Бандит, батрак

Бандит, батрак
Надежда Нелидова

Жестокие нравы #1
«Грубый век. Грубые нравы! Романтизьму нету».

Надежда Нелидова

Бандит, батрак

Ты – мне, я – тебе

– Ой, ноженьки мои, ноженьки! К концу смены гудом гудут, ноем ноют. Только и дашь поблажку на конечной остановке. Забросишь их, опухшие, распаренные, на соседнее сиденье, скинув сланцы. А чаще и не скинув.

Народ – свиньи. («Швиньи», – шамкает одна бабушка-дачница, берущая штурмом, дерущаяся за свободное место). Бросают на сиденья запачканные сумки, шмякаются грязными огородными задами. И насрать, что после них чистая публика сядет…

Ноги мои, ноженьки, ластоньки мои бескрылые! Плотные аптечные чулки для вас – как мёртвому припарки. В других городах, ведаешь: пассажиры сами к кондуктору подходят, оплачивают проезд. Чудеса в решете! Потому понимают: кондуктор за смену натопчет километров тридцать. Для него каждый шаг как чугунный. А им, в свежинку, в прохладцу, в охотку – чего пару шагов не ступить?

Только не верю я. Вот ехал бы в автобусе нашем губернатор или мэр, или знаменитый артист… Все бы повскакали: «Ах, ох! Автограф пожалте». А что им наш брат кондуктор… Не велика птица: обслуга, чего изволите, пшёл вон…

Вон компания подростков ввалилась: гомонят, гогочут. Протопали мимо меня берцами в самый конец автобуса, развалились, дурные журавлиные ноги в проходе раскидали. Руки бы у них отсохли, мимо проходя, расплатиться?

Нет, тётка, тащись через весь автобус, обслуживай. Они сидят – ты стой, переминайся, как лакей. Жди, когда они нарочно неспешно по карманам шарят, копеечки выуживают. А ничего, что тётка за смену курсирует за смену раз триста туда-сюда?

Раньше-то я на стройке ломила, штукатуром-маляром. Работка ничего, прибыльная. Когда красочку там, лак, клей импортный налево толкнёшь. Прораб: «Р-р-ры!» – а я ему: «Что я, жру твой лак?!»

Но двадцать лет назад врачи грыжу нашли, посоветовали лёгкий труд. Пришлось распрощаться и со штукатурами, и с малярами. Взяла газетку вакансий. Меня одно объявление в газете завлекло, чисто стихи. Видно, поэта для рекламы привлекли:

«Ты должна прекрасно выглядеть!

Ты должна быть «железной леди»: улыбаться, даже когда хочется кричать и плакать!

Ты должна быть выносливой как гранитный камушек. В самые свирепые эпидемии оставаться неуязвимой, находясь в крохотном замкнутом пространстве мчащейся «капсулы»!

У тебя должна быть великолепная зрительная память: запоминать с первого взгляда проходящих мимо сотни людей!

Ты должна быть кристально честной, так как будешь иметь дело с материальными ценностями.

Ты должна ослепительно выглядеть! Впрочем, полгода работы у нас сделают тебя стройной как чинара!»

Молодая была, заинтриговало то поэтическое объявление. Кого, думаю, набирают? Космонавтов? Резидентов, Штирлицев? Служащих в банковские ячейки? Стюардесс?

Оказалось, господи прости, кондукторов на внутригородские рейсы. А материальные ценности – это засаленная кожаная сумочка с пятаками. А мчащаяся замкнутая капсула – раздрызганный маршрутный автобус.

– А вы и есть стюардессы! – с жаром принялась меня вербовать женщина из отдела кадров АТП. – Только те в небе, а вы на земле. Мы вам и униформу пошьём: голубенькую, с серебряными крылышками.

– Тогда уж с серебряными шинами шейте, – говорю.

В ту пору, в девяностые, это дело новое было. Ну, как новое: в середине прошлого века катались в общественном транспорте кондукторши.

Потом их контролёры заменили, хватали «зайчиков» тёпленькими на выходе. Водитель сам продавал книжечки такие, по двадцать талончиков. Много продаст – премию получит. В автобусах зубастенькие железные коробочки развесили: компостеры. Отсюда выражение появилось: «Ах, не компостируйте мне мозги».

Смех и грех, меня больше соблазнило обещание про стройность и чинару. Я уже тогда аппетитный поросёночек была. А чем чёрт не шутит: возьму и похудею. Даже модные журналы советовали: «Ваши походка и осанка станут грациозными и изящными, если в автобусе во время поездки вы постараетесь удерживать равновесие, не хватаясь за поручень». А тут не одна поездочка, а десять кругов каждый день придётся наматывать.

