Затишье. Легенда Гнилого князя. Начало

– Это сказка, братан. Всем хочется верить в цветочек аленький. Но никто не видел, как он цветет. А если и видел, уже не расскажет, – Веник зевнул, попытался лечь на бок. – Ну, есть легенда еще времен графа, что алоцвет раз в году прорастает в самом сердце Тихого Леса. Не просто так, нужна жертва. Семя всхожее кровью полить. А дразнить кровью Тихий Лес – все равно, что вляпаться в гниль.

– Откуда взялась красная гниль? Что вообще происходит в Затишье? И кто ты такой, свистун Венедикт?

Веник хмыкнул и снова зевнул от души:

– На последний вопрос сам ответил. Я свистун, чего непонятного? Гниль – привет из инакости, первый лоскут Изнанки миров. Долгая история, а ночь короткая. Может, поспим, берендей?

– Я Майкл, – обиделся Майкл.

– Ха! Видел бы ты себя в драке. Мишка-Медведь, научи меня реветь, – пробормотал затихающий Венька. – Кота на тебя не хватает.

Из соседней палатки доносились крики, хохот, чье-то шипение. Словно услышав Венькин призыв, заорали в овраге коты, требуя долю рыбы, Фан запричитал «кис-кис-кис, пакет у костра лежит, слева», будто твари его понимали. Кто-то шуршал, кто-то ухал, звенели за брезентовым бортом дурные весенние комары.

Венька уютно сопел под боком, его не заботили алоцветы, способные очистить эльфийку от гнили. Майкл доверился новому другу, расслабился и свалился в сон, точно в старый заболоченный пруд. Его руки, ноги, лицо тотчас опутали водоросли видений и злых предчувствий. Он тонул, задыхался, а кто-то невидимый все шептал: уезжай из Затишья! Немедленно уезжай!

***

Все тело чесалось, покрытое сыпью. Зудело, ныло и каждой клеткой израненной, изъязвленной кожи просило пощады и смерти. Но умереть не получалось.

Гильдар качался из стороны в сторону и подвывал от боли. Он не видел своих мучителей, только кровавую склизкую муть, что заполнила веки.

Язык распух, не подчинялся, слова застревали между зубов и наружу прорывался лишь вой, тонкий, жалкий, щенячий.

Кто-то темный проступил сквозь багрянец, чей-то силуэт, огромный, страшный.

– Второй оказался слабее, княже. Сгнил еще до болота. А этот весь красный, гнилой, но живет!

– Нужно было хватать девчонку.

– Не гневайся, князь, по воде ушла. Вот, обронила в спешке коробицу.

Черный силуэт обернулся, то ли рука, то ли клешня стрельнула в сторону, схватила находку.

«Что там у них? – Гильдар плыл в алой мути. – Убьют? Вот сейчас? Меня?»

Он не боялся смерти. Ужасно хотел расчесать все тело, выгрызть зубами вспухшую кожу, содрать ее с лица и затекшей шеи. Но не мог пошевелиться, совсем. Держали кандалы на руках.

Пискнул сигнал телефона.

– Разрядился. И стоит на пароле.

Вот оно что, мобильник Наташки! Связь с группой, план игрищ, будь они прокляты! Отметка в геолокации. Тихий Лес, проход по болоту. Надежная тропа, мхи, черничники, серые от комарья…

– У гнилого тоже коробица. Что с ним сотворить? Для жертвы негож. Бабская кровь потребна, портал – это бабское лоно. Тот, кто в Доме, болотную жижу рдяной от кровушки сделал, крепок его запор.

– Отнесите в подвал. Напоите отваром.

«Не убьют! – вдруг обрадовался Гильдар. – Им Наташкина кровь нужна, не моя. Пусть подвал, пусть отвар, жить хочу, княже!»

– Гоните грозу на город.

Получалось мычать и завывать. Хотелось расцарапать все тело. И думать Гильдар мог только об этом. Но жизнь он любил, страстно, жгуче, даже когда тащили за волосы, даже когда запахло гнилью и от вони помутилось сознание. Даже когда распухший язык взорвало нестерпимой, тошнотной горечью.

4. Поместье на краю света

Майкл проснулся в палатке один.

