в виду костыль?

– Точно! Он голубчик! Но не костыль ведет сольную партию в этой опере, а нога. Если учесть психологию людей, убийцу всегда тянет на место преступления. Я внимательно изучила всех, кто попал в поле зрения объектива, и меня очень заинтересовала эта особа. Хоть на ней брюки, но видно, что подошва ее обуви по высоте разная. Носок одной туфли слегка приподнят, он просто пуст, а значит, это протез. И даже рост ее приблизительно 1 м 60 см. Черты лица скрывают длинные волосы, но, вполне возможно, что у нее парик. Слишком уж шевелюра ухоженная. Маня победоносно вздернула подбородок.

– Это все?

Никифорова, как фокусник, достала из потайного карманчика жакета маленький пакетик.

– Теперь все. Этот волосок я обнаружила на одежде Баркалова. Волос женский, принадлежит курящей и пьющей женщине, какое-то время она употребляла наркотики. Но это не героин и не кокаин, какой-то новый вид, вполне возможно, импортного производства. Надо поинтересоваться у ребят, контролирующих оборот наркоты. Полагаю, это очень интересная мамзель и ей приблизительно 25—30 лет. – Маня аккуратно положила пакетик перед Анной-Марией. – А что говорит сам студент? Как он оказался на встрече с Баркаловым? – поинтересовалась она.

– Говорит, что в аэропорту подошел к нему респектабельный мужичок в галстуке и при портфеле. Представился Стрельцовым Иван Иванычем и, убедившись, что Стуков только что прилетел во Владивосток, попросил передать другу подарок. Только вот беда, самолет у него через час улетает, а друг, видимо, сообщение не получил или просто не успел приехать. Может ли наш студент позвонить незадачливому другу и при встрече передать сувенир. Его, то есть студента, за такую скромную услугу хорошо отблагодарили суммой, которая равна трехмесячному жалованию его матери, вот он и подрядился оказать помощь друзьям. Мы проверили. То, что студент прилетел тем вечером из Краснодара, – верно, а вот человек по фамилии Стрельцов, как утверждал студент, в списках улетавших или прилетевших граждан не числился. А на счет твоего вопроса: почему я взялась повторно за это дело? Гм… – Динавер нахмурилась. – Много нестыковок. И очень уж быстро стараются передать дело в суд. К тому же, фамилия Баркалов мне уже известна. Правда, я пока не могу тебе ничего рассказать, просто нужны еще кое-какие факты, но, возможно, мне опять понадобится твоя помощь. Согласишься?

– А куда от тебя денешься? К кому я еще буду приходить и плакаться в жилетку после очередного расставания с любимым героем моего разбитого сердца. Ты думаешь, легко говорить парню прощай, дорогой, это наша последняя встреча. Знаешь, как мне его жалко! – с чувством глубокой печали и немалой толики сарказма, отпарировала Маня. И как всегда неожиданно сменила тему. – Конечно соглашусь, на этот счет не парься. Можешь на меня рассчитывать в любое время. Главное, чтобы об этом никто не знал. Смотри, я тебе доверяю.

Динавер даже не удивилась такому виртуозному перепрыгиванию с одной темы на другую. В этом была вся Никифорова. И несмотря на ее выкрутасы, она готова была расцеловать подругу, но не сейчас. У Марии было удивительное неконтролируемое сознанием свойство, она умудрялась все разговоры переводить на личные, интимные отношения. Они дружили давно, еще со школы, и Динавер даже сама не понимала, как в этой рыжей вертихвостке живет так много противоположностей. Никифорова не была красавицей, но в ней была та изюминка своеобразия и легкости в общении, что через час знакомства с ними обеими мужчины готовы были валиться только к Манькиным ногам, и она вертела ими как хотела. Никифорова позволяла себе быть капризной и легкомысленной. Быстро влюблялась до «гробовой доски» и так же быстро расставалась, проплакав в подушку часа два, не более. В отличие от Анны-Марии, которая, что в праздники, что в будни носила только униформу, она могла позволить себе явиться на работу в легкомысленном платье с декольте, от которого у мужчин начинали косить глаза, и они вертелись вокруг нее, словно мартовские коты, готовые выполнить любое поручение. Но в профессионализме ей не было равных. Серьезная, сосредоточенная, она не пропускала ни одной мало-мальски важной детали в расследовании и много дел с ее подачи были пересмотрены. Никифорова не гнушалась пробраться в провонявший хлороформом морг и провести дополнительное обследование вопреки всем запретам и особенно закону. Но стоило ей закончить дело, интерес к нему пропадал, и она опять становилась «лисой» с надуванием губок и требованием особого внимания. Бросив на Маню беглый взгляд и поняв, что игнорирование подруги может оказаться себе дороже, Анри, пересев на диван. Приобняла ее за плечи и притянула к себе.

