Как развивать туризм в России. Диалоги с практиками

Елена Дмитриева: Нет, мы из Воскресенска, это недалеко от Коломны. Это сейчас мы уже живем в Коломне. Надо учесть, что Коломна – это купеческий город, у него своя культура. А тут пришли чужие. Раз чужие, значит, враги. Это такая ментальность. Чего еще от чужаков можно ожидать? Даже если ты 20 лет проживешь в таком городе, ты все равно будешь восприниматься чужим. И мы очень признательны властям Коломны, которые проявили мужество и рискнули с нами сотрудничать. Мэр дал свое добро, а замглавы Валерий Максимович очень активно включился в работу и профинансировал все работы по проекту.

Когда власть дает разрешение, это означает проявление политической воли. А когда политическая воля проявлена, то включаются механизмы интеграции разных сил. Власти подготовили все площадки, провели электричество, расчистили мусор, поставили горки и качели, следили за их сохранностью. А горки были довольно дорогим арт-объектом.

Надежда Макатрова: Что подтолкнуло вас обратиться с предложением к властям Коломны?

Наталья Никитина: Это было озарение. В городе появились растяжки о грядущем чемпионате Европы по конькобежному спорту. Мы подумали и решили предложить городу нашу идею «Ледяного дома» как культурную программу к этому чемпионату.

Дмитрий Ойнас: Надо понимать, что Кубок Европы – это такое закрытое пространство для тех, кто варится в спортивной, конькобежной теме. Рядовым гражданам на трибунах сидеть скучно, это ведь не шоу со звездами эстрады. Для города и его жителей за пределами ледового дворца во время чемпионата ничего не происходит. Нет связки этого спортивного мероприятия с городским пространством. Концептуально идея заключалась в том, чтобы выплеснуть часть этого ледового праздника на улицы города. Вдобавок на соревнования приезжают много иностранцев, чиновников и VIP-персон. Этих людей нужно удивлять. Мы озвучили нашу идею властям, и власть ее восприняла.

Елена Дмитриева: И после успеха этого первого проекта «Ледяной дом» власть начала нам доверять, в итоге у нас сложились хорошие продуктивные отношения.

Надежда Макатрова: О проекте «Ледяной дом» уже много сказано и написано в прессе, поэтому давайте поговорим о музее и фабрике пастилы. Сколько времени заняло создание музея с нуля и до приема первых посетителей?

Наталья Никитина: 13 января 2008 года был проект «Ледяной дом», а 24 января 2009 года состоялось открытие музея. При этом грант на создание музея в рамках конкурса «Меняющийся музей в меняющемся мире» Благотворительного фонда Владимира Потанина мы получили только в июле 2008 года, т. е. реставрация здания началась только в середине лета. Много времени ушло на оформление документов.

Надежда Макатрова: Как вам удалось получить помещение?

Наталья Никитина: В исторической части города, на посаде, был небольшой флигель городской усадьбы – здание, принадлежащее управлению культуры города. Так как помещение было абсолютно без удобств, то его использовали как летнюю базу городской художественной школы под пленэры: хранили мольберты и прочий инвентарь. В нем не было ни воды, не канализации.

Власть помогла нам с инженерными коммуникациями, взяла на себя сложный и дорогостоящий прокол под дорогой.

Надежда Макатрова: У вас долгосрочная аренда на 49 лет?

Елена Дмитриева: У нас аренда, но, к сожалению, краткосрочная. Про 49 лет здесь никто не знает. Это серьезное препятствие для привлечения инвестиций, поскольку, вкладывая деньги, мы сильно рискуем. Первый вопрос, который задает инвестор, задумавшийся об инвестировании в такой проект, звучит так: «Где продукт? Что я могу купить?» А власть ничего не продает по определению. Схема такая: сперва бери объект в аренду на 11 месяцев, покажи себя, а потом уже будем обсуждать. В итоге на первых переговорах встречаются две стороны, которые не слышат друг друга. Инвестор говорит: «Раз купить нечего, то я пошел».

У нас за четыре года нашей работы уже сформировался круг людей, которые были бы готовы проинвестировать серьезные средства в наш проект, но есть масса преград. Наши здания – это муниципальная собственность и вдобавок исторические памятники со своими обременениями. Мы сейчас взяли новый объект под реставрацию и там проходим все этапы и инстанции, как положено по закону: охранные обязательства, технические задания, предпроектные исследования, постпроектные исследования, обобщение и проектирование и многое другое. Это очень долгий путь, отягощенный тем фактом, что специалистов в этой области практически не осталось. Есть единицы, которых надо собирать по всей стране и которые могут что-то делать. И в министерствах остались единицы, которые понимают, как надо работать.

Дмитрий Ойнас: Берутся-то многие, а сделать, как надо, мало кто может.

