Нелюбимые

Нелюбимые
Надежда Лавринович

Нежеланные, нелюбимые дети, что может быть ужаснее?…Захар не то, чтобы раздражался, нет, но часто думал: "лучше бы он умер при родах". Красавец Арсений рос очень стеснительным, неуверенным в себе и забитым ребенком. С раннего возраста он остро чувствовал, с ним что-то не так. Что именно? Этого ребенок не понимал, не мог понять.

НЕЛЮБИМЫЕ

– Все… это конец… – обреченно подумал Арсений. – Я никогда ее не найду…Боже, как глупо! Глупо-то как! Он тяжело опустился на землю и, привалившись к стволу раскидистого дуба, в изнеможении закрыл глаза. Сердце учащенно билось в груди тяжелым комом, на лбу и спине выступил липкий пот. Лицо и руки Арсения нестерпимо зудели от бесчисленных укусов разъяренных насекомых, в чье царство он вторгся незваным гостем. Повсюду, куда ни кинь взгляд, Сеню окружали деревья, деревья, деревья. Лес, казалось, не имел края, не имел конца, тянулся во все стороны на многие-многие километры. Будучи жителем большого города, Арсений никогда еще не оказывался в глубине, в чаще. Парень и вообразить не мог, каков он, этот настоящий лес. Однако сожалеть времени не было, решение принято – назад дороги нет. Пятый день путник упрямо шел вперед, продираясь сквозь кустарник, время от времени отдыхая на мягком, пахучем мху. Повсюду кипела, бурлила, пульсировала жизнь. Особенно трудно приходилось по ночам, Сене чудились шорохи, звуки, вздохи и стоны, топот ног или чьих-то лап… В лесу водились волки, много волков, а кроме того кабаны и лоси и это только та живность, о которой Арсений знал наверняка; что и кого еще скрывал лес, он мог разве что догадываться… В брезентовом рюкзаке за плечами Арсения болталась пластиковая бутылка воды, шматок грудинки, обернутый в фольгу, и черный хлеб. Он взял с собой то, что посоветовали, не вполне, впрочем, представляя, сколь долго придется плутать. Вся затея до последнего казалась игрой, чем-то не слишком реальным, лишь попыткой сбежать, удрать от себя самого. Он схватился за призрачную надежду как хватается за тонкий прутик утопающий. Однако запасов оставалось совсем немного, хватит еще максимум на день, а дальше? Сеня смертельно устал, запутался, потерял ориентиры и уже не понимал куда, в какую сторону ему следует двигаться. Голова кружилась от одуряющего аромата трав, все смешалось перед глазами, он чувствовал как сознание медленно, но неотвратимо ускользает от него.

– Ничего, ничего…значит так надо. Так тому и быть… Может, и к лучшему – пробормотал Арсений и потерял сознание.

Арсений, Сеня – родился нежеланным. Его мать, Федорович Мария Петровна чувствовала себя несчастной, брошенной, использованной и обманутой.

Когда-то она, уроженка небольшого Белорусского городка Глубокое, мечтала попасть в Москву. Примерно лет с тринадцати грезила Москвой, мечтала о ней, не видела для себя иного пути, кроме как поехать учиться в столицу.

Растила Марию мать, которая отнюдь не разделяла наваждения дочери огромным, чужим, откровенно пугающим городом.

– Ну что тебе та Москва? Чего тебе дома не живется? – стонала Бранислава Ермолаевна, как только дочь заводила любимую пластинку про неизбежный отъезд.

– Мама! Как ты не понимаешь?! Москва – это ВСЕ! Все, мама! Это перспективы! Это жизнь, мама.

– Ну, какая жизнь?! Кому до тебя дело есть в той Москве? Слышала, что про москвичей говорят?

– А, мало ли, что говорят. Я учиться поступлю. Замуж там выйду. И тебя к себе заберу. Вот увидишь.

– Думаешь, мало таких вот желающих? Откуда ж столько москвичей возьмется? И что у них там, в Москве, своих девок нету?

– Мама! Не начинай. Все равно уеду, – настаивала Маша.

Последние два года в школе Мария усердно готовилась, а мать копила деньги. Откладывала каждую копеечку, чтобы помочь родному дитятке выжить во враждебном городе. К тому времени стало совершенно очевидно – Мария от своего не отступится. Вот тянет ее в Москву, и ничего с этим не поделаешь!