Сладко пахло костром и кашей, кто-то шумно ломал о колено хворост, подкидывал веточки в кроткий огонь, и Майкл догадался, что домовитый Фан вновь вызвался быть кашеваром. Солнце скреблось в борт палатки, воздух был свежим, бодрящим, пробирался сквозь не застегнутый полог и щекотал сонного Майкла.

Он потянулся, развалился вольготно, наслаждаясь покоем и одиночеством: быть единовластным владельцем палатки оказалось приятно, хоть дальше спи. Потыкал в экран телефона, пытаясь поймать интернет, связи не было, и Майкл включил музычку, радуясь утру, костру, приключению. Чудесам опасным и увлекательным. Наконец, навалявшись вдосталь, добыл в рюкзаке зубную щетку и поскакал к пруду умываться.

Фан кивнул ему от костра, крикнул, что скоро поспеет каша.

Майкл выставил вверх большой палец и скатился по росе в овраг.

В пруду шумно плескались Влад и Венька, а Петя стоял по колено в воде и не решался войти.

– Холодно еще, – обернулся он к Майклу, зябко передернув плечами. – Этим прикольно, но я-то теплый!

– Я тоже теплый! – заплескался Венька, уплывая на глубину. – Не дрейфь, Петруха, айда в заплыв, я уже все нагрел!

– Ты дурной и несознательный, в том все Затишье подпишется, – сердито нахохлился Петька и осторожно попятился к берегу. – Майкл, рискнешь? На слабо не ведись! Эти двое потом не выпустят, разведут на подвиги, а оно тебе надо?

– Посмотрите на него, – возмутился Влад. – Разбудил всех ни свет, ни заря, а теперь выступает, как клоун в цирке! За что позоришь перед собратом?

Майкл тронул свинцовую воду пруда, торопливо плеснул в лицо. Присел на камушке и вычистил зубы. Смотреть на довольных Влада и Веньку, плещущих друг на друга, как дети, было холодно до мурашек. Майкл поспешил вернуться к костру, к солнцу, к теплой палатке, и вовремя: Фан раскладывал по мискам кашу. На стук поварешки по котелку прискакали даже любители плаванья.

Там, в цивилизованной жизни, Майкл кашу не ел. Бутер с сыром, кукурузные хлопья, залитые молоком. А то и салатные листья, сельдерей и цветная капуста, когда пробирало сесть на диету, чтобы скинуть пару кило. Но местная каша была так вкусна, что умял ее без остатка.

После завтрака, шумного и веселого, дружно пошли в усадьбу.

Майкл помнил отреставрированный барский дом, добротный, крашенный, неинтересный. В нем мерещился скучный экскурсовод и выставка акварелей на стенах, исключительно местных художников. Он искал глазами подъездную дорогу, шлагбаум и билетную кассу. А потом заслон темных елей, острых, как частокол, расступился. И Майкл замер, увидев развалины, заросшие разнотравьем.

Фасад держался на честном слове: стрельчатые окна, парадный вход, портик из античных колонн. Краска облупилась, побелка осыпалась, сквозь штукатурку краснел кирпич с полустертыми клеймами в виде дерева со звездой. А за фасадом, больше похожим на декорацию к кинофильму, дома как такового не было. Остатки стен и переборок торчали, как обломки зубов. Каминная труба белела вышкой среди сныти и лопухов.

– Тю, – огорчился Фан. – Сегодня не интересно. Как-то совсем развально вышло. Помните, в прошлый раз? Уцелели кухарня и погреб.

– Ну, погреб-то есть, что ему станется, – Влад, еще бледный и мерзлый после купания в майской воде, указал на дыру в лопухах. – Вень, я в подвал хочу!

– Оно и понятно, мой синий друг. Только в руинах копаться – день зазря извести. Лучше обратно к прудам сгоняем, проверим наш прошлогодний плот!

Фан разыскал узкий лаз в груде битого кирпича, и все спустились в добротный погреб. Здесь в позапрошлом веке хранили рыбу, мясо и птицу. До сих пор стояли кадушки из-под огурцов и капусты, кисло пахло каким-то соленьем. И мочеными яблоками.

– Хорошо жили в графском доме, – мечтательно прищурился Влад, в полумраке снимая очки. – Как думаете, на этих цепях кого приковывали для острастки?

– Свинину да оленину, – подсказал хозяйственный Фан.

– Фу, какой ты неромантичный!