Елена Дмитриева: Любого инвестора надо сперва образовывать, чтобы он мог в этом поле работать. Если я как заказчик не обладаю знаниями закона об Охране культурного наследия, правилами и принципами реставрации, порядком выполнения работ, я не смогу найти архитектора, который мне нужен, не смогу объяснить архитектору, что мне нужно, и понять, сможет ли он мне помочь. Это образовательная пропасть. Как рассказывает наш архитектор, неслучайно был период в истории нашей страны, когда для заказчиков проводились образовательные программы. К примеру, если я хочу построить дом или фабрику, я прохожу обучающий курс, чтобы разговаривать с архитектором на одном языке. Я, как человек уже понимающий, могу сегодня переводить с языка власти и архитектора на язык инвестора. Но эта проблема коммуникаций повсеместна.

Сейчас к нам обращаются люди, которые зажглись идеей возрождения исторической памяти и хотят у себя в регионе сделать аналогичные проекты, например в Дмитрове, в Казани. Они просят их научить, а я понимаю, что за 2 часа разговора я могу научить только базовым вещам. А в этой области тьма мелочей, и можно на какой-то закорючке зависнуть на год. У нас в штате два архитектора со специальным образованием, и мы сейчас готовим полный пакет документов для себя по вопросам реставрации и работы с объектами культурно-исторического наследия от «А» до «Я».

Надежда Макатрова: Думаю, в России нашлось бы немало покупателей на такой готовый пакет документов.

Елена Дмитриева: Мы его не будем продавать, мы его будем раздавать, лишь бы люди пользовались и быстрее проходили все эти шаги.

Наталья Никитина: Мы договорились с властью, что подготовим пакет этих документов для всеобщего пользования, а нам снизят арендную ставку на нашем новом объекте. Дело в том, что когда мы брали этот объект, арендная плата за него была очень серьезная. Мы подумали, что это несправедливо, поскольку объект в полуразрушенном состоянии и нам предстоит приводить его в порядок. Мы договорились, что отработаем схему восстановления памятника, как это должен сделать образцово-показательный арендатор, и опишем, как этот арендатор должен в дальнейшем жить вместе с этим памятником.

Елена Дмитриева: На самом деле, даже если бы мы не готовили пакет документов, то нельзя назвать адекватной ситуацию, при которой в период реставрации памятника, принадлежащего городу, арендатор платит за него по ставке коммерческой недвижимости. Город ведь хочет, чтобы у него не развалина стояла, а памятник, включенный в культурный оборот, который будет работать, привлекая туристов.

Наталья Никитина: Добавлю, что если говорить о нашем новом объекте, то предыдущий арендатор ушел с этого объекта неделю назад, а мы вошли вслед за ним. Смотришь на дом, он вроде крепкий такой, стены нормальные. Но проблема в том, что

этот дом совершенно не соответствует тому внешнему виду, который был 100 лет назад. А нам-то важно восстановить исторический облик.

Елена Дмитриева: Реставрация – это отнюдь не то же самое, что и приспособление здания под магазин электротехники. Мы сверяемся с историческими документами и видим, что у нас только кусочек домика, а домик-то был еще на 10 метров вправо, а там дырка – проход между этим домиком и следующим. Получается, что по правилам реставрации, чтобы воссоздать прежний вид, нам надо пристроить кусочек дома, тогда фасады будут выглядеть логично, архитектурно правильно. А пристроить часть дома – это Вам не просто красочкой на фасаде поправить. Или другой пример. Мы обнаружили в доме шикарные подвалы, но они засыпаны. Что это означает? То ли там была вода, и поэтому подвалы засыпали, то ли это просто строительный мусор. По-хорошему, подвалы надо расчищать. В общем, мы заказали геологию, чтобы посмотреть, какие там грунты и водные слои, т. к., по воспоминаниям местных жителей, была речка, куда сливались нечистоты, когда они были маленькими, они лазили по подземному ходу под Пятницкой башней.

Дмитрий Ойнас: Вдобавок необходимо соблюдать противопожарные требования, санитарные и экологические нормативы, требования к приспособлению и т. д. и т. и.

Надежда Макатрова: Где вы изыскиваете средства на все эти дорогостоящие работы?

Наталья Никитина: Мы зарабатываем деньги и инвестируем их в следующие объекты.

Дмитрий Ойнас: Кстати, можно и сами реставрационные работы превратить в шоу для туристов, в туристический объект. Здесь могут отрабатываться различные интерактивные сценарии, когда туристы вовлекаются в процесс восстановления памятника. Это широко распространенная в Европе практика привлечения волонтерского труда при возрождении объектов наследия. Мы думаем и работаем над этим, но пока так не делаем.

Надежда Макатрова: А практику получения грантов продолжаете?

Наталья Никитина: Да, пока мы работаем с двумя фондами: фондом Вагита Алекперова «Наше будущее» и Благотворительным фондом Владимира Потанина. Мы получили гранты и на музей, и на фабрику пастилы. Кстати, оба раза наши проекты были признаны лучшими проектами года. Нас даже отправляли на стажировку в Европу. А всего нами было получено шесть грантов.