Не успел отгреметь, отгулять выпускной, как Мария кинулась за мечтой. Сомнений девица не ведала, страха не испытывала, Москва сияла, манила, обещала.

Мария поступила в Политех, учебное заведение для мужчин, девочки встречались редко. Зато конкуренция как таковая отсутствовала, а выбор поражал воображение. С первого раза она набрала достаточно баллов, и мечта быстро становилась реальностью. Ей выделили комнату в общежитии, все складывалось как нельзя лучше. До тех пор, пока…

Машенька не влюбилась в звезду местного разлива Аркадия Воронина. Любовь эта явилась внезапно и сразу, Мария была обречена если не с первой минуты, то со второй –        несомненно. Она поняла это тотчас, как только его увидела. Позвонила маме в Глубокое и плакала в трубку, твердила, что погибла:

– Мамочка, родненькая, вот беда-то! Вот беда! Что же мне теперь?! Что делать-то?!

– Доча, ты не горячись! Все пройдет. Это надо пережить.

– Ну как, как пережить?! Что ты такое говоришь?! Я жить без него не могу! Дышать не могу! А ведь были планы, такие, мама, планы! А теперь что же? Все летит, летит, мама в тартарары. ЕГО мне нипочем не заполучить, а никто другой уж и не нужен!

– Боже, доча… как же так? А он-то что? Он что, доча? Ты же красавица у меня…

– Приезжай, мама! Приезжай! – взмолилась Мария. – Иначе я за себя не отвечаю!

– Куда же я приеду, доча?! Жить-то я, где буду? – испугалась Бранислава.

– Я комнату сниму, не бойся. У приятельницы моей мама сдает. Недорого совсем и место хорошее. Парк рядом. Она все переживает, что жильцов найти морока целая. Таких, как мы с тобой она ищет, а мы тут как тут!

– Что мне тот парк! Что хозяйка! На вокзале жить буду, ежели нужда придет. Приеду, доча, конечно приеду! Ты, главное глупостей не наделай!

Бранислава Ермолаевна, действительно, не замедлила явиться в Москву, в город, которого безотчетно опасалась и не любила. Подобно многим провинциалам, Бранислава искренне считала, что Москва – главное на планете зло. Все беды от нее, все несчастья. Населяют бесовский город люди темные, подлые, на все способные. Но куда деться, если дочь просит? И на северный полюс поспешишь, лишь бы дитю помочь. Вот на кой ляд понесло ее Машку в Москву эту проклятую?! Жила бы себе кровиночка неподалеку, ну уехала бы в Витебск учиться, а потом вернулась бы в родное Глубокое, к матери поближе… под крыло.

Но делать нечего, коль дите пропадает и домой возвращаться отказывается. Машенька примчалась на вокзал за час до прихода поезда. В нетерпении металась она то туда. То сюда. Ежесекундно поглядывая на крошечные часики, от бабушки доставшиеся. Как только показался вдали нос поезда, Мария вздохнула с облегчением и радостью.

– Мама! Мамочка! – кинулась она к вагону.

Долго стояли, тесно обнявшись, не в силах расцепиться. Обе плакали и утешали друг друга. А потом Маша, словно заправская жительница столицы, повезла маму на Речной, дорогой показывая и рассказывая.

Комната и правда оказалась чудесная, а дом стоял в двух шагах от парка на Речном вокзале. Окраина, конечно, но не до жиру. Кроме того, хозяйка почти все время проводила за городом. А за квартирой нужно было присматривать; цветы поливать, полы, пыль. Доверять ключи кому попало, хозяйке не хотелось. Соседи в счет не шли, что-то мешало. А тут Машенька подвернулась, – удача! Потому жили почти все время вдвоем за символическую плату; все сложилось как нельзя лучше для всех. Сидела Бранислава с дочкой как с маленькой, урезонивала ее, убаюкивала. Однажды встречала Марию после занятий и та показала маме ЕГО.

– Во, ма, гляди! Аркадий…– покраснев до корней волос, потянула Мария мать за рукав.

Родственница взглянула и все поняла про него с первой же секунды. Она хоть и была простой женщиной из Белорусской глубинки, не избалованной, неиспорченной, работящей и преданной семье, но таких кавалеров как книгу могла прочесть. Тут большого ума не требовалось, достаточно было жизнь прожить, что, как известно, не поле перейти.