Правда, не помогла мне эта гимнастика. Вишь, как разнесло. Но приноровилась, просачиваюсь, протекаю ртутной капелькой в проходе. Стиснутые пассажиры только охают, попискивают и возмущаются, что таких толстух набирают в кондукторы. Уволить, мол, меня надо за профнепригодность.

Какие мы нежные. Ничо-о, не в международном самолёте летите, потерпите. Не нравится – ездите в такси.

М-да… Вот он, лёгкий труд. Спящего на заднем сиденье здоровенного бомжа растолкала и еле выпроводила – теперь из салона кислую вонь за всю смену не выветришь.

Пока с ним возилась, одна старая клюшка кассету с яйцами на сиденье опрокинула. Нашкодила – и бочком, бочком к выходу. Я её перехватила в дверках – она двинула локтём в мой больной пах – и выкатилась горошком. Вон они какие, тренированные, нынешние пенсионерки.

Я-то до пенсии точно не доживу. Вся на нервах, работа пёсья. И в паху ноет и ноет – надо бы до больницы добраться, да всё некогда. Время летнее, отпускное, некого на подмену поставить.

Из салона несёт адским пеклом, как из раскалённой духовки. Кажется, брызни дождик – обшивка зашипит. Но дождика нет – и места свободного в автобусе нету. Народу битком – а бабкино сиденье пустует. Понятное дело, никто на растёкшиеся желтки садиться не хочет.

– Кондуктор, почему у вас кресло грязное? Почему в автобусе вонь, как в бомжатнике? Ваша прямая обязанность – поддерживать в салоне чистоту и порядок!

– А ваша обязанность, – огрызаюсь на шибко грамотных пассажиров, – соблюдать в салоне чистоту и порядок. Я, что ли, насвинячила? Ваш же брат пассажир. Мне бы зайцев успеть обилетить.

О, зайцы, это отдельная поэма! Мальчишечка один, школяр, пристрастился бесплатно ездить. На свой страх и риск пару раз закрыла на него глаза. На третий легонько к выходу подтолкнула: «Кто за тебя, Филиппок, платить будет? Дядя Ваня Мичурин?»

Так весь автобус на меня набросился. Господи, господи: их бы воля – живьём сожрали. Ох, зол человек пошёл. Ей Богу, будто моих пассажиров в целях эксперимента год держали в клетке и озверином кололи. А потом тот опытный загон отомкнули и всем скопом – в мой автобус.

Да как я посмела на маленького, да небось верзилу бы не вышвырнула, да только и умеете с о старыми да малыми воевать. Да вон у него какой огромный рюкзак: бедняжечку за ним не видно. Да протащить эту кондукторшу в газете, да в интернет её на всеобщий позор, да распни, ату её!

Тут я крепко испугалась, потому что у нас в АТП инциденты были. Напарница Вера отправила одну безбилетную молодайку пройти остановку пешочком. А молодайка и окажись беременной: под шубой-то не видно!

А на улице, как на грех, минус восемнадцать. Так эту историю месяц на первых телеканалах во всей эРФэ тёрли-обсасывали. Как будто других новостей у нас уже и нету, кроме этой новости № 1, и во всём остальном сплошной рай и коммунизм.

На все телешоу подряд вызывали и молодайку, и Веру эту несчастную. Один старик из зрителей затрясся, клюкой замахнулся и ей в лицо плюнул. И вся студия – ну аплодировать стоя, прямо овация. Прославили бедную Веру на всю страну. Нашли овцу отпущения.

Вера на первом этаже живёт, так какая-то молодёжь, активисты, у неё окна камнями перебили. Всю ночь скандировали:

– Фа-шист-ка! Фа-шист-ка!

А она, между прочим, одна троих детей поднимает. И обнаружь контролёры в её автобусе «зайца» – вычли бы из Вериной зарплаты штраф, как у миленькой. Как хочешь, так и мечись между двумя огнями.

Начальство вызвало и сказало:

– Всё понимаем, Вера, но увольняйся. Нам такая слава не нужна.

Именно после Веры у нас в АТП штатный психолог появился. И вот, как тот психолог учил, я разумно и вежливо говорю:

– Граждане и гражданочки, рыбы мои, ведь меня за этого ребёнка оштрафуют, мама не горюй.

Так один молодой человек по карманам начал шарить – долго так, с издёвкой, показательно шарил, чтобы все видели. Наскрёб мелочь – и мне с размаху в лицо: «Подавись, мол». До сих пор в глаз левомицетин капаю – пятирублёвиком попало, краснеет и слезится. М-да, народ – швиньи.

Говорят, жульничает, мухлюет с билетами наш брат кондуктор… А я так скажу: это разве жульничество? Да по сравнению с тем, как наверху воруют – это ж мы сявки жалкие. Это нам как молоко за вредность.