– Маня, тебе же цены нет! Ты практически всю работу за меня сделала. Я тебя обожаю.

– Да что ты!.. – съерничала та. – Цена есть на все, особенно на обожаемые вещи. А за мой самоотверженный труд, кстати, нелегальный, с тебя бокал хорошего вина. Дорого вина, а не «Ркацители» или «Вермута», и поход по… – она на секунду задумалась и хитренько вздернула бровки к верху.

– Надеюсь, ни в вертеп какой-нибудь? – перехватила инициативу Динавер. Она терпеть не могла Машкины ночные похождения по клубам.

– Именно! Шопингом мы занимались в прошлый раз, а сейчас… – Маня растянула губы, соорудив улыбку, и с сарказмом процедила. – Не пялься на меня так, я не улыбаюсь, просто тренирую мышцы лица, чтобы ты не подумала, что шучу. Ты же знаешь, что у меня черные дни.

– Опять тягостное расставание с любимым? – ехидно поинтересовалась Анри.

– Вот ты…. А еще подруга…! – фыркнула Никифорова. – Динавер, ты ни черта не понимаешь! Любовь – это чувство, которое нельзя предугадать. Любовь – как болезнь, если нахлынула, ее уже не сдержать! Вдохновенно, чуть ли не заламывая руки, торжественно завершила свою речь Маня.

– Правда!? – хохотнула Анри. – По твоим словам любовь, это что-то сродни кашлю или поносу, которые тоже невозможно сдержать.

– Динавер, ты невыносима! Сама не понимаю, какого лешего я с тобой дружу! Ну никакой психологической поддержки! – обиделась Маня. – Ладно, я пошла. Надеюсь, у тебя есть что надеть в клуб, а то ходишь как школьница в 80-е годы. Я вот смотрю на тебя и думаю, хорошие ножки и грудь что надо, а вечно прячешь свое добро под длинной юбкой и пиджаком. Хоть бы раз пришла на работу в платье. Все, все, ухожу, – скривила она мордашку, перехватив прищуренный взгляд подруги, который говорил, что пора ей замолчать. Но, взявшись за ручку, обернулась. – Кстати, пока ты еще в памяти и не забудешь обещание меня отблагодарить, давай завтра, часиков в восемь, сходим в ночной клуб. Там, говорят, такие мальчики будут стриптиз показыва-а-ать! – закатила она глаза, – обалдеть! Говорят, Тарзан один вечер будет выступать, ну и всякое прочее… Ты мне обещала, так что ловлю на слове.

– Никифорова, вот скажи, – Анна-Мария хохотнула. – Как ты умудряешься переплетать работу и сексуальный пустобрех? Мне иногда кажется, что у тебя болезнь: сексуальная патология называется. Плачешь, когда рядом нет мужчины. Плачешь, когда он есть. Но самое смешное плачешь, когда собираешься с ним расстаться, при этом у тебя хватает наглости учить меня уму-разуму, еще и развращать. А на счет Тарзана… Анри приложила два пальчика к подбородку и соорудила умильную улыбку, – заверяю тебя, он уже занят, так что губы не раскатывай…

– Знаю, знаю, – перебила Никифорова. – Королёва последние волосики повыдергивает. Но мне как-то до фени. Там и другие есть. И потом, это просто, к слову, пришлось, чтобы тебя заинтересовать, – надула она губы.

– Господи, Мань, меня «Тарзанами» не заинтересуешь. Никогда не видела ничего бредовее, чем стриптиз.

– Да знаю я! Тебя ведь не проймешь. Что, нельзя пофантазировать? Мне, например, приятней думать о Тарзане. Я вот смотрю на тебя и иногда балдею от твоего трудового мазохизма и оптимизма изменить систему. В голове одна только работа. Когда же отдыхать? Маня возмущенно вздернула носик и легкомысленно пожала плечами. – Знаешь, думать только о работе, это такая скукотища и так утомляет, что от этого можно несварение желудка получить. Ой, подожди! – спохватилась она. – Я же самое главное забыла! Ирина Сергеевна передала пирожки с капустой. Мы с ней встретились случайно. Она хотела зайти, но передумала, – быстро вернувшись, Маня выудила из-за боковушки дивана пакет. – Ой, еще теплые. Я, пожалуй, задержусь еще на пару минуток… на кофеек, ладно?

Динавер сдалась. Эта пара минуток могла преспокойно оказаться парой часов, но странно было то, что она от них нисколько не уставала. После смерти деда, Анна-Мария запретила себе какие-либо отношения с мужчинами, виня себя в его смерти и ненавидя весь мужской род. Стоило кому-нибудь проявить к ней интерес, как она сразу находила у воздыхателя массу недостатков. Все они были слащавые хитрецы, от которых ее просто воротило. По Манькиным словам ей требовались не мелкокалиберные ухажеры, а мужики, как «противотанковая пушка», чтобы сразу башку снесло. И, зная, что такового не предвидится, Манькины рассказы о любовных похождениях хоть немного скрашивали ее однообразные серые дни. Позволив Никифоровой сесть на любимого конька по идеализации следующего кандидата на любовь и «промывке его костей», через некоторое время Анна-Мария все же вернулась к разговору, связанному с работой, но, зная подругу, начала с мелкого подхалимажа.