– Вот бес…Черт его дери! – подумала Бранислава и перекрестилась, – пропала девка, дура. Пропала. Попался же на пути! Окаянный!

Покосившись на Машку, Бранислава с огорчением увидела, как поглупело и окрасилось розовым лицо у влюбленной дочери. Все признаки безумия читались на юном этом прекрасном лике.

– Вот напасть! – не сдержалась женщина и смачно сплюнула.

Он словно спустился с небес на грешную землю, на минутку, ненадолго, потехи ради. Аркадий родился для того, чтобы разбивать, дробить в пыль женские сердца. Стало сие совершенно очевидно еще в детском саду. От него млели воспитательницы, позже учителя, одноклассницы, их мамы, тети и бабушки. Высок, статен, белокож с невозможно синими глазами и черными как смоль волосами. Густые, широкие брови, высокий, обманчиво умный лоб и чувственный крупный рот. Длинные как стрелы ресницы, частоколом обрамляли глаза и дополняли картину безупречного, словно написанного лица. Его, Аркадия, мама когда-то блистала в родном Питере, потом переехала в Москву, сразив наповал молодого начинающего бизнесмена. Аркадий взял лицо и стать матери, и твердый упрямый нрав отца, который использовал лишь для того, чтобы потакать своим бесконечным капризам. С малолетства он купался и нежился в женском внимании, его дело было выбирать. Мальчика с удовольствием портили и развращали абсолютно все женщины его окружавшие. Делалось это со смаком , бездумно и беззаботно. Этакому красавцу не нужно было прилагать усилий, ухаживать, завоевывать, ему стоило лишь благосклонно улыбнуться, и любая девчонка оказывалась у его ног. Послушная, чуткая, внимающая и благодарная. Аркадий был своенравен, избалован, эгоцентричен. Баловень считал себя едва ли не миссией, призванным покорить как можно больше женщин самого разного сорта, возраста и толка. Сказочно прекрасный облик открывал двери, души, сердца и кошельки. Независимо от того, задумывался над этим человек, или нет, абсолютно всем верилось, зачастую неосознанно – такая внешность сама по себе оправдывает и объясняет ВСЕ. Мама Марии тотчас предложила дочери оставить «бесовский город» и уехать домой:

– Доченька, – сказала она, – неужто в родном-то городе для тебя места не найдется? Поехали от греха. Поехали! Христом Богом прошу! Погубит тебя бес этот…

– Мама! Ну что ты, в самом деле?! Ну, куда я поеду?! А учеба?! А будущее? Мои планы? Нет, мамуля, не уговаривай. Как-нибудь уж все утрясется.

– Ладно, доча, тебе-то, небось видней… только не связывалась бы ты с парнем-то этим, а? Еще в беду какую угодишь… найди себе попроще, а?

– Ой, мама…да кто связывается-то?! Да я бы и рада связаться, да куда уж мне…но, мамочка, родненькая, я его так люблю! Прямо сердце болит!

Бранислава поняла, что уговаривать дочь бесполезно, побыла еще несколько недель и убралась восвояси. Мария обещала ничего не таить, мать держать в курсе, об учебе не забывать и с ума не сходить. В последнее верилось как-то особенно трудно.

Последнее и оказалось самым невыполнимым. Мария Федорович отличалась прямо таки ослиным упрямством, она придумала себе Аркадия такого, какого в природе не существовало, и пестовала свою любовь, взращивала ее с поистине поразительным терпением, достойным лучшего применения. Очарованная, Мария приписывала объекту грез и ум, и благородство, наделила его ангельским характером и юмором, да всем тем, чего у него отродясь не имелось. Мария никогда и ни за что не могла бы поверить, что человек с лицом Аркадия, с физическим его совершенством, может оказаться пустым, жестоким, жалким ничтожеством. Она свято верила – лица просто так не раздают и такие вот Аркадии рождаются раз в столетие и на голову превосходят всех своих современников по всем параметрам, в том числе и моральным. Аркадий себя обожал и каждый е жест его, каждый взгляд был преисполнен бескорыстной, безбрежной любви к себе. Он искренне верил, что одаривает собой, позволяет коснуться чуда, и тем самым делает счастливой ту, что осмелилась оказаться рядом. Женщины менялись как перчатки, не оставляя следов ни в памяти, ни в сердце. Немного повзрослев, уяснив для себя, как устроен мир, и женщины в частности, Аркадий стал зарабатывать на собственной внешности неплохие деньги. Прежде всего, как любовник, а затем как модель. Он не гнушался брать деньги просто за ночь с собой и требовал непомерные суммы, которые, впрочем, чаще всего, получал. К сожалению, Аркаша не работал над собой и потому, любовником был более чем посредственным. Он вел себя как наложница, ложился и всем видом словно кричал:

– Берите меня! Владейте мною пока я здесь! Я весь ваш!