Надежда Макатрова: В чем секрет Вашего успеха в получении грантов? Ведь далеко не всем удается получить финансирование по представленным проектам.

Елена Дмитриева: Проектов, подобных нашему, практически нет. По крайней мере, мы таких не знаем. Я имею в виду проекты, в которых кто-то взял бы руины здания, провел реставрацию, наполнил содержанием, открылся и привел туристов. Сумма гранта – один миллион рублей, но мы же понимаем, что все это стоит гораздо больше.

Наталья Никитина: Наше преимущество еще и в том, что у нас есть привлеченные средства, т. е. софинансирование. Если рассматривать проекты, выставляемые на конкурс Фонда Потанина, то обычно это какой-то апгрейд экспозиции или мультимедийный проект. У нас совсем другой масштаб.

Надежда Макатрова: Откуда Вы брали деньги на старте?

Наталья Никитина: На первый объект – музей пастилы – мы собрали свои собственные деньги. А на фабрику уже было два источника финансирования: свои вложения и беспроцентный заем, т. е. кредит. Эти средства придется вернуть, но они позволили нам аккордно сделать этот объект, не растягиваясь в долгострой. Фабрику удалось сделать практически за год, хотя помещение больше в 4–5 раз и состояние было хуже.

Дмитрий Ойнас: Важно еще подчеркнуть, что часто у предлагаемых на конкурс проектов срок жизни короткий, а здесь мы имеем проект с продленной перспективой, поэтому на эту перспективу легко нанизываются другие проекты.

Надежда Макатрова: Не страшно было брать кредит?

Наталья Никитина: Там очень щадящая схема выплат и продолжительный срок. Первые года полтора мы вообще ничего не возвращали. А потом – по 50–60 тысяч рублей в месяц. Нам дают возможность встать на ноги.

Елена Дмитриева: А чем мы рискуем? Мы же брали кредит для приобретения оборудования для фабрики, т. е. под залог этого оборудования. В крайнем случае продадим его или фонд заберет оборудование себе, но оно же им все равно не нужно. Риск минимальный. У нас была уверенность в том, что при такой растяжке выплат даже при одном работающем объекте, я имею в виду музей, мы эти деньги сможем вернуть.

Надежда Макатрова: Если не секрет, какую часть доходов Вам обеспечивает продажа пастилы, а какую – экскурсионная деятельность?

Елена Дмитриева: Ориентировочно 60 % – пастила, а 40 % – экскурсии.

Надежда Макатрова: У вашего проекта есть спонсоры, и если да, то кто они?

Елена Дмитриева: Мы в этом направлении пока плохо работаем, точнее, вообще не работаем и сами ни к кому не обращаемся. Единственные, к кому мы обращались, – это местные коломенские предприниматели.

Наталья Никитина: Но мы даже не столько обращались за помощью, сколько приглашали к себе на праздник и решали, как можно жить и работать вместе.

Елена Дмитриева: Мы пока нарабатываем поле контактов, но не для того, чтобы просить денег, а чтобы совместно решать общие городские задачи. К примеру, есть предприниматель, который строит себе здесь усадьбу. Он не бедный человек, каждый день ездит по этой улице на своей машине мимо храма. Почему бы нам вместе не собраться и не сделать батюшке ограду, которая была здесь исторически. Она большая, дорогая, а у батюшки приход маленький, он своими силами необходимых денег на ограду никогда не соберет. А на двоих-троих эти затраты растянуть легче.

Дмитрий Ойнас: Мы говорим сейчас о совместной работе не для музея, а для организации пространства вокруг него.

Историческая среда города очень трудоемкий объект приложения усилий. И осилить его можно только совместно. Но эффект и отдача от этих усилий гораздо выше, чем в любых других городских пространствах.

Елена Дмитриева: А нам для музея и не надо спонсоров привлекать. Зачем они нам? Мы сами справляемся. Нам нужна поддержка для благоустройства городского пространства вокруг. Ни нам, ни какому-то отдельному местному предпринимателю не хватит своих средств, чтобы поднять город. Если бы нашелся инвестор, который мог бы вложиться аккордно, чтобы преобразовать городскую среду… Есть же люди, у которых много денег и которые не знают, чем им заняться и куда еще вложиться. Уже и дома, и яхты, и виллы куплены. А можно сделать город целиком: пойти и купить все, что заброшено и запущено, и за год-два сделать из города такую «конфету», в которую весь мир ездить будет. В России ведь особо некуда поехать.

Надежда Макатрова: Как Вы думаете, почему эта светлая мысль не приходит в голову тем, у кого есть такие возможности?

Елена Дмитриева: У нас неслучайно полное название музея – Музей исчезнувшего вкуса. У нашей нации исчез вкус, причем вообще во всем, он был уничтожен за советский период. Я поражаюсь, какое количество денег вкладывается в ту же архитектуру, и при этом создается ужас. Вы посмотрите, какие строятся дома. Это же тюрьмы! Они отражают наше сознание.