– Маня, даже не представляю, что бы я без тебя делала: и кормишь, и поишь. Обожаю стряпню мамы, давненько не едала такой вкуснятины. Ум-мм, объедение! И тут же скакнула вопросом в другое русло, пока Никифорова не поняла, что они уже вышли из неофициальных отношений и вернулись на трудовую стезю. – Слушай, Маш, ты не могла бы вспомнить разговор на совещании, в пятницу, недели две тому назад, когда собрали все отделы и начальство, как всегда, выдавало горькие пилюли. Тогда шеф слюной исходил, кто-то написал жалобу в Департамент полиции, что….

– А, вспомнила! – перебила Маня. – Это на счет того, что в полиции не принимают заявление на пропавших и надо ждать три дня. Ты об этом? Вообще-то я тоже считаю, что это форменная глупость. Даже сутки прозябания могут стоить жертве жизни, а за три дня ее могут так упаковать, что мама не горюй. Поэтому, наверное, у нас такая малая раскрываемость преступлений. Я бы…

– Подожди, не тарахти. – Анри, навалившись на стол, приглушила голос. – Я хочу спросить о другом. В тот день на совещание неожиданно явился полковник Прошин. Вспомни, пожалуйста, что он шепнул нашему шефу? Вид у него был очень довольный, словно выиграл в лотерейный билет пару лимонов. Почему он не позвонил шефу по телефону, а именно сам явился. Ты ведь сидела рядом.

– Да я ничего и не слышала, просто по губам прочла. А зачем тебе?

– Для меня это очень важно, понимаешь!

– Ну, не знаю… – протянула Маня, хитренько поглядывая на подругу. – Стоит ли тебе говорить? Опять, как «Матрешка», спрячешься в свою скорлупу с тайнами.

– Маня! – повысила голос Анри. – Если что услышала, то есть увидела, просто скажи!

– Ладно… – миролюбиво махнула та рукой, и немного подумав, сказала. – Он прошептал, что… Подожди… – сменила вдруг Никифорова тему. – Тот разговор к работе не относился, поэтому если ты мне не расскажешь в чем дело, я лучше промолчу.

– Никифорова! – Анна-Мария, вытаращив глаза, зашипела змеей. – Если ты мне сейчас же не скажешь, я…

– Что, вернешь мои игрушки и разговаривать не будешь? – перебила Маня. – Ладно, не ворчи, мне наша дружба дороже, чем Прошин. Он сказал, что… то ли брус, то ли груз отправлен в срок. Потом прикрыл рот рукой, перехватив мой взгляд. Пришлось отвернуться. Вот и все. Анри, ну скажи, в чем дело-о-о, – заканючила она. Я из-за твоего молчания не хочу оказаться в какой-нибудь опе.

– Ты еще губы надуй и ножкой топни. – Зацепив зубами губу, Анна-Мария усмехнулась. – Знаешь поговорку: меньше знаешь, – дальше едешь

– Не едешь, а лучше спишь! Глупая ты, Динавер.

– И я о том же. А что такое опа? Впервые слышу.

Никифорова хохотнула.

– Ну и далекая же ты, Ань-Мань. Телевизор хоть смотришь иногда? Там тебя любому жаргончику научат. Я тебе сейчас короткий ликбез проведу о том, как наши звезды выражаются. Никифорова, встав в позу и изящно выставив ножку, сюсюкая произнесла:

«Ой, это полный пипец, я в такой опе» Передразнила она кого-то из звезд шоу-бизнеса. Они считают, что быть в опе – говорить можно, а в жопе – нельзя, не эстетично и богохульно. А по мне так совершенно правдоподобно, что они там находятся. И вдруг скакнув на диван. Заныла:

– Анри, ну расскажи, какие тайны ты от меня скрываешь! Знаешь ведь, от любопытства спать не буду.

– Обязательно, только не сейчас. Анри отстраненно уставилась в окно. Она молча бросала взгляд на подругу, но, видимо, приняв решение, добавила:

– Когда все проверю, тогда не только расскажу, но и помощи попрошу. Понимаешь, очень важные люди задействованы. Не хочу, чтобы даже намека на мое вмешательство в их дела было заметно. Иначе, все пойдет прахом. В общем на кону жизни людей, дорогая подруга. Поэтому лучше ешь пирожки и топай на свое рабочее место, обед закончился.