Женщинам это нравилось поначалу, они брали на себя инициативу раз, другой, третий. Но много ли найдется жаждущих властвовать в кровати постоянно, не имея возможности побыть, наконец, наедине с МУЖЧИНОЙ? Аркадий беззастенчиво требовал, чтобы его обслуживали даже тогда, когда это становилось просто нелепым. В нем совсем не осталось мужского, подобно киселю он не являлся ни тем, ни другим. К любой внешности привыкаешь и перестаешь ее замечать. Остается человек, а человеком Аркадий не был. Разочаровавшись, женщины покидали его, но не нашлось ни одной, кто сказал бы ему своевременно правду-матку. Когда пламя гасло, падали шоры, любовницы делали все, чтобы красавчик верил – инициатива исходит от него. Позже, женщины тосковали по несбывшейся мечте и долго не могли забыть безупречно красивое, но более ничем непримечательное создание. Замужние становились внимательны и нежны к мужьям, а свободные переставали придавать столь большое значение внешним данным. Аркадий разочаровывал столь же быстро, сколь и очаровывал, но не догадывался об этом.

Мария же хотела с ним не просто переспать, она хотела его на всю жизнь. Никогда раньше ей не приходилось видеть столь безукоризненно совершенных мужчин. Она думала, ТАКИЕ бывают лишь на экране. Машенька смотрела на Аркадия, как истинно верующий смотрит на редкую икону. Она трепетала при виде его и едва не теряла сознание от восторга. Мария не смела поднять глаз в его присутствии, а дар речи, равно как и разум, в спешке покидали ее. Поначалу Мария не догадывалась о том, что, сей драгоценный чистый камень, отнюдь не разборчив и неприхотлив. Он не знает слова «нет» и все женщины для него красивы, каким бы странным это ни показалось. Разумеется, именно те женщины, которые не могли отвести от него обожающий взор. Он спал бы и с толстыми, и с уродливыми, осмелившимися захотеть этого, и с худыми и плоскими как мальчик, и с красивыми, и никакими, абсолютно со всеми. Аркадий был всеяден, но так неправдоподобно хорош, что мало кто решился бы предположить в нем это. Таким образом, оставались женщины в себе уверенные по причине выдающихся внешних данных или же тугого кошелька. Аркадий стал заложником собственной красоты, лени и себялюбия. Но Марии «повезло». Однажды они оказались вместе на одной из студенческих попоек. Мария старалась бывать всюду, где появлялся ОН. В небольшую двушку одного из учащихся, набилось человек двадцать. Среди них почему-то всего четыре девушки. Напитков, как водится , оказалось значительно больше, нежели закуски. Молоденькие, неопытные студентики молниеносно перепились. Аркадий от сокурсников не отставал, и вскоре взгляд его масляно заскользил по фигуре Марии. Девушка, будучи под хмельком и оттого гораздо более обычного смелой, улыбнулась ему лучезарно и подсела поближе:

– Привет! – сердце ее колотилось как бешеное, уши и щеки пылали маковым цветом, но замаячила где-то слабая надежда и остановить Марию в этот вечер не смог бы и танк.

– Привет, привет! – Аркадий против ее общества не возражал. Мария была прехорошенькой, и многие добивались ее расположения. Недотрогой Маша не слыла, но и не разбрасывалась, а уж, увидев однажды Аркадия, и вовсе словно в монастырь подалась.

– Скучаешь? – вкрадчиво поинтересовалась девушка. – Меня Мария зовут, я учусь с тобой в одном институте, но факультеты разные.

– Ммммм… Я Аркадий. А ты ничего, недурна – он плотоядно оглядел ее с ног до головы, будто выбирая говядину на прилавке. Что-то я раньше тебя не замечал…Странно. Где ты пряталась, Мария?